Человек-землетрясение

– Еще одно такое сравнение, дядечка, и я не побоюсь врезать тебе. – Боб Баррайс с наслаждением вытянул губы – теперь был его черед ходить, теперь он мог диктовать: семье был нужен незапятнанный фасад. Ей приходилось ублажать его, чтобы он не оплевывал вновь и вновь благородное имя. – И что вообще делает здесь Гельмут? Он что, должен опять спасать меня? Постепенно его забота приобретает гомосексуальный оттенок. В любой форме – я не потерплю больше, чтобы Гельмут лазил ко мне в задницу!

Хансен хранил молчание, не поддаваясь на провокации. Его оружие выжидало в подвале виллы Хаферкампа в моренных горах. Там сидел Эрнст Адамс, чертил схему и мастерил деревянную модель, чтобы доказать всем, что его сын Лутц мог остаться в живых. И прежде всего он хотел доказать, что за рулем был Боб Баррайс.

– Брак будет расторгнут, – упрямо повторил Хаферкамп. – Марион Цимбал получит в качестве компенсации сто тысяч марок и откажется от фамилии Баррайс. Ты уедешь за границу, мне безразлично куда, и после отказа от заводов и состояния получишь пожизненную ренту в десять тысяч марок ежемесячно, не облагаемую налогами, что составит в год сто двадцать тысяч марок. На это можно жить, даже в твоем стиле! Гельмут после моей смерти продолжит традиции фирмы.

– Ура! Ура! Ура! – Боб вскочил. – Но мама тоже должна сказать свое слово.

– Твоя мать уже отказалась от своей доли в пользу фирмы. Заявление находится у нотариуса.

– Ты… ты все-таки обстряпал это дело… – Боб сжал кулаки. Его красивое лицо, предмет женских грез, стало бесформенным и пугающе уродливым. – Ты обманул маму? Ну, ты и подлец! Грандиозный негодяй! Ты ограбил маму и меня!

– Я выполняю свой долг – не дать распасться заводам. Это я обещал твоему отцу, когда он находился на смертном одре.

– А я выполню свой долг, если все оставшиеся дни употреблю на то, чтобы превратить твою жизнь в ад, да так, что чертям тошно станет! – Боб прислонился к камину. При этом он обдумывал, стоит ли швырнуть в голову Теодору Хаферкампу бокал с виски. Это был бы красивый жест, но не более. Хансен опять бы сыграл роль спасителя, а дядя Тео стал бы мстить. Битва в зале накануне свадьбы – нет, это слишком пошло. Есть лучшие варианты. – Десять тысяч марок в месяц – это уже что-то. Получше, чем у Кайтеля и Клотца в Эссене, то было совсем постыдно. У меня есть другие требования.

– Мы слушаем…

Это «мы» было для Боба ударом ниже пояса. Вот они стояли перед ним… Деловой дядя, менеджер самой суровой школы, носитель патриархальных манер и национал-немецких идей, человек-скала, о которого разбиваются волны прибоя, апостол Петр семьи Баррайсов… А рядом школьный друг, необычайно трудолюбивый, необычайно одаренный, необычайно прилежный – словом, во всем необычный, образец молодой смены, идеал нового поколения предпринимателей, которое исповедует коллективистский дух, а забравшись на вершину, будет управлять так же монопольно, как раскритикованные предшественники. Вечный спаситель! Моралист-онанист. Жених с проникновенным взором. Любовник, становящийся по стойке «смирно» и сначала спрашивающий: «Вы позволите мне, уважаемая, расстегнуть штаны?» А после, слегка расслабившись, спросит: «Дорогая, тебе было приятно?» Новый наследник.

И вот стоит он, последний Баррайс, подлинный наследник этой империи, извращенный декадент, глупый до пошлости, изнеженный и избалованный. Когда же он вырвался из этого сверхзащищенного мира, его стали презирать, оттолкнули и оставили один на один со своими проблемами, с которыми он не смог справиться и которые накрыли его, как морские волны сиротливую крепость из песка. Проблемы разъедали его, как кислота, пока не разрушили вовсе и он не услышал: ты не достоин быть наследником Баррайсов! О Господи, как тошнит от всего этого!

– Подобающий дом в Тессине.

– Отклонено.

– Квартира.

– Принято.

– С полной обстановкой.

– В добром бюргерском стиле. Принято.

– Что значит добрый бюргерский стиль? Биде, например, не в бюргерских традициях. Добрый горожанин моет задницу обычной мочалкой!

– Без роскоши – вот что я называю бюргерским стилем. Гигиена – не роскошь.

