Игра Нептуна

– Почему ты носишь двое часов? – спросил Лалиберте у Адамберга, когда тот сел за руль.

Комиссар нашелся не сразу.

– Из-за разницы во времени. У меня во Франции остались незаконченные дела.

– А ты не можешь в уме посчитать, как все?

– Так получается быстрее, – уклонился Адамберг.

– Дело твое. Ладно, привет, и до завтра, до девяти утра.

Адамберг ехал медленно, рассматривая деревья, улицы и прохожих. Выехав из Парка Гатино, он попал в Халл, мало походивший на настоящий город. Он тянулся на многие километры, разделенный на квадраты чистыми пустынными улицами с рядами деревянных домиков. Ничего старинного, ничего старого, даже церкви похожи скорее на пряничные домики, чем на Страсбургский собор. Никто никогда не торопился – ни прохожие, ни даже водители, передвигавшиеся на мощных пикапах-лесовозах.

Ни кафе, ни ресторанов, ни магазинов. Адамберг заметил несколько лавочек, в которых торговали всем сразу, одна находилась метрах в ста от их жилья. Он пошел навести справки, снег скрипел у него под ногами, а белки не уступали дорогу. Не то что воробьи.

– Где можно найти ресторан или бар? – спросил он у кассирши.

– В центре города есть все для полуночников, – мило улыбнулась она. – Пять километров отсюда, езжай на тачке.

На прощанье она сказала:

– Добрый вечер, пока.

Центр города был компактным, и Адамберг обошел его за четверть часа. Заглянув в «Катрен», он потревожил маленькую аудиторию, перед которой выступал декламатор стихов, и ретировался, тихонько прикрыв за собой дверь. Надо будет сказать Данглару. Он зашел в «Пять воскресений», бар в американском стиле. Огромный жарко натопленный зал, украшенный головами оленей-карибу и медведей и квебекскими флагами. Неспешный официант принес ему ужин, рассуждая о жизни. Огромная порция была явно рассчитана на двоих. В Канаде другие масштабы, и жизнь здесь куда спокойнее французской.

С другого конца зала ему кто-то помахал. Жинетта Сен-Пре с тарелкой в руке подошла и непринужденно присела за его стол.

– Не помешаю? – спросила она. – Я тоже ужинаю в одиночестве.

Очень хорошенькая, говорливая и шустрая, она принялась болтать без умолку. Каковы его первые впечатления от Квебека? Чем он отличается от Франции? Равнинный ландшафт? А как выглядит Париж? Как идет работа? Весело? А жизнь? Вот как? У нее самой были дети и разные «хобби», особенно музыка. Но на хороший концерт надо ехать в Монреаль. Ему интересно? А какое у него хобби? Да-а? Рисовать, гулять, ходить пешком, мечтать? Да неужели? И как ему это удается в Париже?

Около одиннадцати Жинетта заинтересовалась его двумя часами.

– Бедненький, – заключила она, поднимаясь. – С этой разницей во времени у тебя еще пять часов утра.

Жинетта забыла на столе зеленую программку, которую безостановочно крутила в руках во время разговора. Адамберг медленно развернул ее, устало взглянул. Исполнение концертов Вивальди в Монреале, 17-21 октября, струнный квинтет, клавесин и флейта-пикколо. Мужественная тетка эта Жинетта, если тащится за двести километров ради маленького квинтета.

Адамберг не собирался всю командировку пялиться на пипетки и штрихкоды. В семь утра он был уже на ногах. Река притягивала его, как магнитом. Огромная индейская река Утауэ. Он прошел берегом до дикой тропы. «Перевалочная тропа, – прочел он на табличке, – по которой в 1613 году первым прошел Самюэль де Шамплен». Ему нравилось идти по следам Предков, индейцев и путешественников, которые переносили пироги на себе. Идти было нелегко, перепады высоты на изрытой тропе на некоторых участках достигали метра. Потрясающее зрелище – шум падающей воды, птичьи колонии, берега, красные от кленов. Он остановился перед стоявшим среди деревьев памятным камнем, на котором была изложена история этого самого Шамплена.

– Привет, – раздался голос за его спиной.

На плоском камне над рекой сидела девушка в джинсах и курила, несмотря на раннее время. Адамберг расслышал в этом ее «привет» что-то очень парижское.

– Привет, – ответил он.

– Француз, – определила девушка. – Что ты здесь делаешь? Путешествуешь?

– Работаю.

Девушка затянулась и бросила окурок в воду.

– А я потерялась. Вот и пережидаю.

