Внезапно Папа

– Она чистая, – на всякий случай говорю мужчине, помахивая ложкой в воздухе и переключаюсь на ребенка. – Вот так, смотри, малыш, опускаем ложечку в водичку и… мешаем, мешаем, мешаем.

Опять сажусь в шикарное директорское кресло, чтобы быть с мальчиком на одном уровне. Попутно прячусь от тяжелого взгляда медведя за тельцем малыша.

Стучу ложкой о края пластика, заодно раскручиваю воронку. Мальчишка смотрит на пляски воды, приоткрыв рот.

– Ну–ка, попробуй теперь, будет щекотать?

Мальчик с готовностью берет стаканчик с жидкостью  и пробует пить. Опустошает наполовину.

– Ну вот, молодец. Не баловалась больше водичка?

Машет головой из стороны в сторону. Икает. Морщится.

– Невкусная?

Опять машет.

– В следующий раз проси сразу сладенькую, ладно? Тебя как зовут?

Молчит. Глаза в пол, точнее, на свои коленочки. Какие ресницы классные у ребенка – длинные, светлые, пушистые, хоть и слипшиеся.

– Матвеем его зовут, – отвечает за мальчика Михаил Иванович. Сидит как сыч в кресле напротив, наблюдает за нашим с малышом диалогом. Точнее, пока монологом. Пальцами по столу слегка постукивает.

Выглядываю из-за ребенка. Бросаю на директора неприязненный взгляд – не его спрашиваю, вообще–то.

– Матвей? – обращаюсь к малышу. – Красивое имя. А сколько тебе лет?

Матвей молчит. Опять стыкует указательные пальчики и смотрит на них, а не на меня.

– Он не разговаривает, – снова встревает его отец.

– Ты не хочешь со мной разговаривать? – игнорирую мужчину.

– Ой, совсем не разговаривает? – доходит до меня. Поднимаю шокирующий взгляд на Медведя.

– Совсем.

Несколько секунд смотрим друг другу в глаза.

Осознание, что маленький, такой симпатичный мальчик и не может сказать ни слова, колет каленым железом прямо в грудную клетку. Жаль до невозможности малыша, прям до слез. За что ему такое наказание? Еще и отец чурбан бесчувственный.

Моргаю часто–часто, разрывая наши гляделки с медведем, прячу накатившуюся мокроту за ресницами. Проглатываю ком в горле. Набрав полную грудь воздуха, улыбаюсь мальчику и говорю как можно бодрее:

– Матюша, у тебя игрушки есть? Машинки, например?

Машет отрицательно.

– Совсем ничего? Чем же ты будешь у папы на работе заниматься?

– Слышь, стрекоза. Я тебе задание дал? Дал. Иди выполняй. Мы найдем, чем заняться, да, Матвей?

А тон нельзя повежливее сделать? С ребенком можно и помягче общаться, кровиночка же. И с чего ради я стрекоза? А-а, из–за черных очков?

Ребенок напрягается. Похоже, перспектива остаться один на один с отцом его пугает и вот–вот он опять заплачет. Сжимаю его ручку, показываю тем самым, что я рядом и в обиду не дам.

– Э–э, Михаил Иванович, вы не могли бы повторить задание? Я не расслышала.

Невинно хлопаю ресницами и улыбаюсь.

Глава 6. Настя

Медведь закатил глаза,  а потом и вовсе зажал переносицу пальцами. Я вдруг поняла, что мне не показалось. Он действительно неимоверно устал. Может, потому и срывался на малыша? Но задание медведь все же повторил. Медленно, давая мне время записать:

– Позвони в агентство по найму, скажи, срочно нужна няня для мальчика четырех лет. Срочно – это в течение часа. До двенадцати, – Михаил Иванович смотрит на циферблат наручных часов, – нет, до двенадцати тридцати, я здесь, пусть пришлют несколько, чтобы я успел выбрать.

– А есть какие–то обязательные требования? Возраст, опыт, график работы?

– Нет требований. Мне нужно, чтобы мне не мешали на работе работать, а дома отдыхать от работы. Оплата… Посмотри среднюю по городу и удвой. Задача ясна?

– Ясна. То есть не совсем.  Можно уточнить? Я правильно понимаю, вам няня нужна круглосуточная?

– В идеале да.

Ручка зависает над блокнотом. Кидаю на мужчину непонимающий взгляд.

То есть он своим сыном заниматься совсем не будет? Плюс возьмет в няни абы кого?