– Мое сердце преисполнено благодарности. – Боб Баррайс отшвырнул свой бокал, но не в голову Хаферкампа, а в камин. Там он раскололся со звоном, прозвучавшим в наступившей тишине как взрыв. – А вы не замечаете, как безнадежно вы глупы? Отклонено – принято – отклонено. Как попугай в спальне проститутки, который все время кричит: «Туда – сюда – туда – сюда!» Что вы, собственно, о себе воображаете?

– Необходимо внести ясность. – Теодор Хаферкамп уперся в высокую спинку кресла. – Предприятие с более чем пятью тысячами занятых не может быть разрушено одним человеком. Я это уже говорил и на этом стою. Я несу социальную ответственность как руководитель предприятия.

– Пожалуйста, воздержись при мне от своих изречений. – Боб отмахнулся обеими руками. – Ты во мне видишь всего лишь идиота-разрушителя.

– Какое озарение! Он увидел себя со стороны!

– Но разрушение, во всяком случае у меня, будет тотальным.

Если уж я рожден, чтобы разрушать, тогда все и вся. Включая тебя, дядечка. – Он резко повернулся к Хансену. Его бархатистые глаза, взгляд которых ласкал и возбуждал женщин, метали молнии, как в экстазе. – А что же ты ничего не говоришь? Стоишь тут, как будто обмочился в постели и тебя застигли врасплох! Ты, спаситель… дважды тебе это удалось, ну давай, спасай в третий раз. Спаси меня от этого дяди в образе гиены! Я хочу жениться и жить – больше ничего.

– Может, еще и детей наплодить, чтобы они унаследовали твой дух…

– Это идея! – Боб Баррайс пару раз глубоко вздохнул. – Это идея! Ты дал мне в руки смертоносное оружие, дядечка. Ребенок, несколько детей… Я буду делать Марион одного ребенка за другим – куча маленьких Баррайсов! Я заполоню тебя Баррайсами! Куда ни посмотришь – всюду маленькие Баррайсы, целое гнездо! И все наследники! Законные наследники! Восхитительная мысль! Я утоплю вас в море маленьких Баррайсов!

Хаферкамп побледнел. В этот момент ему стало ясно, что только Марион Цимбал может спасти ситуацию. Она должна уйти от Боба. Хотя это всего лишь отодвинет события. Вокруг достаточно баб, которых Боб может обрюхатить, а по новому закону внебрачные дети приравнены в правах к детям, рожденным в браке. Угроза повисла в воздухе, и пока Боб жив, она как меч будет парить над головой Хаферкампа: маленькая армия наследников, муравьиное войско из чресел Боба, которые рано или поздно, подобно термитам, подточат и сожрут баррайсовские заводы.

«Нет, так дело не пойдет», – сказал себе Хаферкамп. Он был абсолютно спокоен и сохранял холодный рассудок, это был компьютер власти и возможностей. Существует лишь один приемлемый путь, имеющий к тому же то преимущество, что он безупречен в моральном отношении и элегантен: Боб Баррайс должен уничтожить Боба Баррайса. Если уж кому-нибудь удастся одолеть Боба, то это самому Бобу. У него непревзойденный талант саморазрушения.

– Хорошо, – объявил Хаферкамп. – Мое последнее слово: пятнадцать тысяч марок ежемесячно и квартира в Каннах. В качестве задатка – новая машина по твоему выбору.

– Изо Гриффо.

– Согласен.

– Малыш весьма признателен. – Боб шаркнул ножкой, но глаза его сверкали: – Это всего лишь временное перемирие.

Хаферкамп пожал плечами и вышел из библиотеки. Он уходил со смутной надеждой, что Боб и года не проживет с такими возможностями. Гоночная машина и пятнадцать тысяч марок в месяц должны сломать шею Бобу Баррайсу.

Боб посмотрел на Гельмута Хансена, подняв брови. Они остались одни: бросивший вызов судьбе и обласканный судьбой.

– Когда ты женишься? – спросил Боб.

– На Рождество.

– Желаю, чтобы в первую брачную ночь удар молнии поразил тебя между ног…

Засунув руки в карманы, Боб вышел. В общем и целом он был доволен этим вечером.

Свадьба, как ни пытались держать ее в тайне, все же взволновала Вреденхаузен больше, чем этого хотелось Теодору Хаферкампу. Люди понимали, что Хаферкамп, знавший всех в лицо в маленьком городке, возьмет на заметку каждого любопытного, кто придет поглазеть на эту странную свадьбу в ратуше. Жители всегда надеялись, что свадьба в семье Баррайсов будет сопровождаться небывалым фейерверком, раздачей бесплатного пива на заводах и другими торжествами, и вот единственный наследник женится втихомолку, почти тайно, никто не знал невесту, а пастор Лобзамен даже венчал дома. Все это было более чем странно.