Спонсор

– Котелок, спальник и пенку?

– Именно так и больше ничего.

– Ты опять серьезна в том, что доносишь словами? – на всякий случай уточнил я, хотя Рада никогда не давала повода усомниться, кроме того случая с первым свиданием.

– Уверяю, у меня не было ничего. Один комплект одежды, дождевик и все, что я уже написала выше.

– На что ты питалась?

– На что придется.

– Долго?

– Достаточно, чтоб превратиться в ту, какую ты сейчас видишь.

– Где ты теперь живешь?

– Давай по порядку.

– Хорошо. Молчу. – сказал я и прямо рукой закрыл себе рот, словно она могла бы увидеть. Мне было смешно на нервах, но я еще держался чтоб не заржать истерически.

– Через несколько недель Батюшка сжалился надо мной и меня приняли в монастырь. Это было дивное время. Было тепло, сыто. Я так много работала, так много молчала. Это было очень! Очень! Очень хорошо…

– Обет?

– Нет, но молчание было уместным.

– Тебе нравятся монастыри до сих пор?

– А ты не любишь церковь?

– Мы иногда ходим в церковь, но не до безумия. Я вырос в глубоко-верующей семье, мамин род из старообрядцев. В детстве мы каждый день молились после сна и перед, каждые выходные ходили на службу. Теперь я хожу с Эллой по очень большим праздникам и с мамой чуть чаще. Словом, святошами нас не назовешь, но я серьезно люблю церковь. Просто без всей этой политики.

– Значит, ты понимаешь отчасти, как там все устроено на самом деле.

– О, да. Здесь нет иллюзий. У меня коллега был на работе – батюшка. Или правильнее будет сказать – Батюшка? А то может я ерничаю, написав с маленькой буквы? Хех. Короче, он работал и при церкви и с нами в офисе, ему даже в рясе разрешали ходить, нарушая дресс код.

– Да кем же он у вас работал?

– АХО. Смешно, да? Но серьезно, он отлично справлялся с работой. А кроме того еще и в офисе подрабатывал: освещал всем желающим машину за денюжку, освещал и дома и даже кабинеты. Короче, это все неприятная тема, если честно. Я совсем иначе отношусь к церкви. И к понятию веры.

– Твой коллега по работе рассказывал истории?

– Конечно. Он немножко был дурачок что ли. Вот как корабль назовешь, так ведь он и поплывет. Ну, как можно называть ребенка Иваном или Алексеем в наш век? Ведь всю жизнь на них будут как на дурачков смотреть, понимаешь? И этот был прямо натуральный такой Алешка.

– Отец Алексей, небось все звали.

– Именно. Отец. А он был кругл как колобок. Молод, что аж румянец на щеках каждые пятнадцать минут. Сплетник и балагур нереальный, но ребенок! Двадцатилетний ребенок, знающий все гадости церковных интриг, и все еще даже ругающийся матом при необходимости на подчиненных девочек с ресепшн или курьеров из служб доставки. Понимаешь, это так мутно.

– Тогда ты понимаешь, что спасение я нашла в монастыре, но там остаться не смогла.

– Долго?

– Год.

– Долго.

– Мне стало легче и я ушла в обычную жизнь. Хотя там предлагали остаться. Расти в карьерной сфере, перспективы были отличные. Вот только не по мне…

– Я рад, что ты там не осталась.

– Это престижно.

– Так ты что же, жалеешь?

– Нет. Просто не пойму, почему мне все не так и не эдак. У меня в жизни было много таких удивительных случаев и предложений. Но я сижу ни с чем. У меня даже жилья нет.

– И где ты? До сих пор в палатке? – я не спрашивал Раду, почему она не приглашает меня к себе, когда мы договаривались о дате моего прилета. Условились на том, что я сниму квартиру на пару дней. Переслал ей деньги, она что-то там сама подобрала, съездила и договорилась обо всем. Сказала, что скромно, но очень чисто, мол, мне обязательно понравится.

– Нет. Палатку вернула давно. Из монастыря переехала в хостел.

– И?

– Так тут и живу уже почти два года.

– В хостеле?

– Да.

– Это как сериал какой-то был, где один умный чувак жил в гостинице.

– То были отличные апартаменты. А со мной в комнате пять человек.

– Ты снимаешь койка-место?

– Да.

