Страница 3 из 9
Обожгла нутро корнету
Самогонка крепкая,
Грудь сдавило от удушья, в горле встал комок.
Как тогда – в атаку эту —
Газ душил, свирепствуя.
Только Бог да конь каурый жизнь спасти помог.
Сквозь туман, от хлора жёлтый,
По земле отравленной
На опущенных поводьях конь его тащил.
У реки упал, тяжёлый,
С пеной окровавленной,
Шаг дойти до водопоя не хватило сил.
Молча слушает поручик
О войне истории.
Сам-то он в германскую сполна повоевал.
Страх в бою – плохой попутчик,
Храбрость – путь к виктории,
Пуля-дура с ног любого свалит наповал.
Залегла в окопах рота,
Ждали наступления.
Немчура с зимы готовил фланговый прорыв.
Вот и чуткая природа
Своим потеплением
Подтверждала, что закончен мирный перерыв.
Жизнь давала знать во многом:
Почками на веточке,
Бесконечно синим небом, талостью земли.
Сколько ей ходить под Богом?
И с солдатской весточкой
Пролетали над полесьем к дому журавли.
Взвод поручика в засаде
Ожидал противника,
До рассвета оставалось ровно полчаса.
Вдруг, как гром небесный, сзади —
Пушки из осинника
Заглушили в ранней сини птичьи голоса.
Немцы с тыла налетели,
Подавив внезапностью.
Дрогнул взвод, заколебался, силы неравны.
Как солдатики хотели
С неподдельной завистью
Взвиться стайкой воробьиной посреди войны!
Над разрывами снарядов,
Над полями минными,
Выше всполохов орудий, пепла и огня.
Ввысь взлетев, с мольбой из ада,
К Господу с повинною.
Ниспошли побед им славных, от врагов храня.
Всё смешалось: части тела —
С глиной окровавленной,
Прутья вербы – с серпантином пулемётных лент.
Смерть поручика задела
Сталью переплавленной
И пробила обе ноги в области колен.
Взвод, не выдержав напора,
Начал отступление.
Из окопов вылезая, в панике бежал.
Не надеялся, что скоро
Будет подкрепление;
Вряд бы кто его от бегства силой удержал.
Вдруг сквозь грохот крик прорвался
Выстрелом в предсердие:
«Стой! Куда же вы, солдаты?! Раненые здесь!»
А храбрец тот оказался
Сестрой милосердия:
«В бой, ура! Вперёд, солдаты, где же ваша честь?!»
Белым ангелом взметнувшись
Над кровавым месивом,
В полный рост навстречу пулям бросилась сестра.
Замер взвод, но, развернувшись
Перед страхом массовым,
Устремился вслед за ней под возгласы «ура».
Неприятеля в окопах
Били врукопашную,
Оттеснив его с позиций, обратили в бег.
Степь, сожжённая, в осколках,
Стала чёрной пашнею,
Вся усеяна телами мёртвых и калек.
А у бруствера в сторонке,
Где в осину старую
Прилетел и разорвался вражеский фугас,
Лишь нашли на дне воронки
Сумку санитарную.
Кто же подвигу сестрички должное воздаст?
Немцы сутки осаждали
Взвод по обе стороны.
Сколько раз окоп передний к ним переходил.
Ну а рядом наседали
На убитых вороны.
А живым их клюв поганый раны бередил.
Этот бой не как другие —
Навсегда запомнился.
Ждал поручик участи: погибель или плен.
Вести вдруг пришли благие:
Подоспела конница;
А в тылу, как оказалось, ждали перемен.
Петроград свобод добился,
Поднялось восстание.
На его защиту встала тьма солдатских масс.
Фронт германский развалился,
Началось братание.
Не об этом ли Вертинский с болью пел романс?
Пел о тех, в кого стреляли —
В поросль невоенную,
Без причины погубили классовой враждой.
Среди тех, кого послали
На погибель верную,
Был и младший брат корнета, юнкер молодой.
Над пустой солдатской церквой
Крест стоял надломленный.
Перед ним к присяге новой был благословлён
Полк особый офицерский,
Полуобескровленный,
Сформированный к отправке в сводный эшелон.
Есаул, корнет, поручик
Не случайно встретились —
Вся их доля ратная друг к другу привела.
Им теперь втроём сподручней
Окунуться в летопись,
В ту, что, в войнах создаваясь, кровью истекла.
Но пока они не знали,
Что в эпоху новую
Мир стремительно несётся, где им места нет.
Ветры прочь куда-то гнали
Листики кленовые,
И стучал состав по рельсам в ритме кастаньет.
Они ехали в вагоне
Душном, дымном, копотном.
Усмирять восставший Питер с фронта полк везли.
На последнем перегоне
Поезд встал как вкопанный.
В дверь прикладом постучали, а потом вошли.
В полутьме, в нехватке света
Фитиля фонарного,
Появились два матроса и простой солдат.
«Мы из реввоенсовета,
Я теперь за главного», —
Тот, кто был в шинели серой, предъявил мандат.
«Эшелону разгрузиться.
Классовым сторонникам
Подтвердить свою лояльность поднятой рукой.
Сдаться и разоружиться
Золотопогонникам,
Срезать царские погоны, с вами счёт другой».
Все молчали. Ультиматум?
Что за разговорчики?
Это им скомандовал какой-то нижний чин?!
Кто-то выразился матом,
Но переговорщики
Уходить не находили видимых причин.
Когда вышли офицеры
Из оцепенения,
Закричали: «Всех их к стенке, тут же расстрелять!»
А в ответ: «Вы на прицеле,
Поезд в оцеплении,
Господа вашбродия, и мы могём пулять».
Супротив, по воле судеб,
И враги, и пленники.
Не у немца на чужбине – в собственной стране.
Трибунал, где в роли судей
Свои соплеменники.
Приговор грозил фатальный с истиной в вине.
Их вели к лесной опушке
Сквозь ряды неплотные,
Офицерскую колонну охранял конвой.
По пути считали пушки,
Точки пулемётные,
И готовились к прорыву в свой последний бой.
Есаул рванул к тачанке,
С ним корнет с поручиком.
Остальные подхватили к действию сигнал.
Под «Прощание славянки»
Смяли караульщиков,
С ходу лихо захватили целый арсенал.
Этот бой был скоротечным,
Но не как в германскую.
Русский против русского – пощады не видать.
Под двойным огнём картечным
Началась Гражданская,
Но без правил, без науки братьев побеждать.
Мрачен цвет кровавой бойни
С жертвами напрасными.
Было дело – защищали Русь плечом к плечу.
Места нет в одной обойме
Белым вместе с красными,
Также как не стать трёхцветным флагом кумачу.
Солнце близилось к закату
Дымкой багровеющей,
Догорал разбитый в щепки воинский состав.
Непомерную утрату
Полк понёс слабеющий:
Сотни тел легли распятьем, руки распластав.
В темноте пробились к лесу,
Отходили группками.