И даже не знаю, что лучше – ребенок с чужой теткой без родительской любви и внимания. Или без няни, но с отцом–неадекватом.

– И с постоянным проживанием, – добавляет. – Надеюсь, недолгим.

И взгляд такой… Попробуй возрази.

Да уж малыш, повезло тебе с папаней.

– Он вообще ваш сын? – срывается с языка быстрее, чем я подумала о возможных последствиях. – То есть, конечно, ваш, вы ведь так похожи… – бормочу не пойми что и дописываю требование "постоянное проживание".

– Да? И чем же мы с ним похожи? – вздергивает бровь гризли.

– Орете одинаково.

Тонуть так тонуть. Что уж теперь. А перед глазами картинка из зоопарка, которую мне однажды пришлось наблюдать: медведь играючи кладет лапу на банку сгущенки и она, не издав ни звука, превращается в лепешку со сладкой лужей. Легко представляю себя на месте этой несчастной банки.

– М–м. И все? – как будто не удивился. – Значит, все равно тесты сдавать…

Какие тесты? Зачем?

– На отцовство.

Ой, я вслух спрашивала?

– Понятно.

Ничего не понятно, но спрашивать больше что–то не хочется. И вообще лучше лишний раз молчать и вопросы не задавать. Пока речи о моем увольнении нет, значит, надо вести себя подобающе секретарю. Аха, я до сих пор сижу в кресле директора, а он передо мной. Классный я секретарь. Надолго ли?

Едва я хочу отойти от ребенка, чтобы идти на свое рабочее место и обзванивать агентства по найму, как Матвей начинает хныкать и вот–вот опять заголосит.

– Слушай, стрекоза, забери его с собой, а? – уставшим голосом вдруг просит директор. – Я не спал две ночи. Если он еще будет орать, я не выдержу.

Оказывается, разговаривать нормально этот человек умеет.

– Что я  с ним буду делать, Михаил Иванович? – я растерялась. – Я не умею с чужими детьми общаться.

– Я тоже. Но с тобой он хотя бы молчит. Забери, а? Я тебе премию выпишу.

Премия конечно хорошо, но не такой ценой.

– Пойдешь со мной? –  с сомнением спрашиваю Матюшу.  Чем мне его занять, если его даже отец развлечь не может?

И малыш, что удивительно,  вдруг тянет ко мне руки. Поднимаю его за подмышки. Устраиваю попой на локте левой, правой держу за спинку. Страшно. Никогда не держала на руках медвежьих детей.

– Ого, какой ты легкий, Матюшка, как перышко! Тебя не кормят, что ли, совсем?

Мальчик стеснительно отворачивается мне за спину. Маленькая ручка держит меня за шею.

– Вы его кормили? – хмурясь, спрашиваю папашу.

– Я варил ему овсяную кашу, он съел пару ложек.

– И все? Он же голодный!  Его сквозняком сдует!

– Я три дня выплясывал перед ним с бубнами! – с надрывом. – Курицу варил, яйца, картошку. Доставку из ресторана заказывал. Каши кое–как в него впихивал. По чуть–чуть совсем ест.

И что? Я должна пожалеть Медведя? Бедный, несчастный, с родным ребенком не справился? Это Матвейке с папаней не повезло.

– Слушай,  – Медведь вытаскивает из внутреннего кармана пиджака портмоне, достает из отсека несколько тысячных купюр, кладет их перед собой на стол, двигая ко мне, – сходи в кафе, покорми его. Сдачу себе оставь.

– Что мне делать вперед – няню заказывать или ребенка кормить?

– А–а–а, что ты пристала, стрекоза? – Медведь рычит с отчаянием. – Видишь, я уже не соображаю ничего. Делай что хочешь!

Удивительно как ребенок с таким папашей до этого возраста дорос. И где его мать? Почему не занимается сыном? Как можно оставить такого чудесного мальчика на монстра–недоотца? Еще и "стрекоза" опять, вот зачем?

– Меня вообще–то Настей зовут.

"Да пофиг" – красноречиво говорит выражение лица Медведя и меня это неимоверно бесит! Если бы не ребенок…

Одариваю хама презрительным взглядом.

– Пойдем со мной, Матвейка, будем вместе выкручиваться.

Показательно забираю одну купюру со стола. Накормить ребенка хватит, а больше нам и не надо.

В спину летит вздох облегчения.

– Ну и папка у тебя, – делюсь впечатлением с мальчиком. – Одно название.