– Работаешь? – я решил, что понаглею с вопросами, раз уж она впервые так глубоко и откровенно подняла разговор о себе. Наверное, боялась перед прилетом молчать. Нам оставалась неделя до реального свидания. И я чувствовал, что она максимально старается идти мне на встречу.

– Иногда.

– Это как?

– Вот так… – написала она и прислала мне фотку бейджика на английском. Там я видел ее имя и настоящую фамилию – Нойманн. Прежде все аккаунты у Рады были подписаны фамилией Вулф. Но она уже говорила, что восхищается творчеством Вирджинии Вулф и лишь потому взяла себе за псевдоним ее псевдоним.

– Я официантка.

– А почему тогда работаешь иногда?

– Это не постоянная должность. Я не могу работать каждый день.

– Конечно, ты же слишком умна для этого.

– Типо того. Словом, я работаю только на фуршетах, серьезных концертах и конференциях.

– Элитная официантка.

– Выгляжу на работе именно под это описание. Но, если тебе хоть что-то было бы известно об этой профессии, ты бы так не говорил…

– Ибо звучит, как элитная проститутка.

– Точно. И почти так и есть…

– Ты серьезно? Подрабатываешь?

– Нет, дурень. Просто так себя ощущаю.

– Почему? Гордость?

– Даже не в ней дело. Я выбрала работать редко, но чтоб за это достойно платили.

– Чтоб отмучиться и дать себе время перевести дыхание?

– Да, я как погляжу, ты все же в теме.

– Я работал на кухне.

– Правда?

– Ога. Посудомойщиком. Тоже, знаешь ли, не райские кущи. Но это было еще в школе, в летние каникулы…

– О, так ты из наших. Но, знаешь, я тебе точно скажу, что на кухне – лучше. Там об тебя ноги вытирает лишь твой коллектив. На фуршетах же об тебя ноги вытирают сотни гостей. И каждый раз это вроде разные люди. Но, ощущение, что один и тот же. Они распускают лапы, предлагают допить из их фужера, кидают в посуду окурки так, словно мы не за столом им прислуживаем, а их личные секс-рабы. Они всегда думают, что если ты работаешь официанткой, то заодно и проституткой. Им кажется, что они могут разговаривать с тобой, как им вздумается и что им за это никогда ничего не будет. Ты словно коврик на выходе из рынка – если и не наступят каждый дважды за визит, так точно плюнут в рожу.

– Так. Знай, что я не позволю тебе так говорить о своем прекрасном лице.

– Еще скажи: симпатичном! – даже возмутилась она, хотя оба мы понимали, что даже у полуслепого калеки не повернется язык так сказать о ней сейчас.

– Для меня ты прекрасна. И я не ослеплен чувствами. Вполне себе рационален и адекватен. Просто вижу твою истинную красоту. В тебя немного вдохнуть жизни и ты расцветешь. Скажи лучше, как ты поступаешь с козлами на вашем фуршете? Защищаешь себя?

– Когда-то я выглядела лучше. И, да, конечно, я не позволяю им все, что вздумается. Нам просто положено молчать и когда уже совсем припечет, звать супервайзера. Некоторые из наших мстят прямо во время фуршета.

– Покажешь фото из прежней жизни? И скажи, как мстят?

– Не хочу. Но я точно была привлекательнее в сто раз. Мне даже доводилось слышать комплименты от красивых людей. А прочие официанты на работе обязательно как минимум плюнут в еду – и это самый лучший вариант…

– Я уверен, что так и было. Ведь внешность чужая – это просто дело вкуса. Кому-то не нравятся жиртресты, и они на кости бросаются. А кто-то и не взглянет на фитнесняшку, противно морщась. Кому-то подавай блондинок с темными глазами, а кто-то только светлоглазых воспринимает за идеал. Мне вот всю жизнь нравились низенькие женщины, хотя я визуально в паре лучше смотрюсь с девушками, которые намного выше меня и в постели с ними забавно. Но фишка в том, что для любви все это не имеет значения. И для удовольствия тоже. И даже для приключений. А ты, скажи, плюешь в чужую еду?

– А я для тебя кто, очередное приключение? И, нет, конечно, я себя уважаю, чтоб не опускаться до мстительности. Просто не даю козлам распускать руки и изо всех сил стараюсь молчать. Иначе беды потом не оберешься. У нас там и драки случаются… Как раз в основном на этом фоне.