– В каком смысле – потерялась? – осторожно поинтересовался Адамберг, дочитывая надпись на камне.

– В Париже, на юрфаке, я встретилась с одним канадцем. Он предложил мне поехать с ним. Я согласилась. Мне казалось, что он классный chum.

– Чам?

– Приятель, друг, любовник. Мы собирались жить вместе.

– Ясно, – сказал Адамберг, сохраняя дистанцию.

– Знаешь, что он сделал через полгода, этот классный chum? Бросил Ноэллу, и она осталась ни с чем.

– Ноэлла – это ты?

– Да. В конце концов ей удалось найти приют у подруги.

– Здорово. – Адамберга мало интересовали подробности.

– Теперь я жду, – продолжала девушка, снова закуривая. – Работаю в одном баре в Оттаве и, как только накоплю достаточно, вернусь в Париж. Глупая история.

– А что ты делаешь здесь так рано?

– Ветер слушает она, сидя здесь совсем одна, на заре и на закате. Я вот говорю себе: даже если потерялся, надо найти себе место. Я выбрала этот камень. Как тебя зовут?

– Жан-Батист.

– А фамилия?

– Адамберг.

– Чем ты занимаешься?

– Я полицейский.

– Забавно. Здесь полицейских называют быками, псами или хряками. Мой парень их не любил. Он говорил: «Быкам по рогам!» – в смысле «Бей легавых!». И убегал. Работаешь с копами из Гатино?

Пошел снег с дождем, Адамберг кивнул и ретировался.

– Пока, – сказала ему вслед девушка, так и не встав с камня.

Без десяти девять Адамберг припарковался перед зданием ККЖ. Лалиберте помахал ему с порога.

– Давай скорее! – крикнул он. – Льет как из ведра! Эй, мужик, ты чем это занимался? – удивился он грязным брюкам комиссара.

– Упал на перевалочной тропе, – объяснил Адамберг, оттирая землю.

– Неужто ты выходил утром?

– Хотел посмотреть на реку. На водопады, деревья, старую тропу.

– Ты чертов псих, – заржал Лалиберте. – И как это ты колупнулся?

– То есть? Не обижайся, суперинтендант, я не всегда понимаю, что ты говоришь.

– Не боись, я не беру в голову. И зови меня Орель. Я хотел спросить, как ты упал.

– Спускался и поскользнулся на камне.

– Ногу, случаем, не сломал?

– Нет, все в порядке.

– Один из твоих еще не приехал. Длинный рыхляк.

– Не зови его так, Орель. Он понимает по-вашему.

– Как это возможно?

– Читает за десятерых. Может, выглядит он как мешок с трухой, но голова у него варит. Ему просто трудно бывает просыпаться по утрам.

– Пойдем выпьем кофе, пока его нет, – предложил суперинтендант, направляясь к аппарату. – Есть мелочишка?

Адамберг вынул из кармана пригоршню монет, и Лалиберте выудил нужную.

– Без кофеина или обычный?

– Обычный, – наугад ответил Адамберг.

– Это тебя взбодрит, – сказал Орель, протягивая ему большой стакан обжигающего напитка. – Значит, по утрам ты прочищаешь легкие?

– Я гуляю. Утром, днем или вечером, мне все равно. Люблю бродить.

– А… – Орель улыбнулся. – А может, ты в поиске? Ищешь блондинку? Девушку?

– Нет, но я встретил одну у камня Шамплена, а ведь еще и восьми не было. Мне это показалось странным.

– Не то слово! Это подозрительно. Если баба ходит одна на тропу, значит, чего-то ищет. Там никогда никого не бывает. Не давай себя облапошить, Адамберг. Свяжешься с пройдой – останешься в дураках.

«Мужской брех» у кофейного автомата, – подумал Адамберг. Никуда от него не денешься.

– Ну ладно, – заключил суперинтендант. – Не трепаться же нам часами о бабах, работать пора.

Лалиберте дал указания собравшимся в зале парам. Команды были уже составлены. Данглара соединили с простаком Санкартье. Женщин Лалиберте объединил с женщинами – возможно, из соображений политкорректности: Ретанкур с хрупкой Луисез, а Фруасси – с Жинеттой Сен-Пре. В программе дня была работа на «месте событий». Взятие образцов в восьми домах, чьи хозяева согласились участвовать в эксперименте. На специальную карточку, обеспечивающую прилипание различных органических субстанций, – гремел Лалиберте, демонстрируя им эту самую карточку, как облатку. Она нейтрализует бактерии и вирусы, поэтому отпадает необходимость заморозки.