Страница 9 из 12
Вопросы начались позже и чем дальше, тем больше, а в тот момент в беседе с настоятелем он ждал, что я все же помимо творческого развития, пусть даже подсознательно жажду духовного развитии. Узрел он это или нет, не знаю. Я уже потом, анализируя наш разговор, понял, чего тот хотел. Я был открыт всему новому, и привлечь несформировавшуюся душу к истинной вере, многого стоит.
Это сейчас я могу так выразиться. Тогда я жаждал научиться.
Поселили меня в келье. Спартанские условия, скажу вам. Северный Диоген. Вместо кровати матрас набитый не то сеном, не то ветками. Одеяло драповое.
Дядюшка прекратил речь и осмотрел всех. Вопросов по драповому одеялу не возникло. Хотя он сам не был уверен, что одеяло именно такое, просто к слову пришлось. И продолжил.
– Даже не было подушки. Из стены под совсем маленьким оконцем, по-другому его не назвать, выступает широкий камень. Это столик. На нем свеча и спички. Я еще помню, подумал, почему не огниво? Но все же год уже был двухтысячный или около того. Короче спички. Ширина не превышала двух метров, а длина, наверное, два с половиной. Но, несомненно, мне понравилось.
Что именно?
Атмосфера.
Нахождение в келье было сродни, как бы выразиться? Знаете, в детстве, когда выключали свет, а в печке горел огонь, я стаскивал в кровати толстое одеяло, ложился в метре от печи и наблюдал через отверстия за игрой огня. Одеяло создавало чувство полной защищенности от всего, а бегающие огоньки добавляли сказочности из старинных легенд.
Серые каменные стены, тусклый свет и оглушительная тишина. Я будто остановился во времени. Там время не играет роли. Ты перестаешь торопиться. Мы же торопимся в опаске, что чего-то не успеем. Там я понял, что успею все, что суждено. Успокоение, вот что делает келья.
Я увлекся.
Главное же в моем рассказе, как я пришел к той вере, что имею сейчас. Повествование идет к этому.
Люду в монастыре было много, но не разговорчивые. Там пустая болтовня не приветствуется. Я поначалу к кому поговорить в свободное время, а они кратко и однозначно отвечают, без фанатизма. Красиво, правда. На работу бывает, выходишь, а тебе:
– Сегодня бы накинули обувку другую. Пасмурно. Дождь пойдет, ноги промочите.
Или.
– Пост завтра начинается. Первый раз его соблюдать тяжело. Но к господу обратись. Он и поможет.
Работа у меня рано начиналась. Что называется с первыми петухами. На самом деле так и было. В келье их не слышно, но привыкаешь быстро. Они, монахи почти бесшумно ходят, будто обидеть кого боятся. Но разум ли, а может что и другое, но вовремя я стал просыпаться.
На возвышении, недалеко от стен монастыря церковь расположилась. Небольшая. Старая. Рядом несколько домиков. В них жили церковнослужители. Сторож, звонарь, свечница. Она и свечи ставила и батюшке на служениях помогала. Еще были души, да кто чем занимается, я не все понял. Работал я в плотницкой мастерской при церкви. Был у меня и наставник. Из монастырских. Дед. Имя у него интересное. Василий Ионович. Он мне много чего передал из опыта своего. Рассказал о том, где и что можно поменять в резьбе иконной, а чего ни в коем случае нельзя. Почти год я с ним отучился. За это время немало наших совместных работ по другим церквям разошлись. И вот почти весь этот год своего батюшки то в церкви и не было. Все говорили, что вот-вот приедет новый, постоянный. Ждали, а то как это без него? Не порядок. На праздники, на отпевания, венчания приезжали временные, а своего все не было.
С Василием Ионовичем мы в монастыре не общались почти. Да там никто и не общается практически друг с другом. А вот в процессе работы беседы вели. Не знаю, сам ли он интересовался или настоятель разузнать прашивал, но завел он как-то разговор о моем отношении к вере. Я к тому времени уже проникся жизнью с монахами, хотя не посещал все их мероприятия. На служения не ходил. Молитвы не читал. Я же, как ученик там был, а не монах. Но разговор зашел, и нужно было держать ответ.
