Страница 2 из 12
Плачет. Громко и навзрыд.
Главное не напугать.
Желтые варежки накрыли голову, будто мы ожидаем бомбоудара. На спине лежит специально взлохмоченная рыжая коса. Цветочный запах, совсем не зимний, дразнит нос.
– Блин, – бормочу и чешу затылок, а потом осторожно подхватываю под руку, чтобы не свалилась со своих шпилек и со скамейки заодно.
Пискнув, вскидывает голову.
Моргнув, смотрю в заплаканные голубые глаза.
На бледной коже красные пятна. Нос того же оттенка. Приоткрытые искусанные губы – идеальный бантик. И верхняя и нижняя – одинаковой пухлости. Юное лицо – идеальное сердечко. Очень молоденькая и хорошенькая. Короче говоря все то, от чего меня интуитивно тянет бежать без оглядки.
Млин.
Я бы засмеялся, но опять же, смешного тут нифига нет.
– Ты как? – спрашиваю, продолжая придерживать за руку.
Ее глаза шарят по моему лицу, моргают ресницами. Смотрят на мои волосы, которые я резинкой собрал на макушке, чтобы не мешали.
Вижу в этих глазах какое-то смятение, когда смотрит на меня, а потом вижу, как по фарфоровой щеке стекает слеза. Такая, которой можно напоить целый муравейник.
Разомкнув губы, девчонка сквозь слезы говорит:
– Она… меня укусила…
Не теряя времени, подхватываю ее на руки.
Пищит, но не сопротивляется. Втягивает голову в шею, почти полностью скрываясь за воротником куртки.
– Рус, – зову, развернувшись. – Ключи от машины, быстрее.
– Не прощаюсь, – в психах обещают он собачнику и трусцой бежит к нам.
На мое плечо опускается всхлипывающая голова, в остальном моя ноша ведет себя тихо, только колотится. Плюс ко всему, она по весу удобная.
Меня вдруг коляет злость. Такая, что встряхивает. Если меня эта псина уложила бы на больничную койку, то девчонку могла бы загрызть насмерть, потому что весит та килограмм пятьдесят, не больше.
Подбрасываю ее повыше и, развернувшись, шагаю к центральным воротам.
За спиной шаги Чернышова. Обогнув меня, орет двум пацанам на параллельной дорожке:
– На выход, парни! Тут злая собака.
Его внедорожник припаркован прямо у ограды, и его уже подзамело. Срезав через газон, иду к машине, слушая всхлипы, которые стали больше похожи на икоту.
Свистит сигнализация.
Ухитряюсь одной рукой открыть багажник, и сажаю туда свою пассажирку.
Нас обоих обсыпает снегом, сорванным с крышки. Тряхнув головой, луплю перчаткой по плечам и груди. Адреналин в крови падает. Начинаю чувствовать собственный пот на теле и шее.
– Наряд полиции, да, – вышагивает вокруг нас Рус. – В Парк Поколений, да.
Голубые глаза округляются и мечутся между мной и ним. Желтая варежка снова тянется к носу, вторая прижимает к груди сумку, на которой вижу россыпь белых вязаных цветочков.
Блин. Ну совсем дитё. Но хорошенькая. Прям ангел, но губы у нее просто адское аниме. Просто прикидываю, какие они на ощупь. Подняв глаза, натыкаюсь на все тот же округленный немигающий взгляд.
Мозги быстро встают на место.
Это даже не Яна. Это вообще полный детский сад. Она еще в том возрасте, когда со взрослыми мужиками без папы с мамой не разговаривают.
– Куда укусила? – спрашиваю, расстегивая свою олимпийку, и набрасываю ее поверх малиновой куртки.
Переводит на меня глаза и, поджав губы, тонким голосом говорит:
– За ногу… только… не трогайте, вы же не врач…
Слышу смешок Чернышова за спиной, и смотрю на свешенные с багажника ноги, обтянутые чем-то, напоминающим замшу. Выглядят они ни фига не детскими. Узкие лодыжки, ненавязчиво переходящие в округлые голени, колени и бедра, до середины прикрытые юбкой.
– С чего ты взяла? – спрашиваю вежливо, замечая следы зубов а на плотной ткани левого сапога, прямо под коленом, в районе голени.
Я не врач. Но я служил в армии в звании офицера и, в случае необходимости, мог бы совместить искусственное дыхание с иммобилизацией открытого перелома, используя перочинный нож и долбанную зубочистку.
Видимо, эти сапоги ее и спасли, но там под ними может быть повреждение мышц или связок. Смотря как эта тварь ее ухватила.
Закусив губу, девица хлопает ресницами и, в ответ на мой вопрос пожимает плечом, а потом смотрит на Руса и обращается непосредственно к нему:
– Вы мэр, да?
Сложив на груди руки, смотрю на Чернышова и выгибаю брови.
– Кхм… – потирает он заросшую челюсть. – Да.
– Можно с вами сфотографироваться? – просит она. – Для моего инстаграма. Я его развиваю, ну знаете…
Положив на бедра руки, смотрю на свои кроссы, чтобы не ржать в открытую, потому что Чернышов сейчас в реальном ступоре.
Не думаю, что он когда-нибудь делал селфи. Если он фотографируется, это всегда, как на памятник.
После минутного зависания, Рус прячет в карман телефон и спрашивает:
– Как тебя зовут?
– Люба… – полушепотом отвечает она, кутаясь в мою олимпийку.
Я тоже чувствую холод, поэтому дую на руки и прячу их подмышками.
– Существует такое понятие, Люба, как частная жизнь, – ораторствует он. – Ее неприкосновенность важна для любого человека, в том числе для мэра.
– Ммм… – закусывает она губу. – Тогда извините…
Отведя глаза, смотрит на свои ноги. И выглядит это так, будто она просит его задвинуть это дерьмо кому-нибудь другому.
– Какого?.. – тянет Чернышов.
Проследив за его взглядом, оборачиваюсь и, запрокинув голову ржу, потому что на маленькую парковку въезжает белый фургон с эмблемой первого телеканала города, а вслед за ним – полицейская “Нива”.
Глава 2
Романов
Пресс-фургон выпускает наружу оператора и знакомые темно-бурые соболя. Пока плывут к нам, с наслаждением изучаю их хозяйку.
Я охрень как отвык от зрелой самодостаточности. Разговаривать с женщиной на одном языке и уровне эрудированности – это как запивать лобстера охлажденным “Дом переньеном”, а когда у нее язык еще и физически талантливый…
Кровь частично меняет направление. Встряхиваю плечами и хрущу шейными позвонками. Дожил ты, Романов. Скоро от картинок плей-бойных заводиться начнешь, прямо как в пятнадцать.
С насмешкой встречаю открытый дерзкий взгляд.
Ноль жеманства. Полный комплект, и я уже три месяца на самообеспечении, так что выделываться не собираюсь.
– Привет, мальчики.
– Марго, – сдается Рус без борьбы.
Карие глаза Маргариты проезжаются по мне, пока стряхивает с плеча Чернышова снег.
– Романов, – смотрит через плечо. – Рада видеть.
– Рад что ты рада, – возвращаю подмышки ладони.
Поправляет волосы и достает из кармана шубы репортерский микрофон.
Выглядит она сногсшибательно.
Безупречный макияж, чёрные волосы гладкие и блестящие, духи дорогие и запоминающиеся.
Так уж повелось, что я Марго растрепанной видел только один раз в жизни, и ноги ее были у меня на шее. Как раз перед тем, как Яна снесла задний бампер моей «Ауди» своим «Мерседесом». Вполне возможно, вместе с бампером она мне ещё и мозги повредила, потому что когда я женился, особо не задумывался на кой хрен вообще это делаю?
Диссертация и любимая работа тогда имели меня по очереди, так что простить я себя могу.
– Коля, – Марго машет рукой оператору, глядя при этом на меня. – Вот здесь свет отличный…
Алые губы за полгода стали полнее, и вряд ли сами собой. Смотрю на них, а потом в глаза. Делает их загадочными, и я даю согласие, даже не открывая рта.
Надув свой бантиком, улыбается.
– Дадите интервью, Ваше Величество? – стучит по толстовке Чернышова микрофоном. – По старой дружбе…
– Когда дама просит, – в тон отвечает он, складывая на груди руки.
– То джентльмен не должен думать о риске, – смеется Марго.
– Мой пиарщик с тобой бы не согласился.
– Тю, – снова смеется она. – Мы осторожненько. Ты же меня знаешь.
– Начинай, – вздыхает.
Почесав бровь, улыбаюсь и смотрю на потерпевшую, про которую забыл.
На лице девчонки выражение такое, будто она час без перерыва сосала лимон.