Скрывать мне было нечего, а в беседе всегда можно найти что-то новое и если что не понимал, то пойму, думал я тогда. Рассказал, что готов к принятию веры, и не противлюсь ей, но не видел и не встречался с тем, что меня на этот путь наставило бы. Тогда мне и предложил мой наставник по работе посещать общие молебны. Я и не был против. Как раз в тот период и священник новый был прислан. Постоянный. Отец Михаил. Он тут же при церкви в домике и жить стал.
И к тому уровню веры, что я сейчас испытываю, меня привел именно отец Михаил. Могу сказать ему спасибо за это. Не настоятель монастыря, а именно священник. Не имея такого желания, не имея надобности и цели, он добился этого. Я сейчас думаю, что он к вере привел тогда не только меня, а большую часть прихожан и монахов. Возможно, не привел к самой вере, так как если человек уже отдал свою жизнь работе и жизни при монастыре или работе в церкви, то он уже был на этом пути. Отец Михаил укрепил в наших душах осознание самой веры, и привел своим примером, во всяком случае, для меня, само существование бога. Не самым скажу я вам стандартным, но, несомненно, действенным поступком.
Я даже думаю, что и сам он, кем бы он ни был до того момента, удостоверился в существовании всевышнего, ведь в существование всенижнего и его приспешников священник нашего прихода отец Михаил не сомневался.
Итак, я начал посещать при наличии возможности все приходские мероприятия, и первый раз попал на отпевание. Скажу, это меня впечатлило до глубины души. Что именно? Я постараюсь передать все мои эмоции и чувства, свои размышления того самого первого отпевания. Я был очень поражен и запомнил в деталях все произошедшее.
Под высоким арочным потолком низкий и сильный голос священника звучал величественно и не побоюсь этого слова божественно. Я не был среди родственников умершего и не стоял в непосредственной близости от батюшки и аккомпанирующей ему женщины помощницы, а скрылся в тени, недалеко от входа, чтобы не привлекать внимание родственников. Мне был интересен сам процесс. Насколько возможно я отдавался атмосфере отпевания. Пение священника настолько слилось с обстановкой церкви, что вызвало у меня в тот момент наисильнейшее чувство веры. Голоса переплетались и дополняли друг друга. Хотя точнее будет сказать, что женский певучий голос дополнял или акцентировал внимание присутствующих на низком мужском голосе.
Разобрать слов я не мог. Нет, может отдельные слова: раба твоего, господи, во веки веков. Но общего смысла не расслышал. Скажу, что и позднее я этого не смог сделать. Принципиально не хотелось читать это в литературе. Хотел услышать. Даже появилась дикая мысль, что услышу только в тот момент, когда истинно уверую. До сих пор не слышу, хотя верю. Но ведь это была моя догадка, и кто сказал, что так оно и есть?
Я рассматривал убранство церкви под звуки отпевания и, в моей голове возникла тогда еще одна мысль. А насколько вообще представляют ценность эти самые иконы? Я говорю не о цене, за которую их можно продать, а именно ценность для прихожан, для церкви. Понятно, что финансовую стоимость определить невозможно. Она зависит, если вообще можно в этом случае разговаривать о цене, от сохранности, от ее истории, если она имеется, и, наверное, от ее возраста. Да и все равно это будет субъективная оценка стоимости. Икона, как историческая ценность, определенно тоже складывается из возраста и той же истории самой иконы. Но вопрос состоял в том, какую ценность имеет икона с точки зрения самой веры. Нарисуй икону современный иконописец по всем канонам и, соблюдая все правила и особенности ее рисунка, станет ли она настоящей? Не думаю. Хотя прихожанин, не поймет. Красиво и красиво. Нарисован святой. И спасибо на этом. То есть получается, что и не так она важна, а важнее внутренняя вера молящегося. Но повиси эта икона много лет в церкви, выслушай сотни молитв, прими от каждого прихожанина крупицу его сомнений и уверенности в своей молитве, и тогда, только тогда она сможет называться именно иконной, и сможет, если такое вообще возможно, помогать людям. Об этом я размышлял неоднократно и позднее и мое мнение только утвердилось.