Человек-землетрясение

– Подождем с выводами, – произнес задумчиво доктор Дорлах. – Для мужчины, который способен ударить свою мать, честь – не больше чем пустой звук.

Вскоре в библиотеку вошел Боб. По его лицу было видно, что он уже предупрежден. Как упрямый мальчишка, он встал у стены с книжными полками.

– Мама говорит, вы хотите Отправить меня в ссылку?

– Для этого есть масса других, более удачных обозначений. – Тео Хаферкамп больше не пускался в дискуссии. – Ты можешь выбирать: Эссен – Банкирский дом Кайтель и K°, Дуйсбург – Западногерманские сталелитейные заводы или Реклингхаузен – Фирма по оптовой торговле Ульбрихта. Куда ты хочешь?

– В Эссен! – В голосе Боба звучало упрямство. – В Эссене я, по крайней мере, знаю Марион.

– Кто эта Марион?

– Марион Цимбал, барменша.

– Значит, ты поедешь в Реклингхаузен.

– Если ты хочешь, чтобы я уехал и никогда больше не возвращался…

– О, повтори еще раз эту радостную весть. Я не могу поверить в такое счастье.

– Пусть он едет в Эссен. – Доктор Дорлах положил конец семейной дуэли. – Это реальный шанс.

– Доброта с вас прямо как мед капает. О Господи, меня сейчас вырвет! – Боб Баррайс распахнул дверь в парк. – Воздуха! Свежего воздуха! Я задыхаюсь в этой пыли!

– Теперь бы ему просто, без сожаления проломить череп, – заскрипел зубами Тео Хаферкамп. – Вот в таких ситуациях он и бил свою мать. И как человек может быть таким?

– У него больная душа, в этом весь секрет. Пока он был ребенком, его баловали, когда он стал мужчиной, его ненавидят и используют. Он это прекрасно понимает и ничего не может поделать! – Доктор Дорлах серьезно посмотрел на Хаферкампа. – Он продукт своего воспитания, олицетворение вашей ошибки. Вы должны с этим считаться…

Через два дня Боб Баррайс отправился в Эссен, в «ссылку». Он прибыл в Банкирский дом Кайтель и K°, основанный в 1820 году. Там его уже ждали, предупрежденные по телефону Хаферкампом. Оба директора, Иоганн Кайтель и Эберхард Клотц, банкиры, как будто сошедшие со страниц иллюстрированной британской истории, радостно объявили ему, что он будет работать в регистратуре. Там он смог бы принести меньше всего ущерба.

Месячное жалованье – 645 марок на руки.

Специальное жалованье.

Боб Баррайс поблагодарил и покинул импозантное каменное здание с мраморным холлом.

645 марок жалованья! В Монте-Карло он тратил больше в один вечер.

В Эссене для него уже была приготовлена и комната. Дядя Тео обо всем позаботился. Комната у шахтерской вдовы Хедвиги Чирновской, в кирпичном доме в горняцкой колонии. Комната четыре на четыре метра, с кроватью, шкафом, столом и тремя стульями. И книжной полкой, на которой стояли несколько книг: Библия, Джон Книттель, Гангхофер, «Доктор Живаго» и роман Конзалика.

Боб Баррайс отряхнулся, как собака, полная блох.

«Это и есть мой новый мир, – подумал он и опустился на кровать. – И вы решили во Вреденхаузене, что я это проглочу? Дорогой дядечка, у тебя глаза на лоб вылезут! Завтра же отправлюсь завоевывать Эссен».

Там, где появляется Боб Баррайс, начинают извергаться вулканы…

Марион Цимбал была барменшей и танцовщицей в ресторане «Салон Педро». Ее фамилия была действительно Цимбал, но она не имела ничего общего со звуками цимбал и цыганской романтикой. Напротив, она была на редкость смышленой девушкой, которая знала себе цену и хорошо различала кошельки, открывавшиеся перед ней у стойки, пока их владельцы заглядывали в ее глубокий вырез.

О появлении Боба Баррайса в Эссене она узнала уже на второй день. Боб позвонил ей в бар, но пока не приходил. Он объявился через неделю, как всегда красивый, в сером костюме, розовой рубашке и ярком пестром галстуке.

Всю неделю он работал внизу, в подвалах банка, окруженный пачками старых актов и корреспонденции. Как крыса, пожирающая пыль. В конце недели дядя Теодор позвонил Кайтелю и узнал удивительные новости. Банкир Кайтель сказал:

– Молодой человек прилежен, услужлив и всегда приветлив.

– Это потрясающе, – ответил пораженный Хаферкамп. – Что же он делает?

– Он сортирует ненужную, десятилетней давности корреспонденцию и уничтожает ее в машине для измельчения бумаги.

– Великолепная работа! – Сарказм Хаферкампа так и струился из трубки. – Разрушал Боб всегда лучше всех. Пунктуален ли он по утрам?

– Минута в минуту.

– А его попойки?

– Никаких признаков, – сказал банкир Клотц с параллельного аппарата.

– Он выглядит всегда свежим и отдохнувшим.

– Это еще ничего не значит. – Хаферкамп желчно рассмеялся. – Спит ли Боб двадцать четыре часа в сутки или двадцать четыре часа занимается горизонтальной гимнастикой – наутро он всегда выглядит как ангелочек в стиле барокко. Во всяком случае, он работает, и слава Богу!

– И вдумчиво, должны сказать!

Обеспокоенный Хаферкамп положил трубку. Превращения Боба сбивали его с толку. «Снова что-то затевается, – подумал он мрачно. – Я это чувствую… Это та жуткая тишина, которая наступает перед каждым тайфуном. Природа затаила дыхание перед надвигающимся ужасом. Иначе затишье Боба нельзя истолковать. За один день тигр не может превратиться в вегетарианца».

Предчувствия Хаферкампа, похоже, начали обретать зримые очертания, когда Боб через неделю появился в «Салоне Педро». Он приветствовал Марион Цимбал как старую подругу, поцеловал ее, положил руки ей на бедра и произнес своим бархатистым голосом:

– Сегодня вечером у меня настроение развлечься с тобой. Как ты к этому относишься?

– Совсем никак. – Марион улыбнулась ему. Это не было ни отказом, ни обидой. – Сегодня не получится.

– Почему? Недомогаешь?

– Ерунда. Сегодня у нас клубный вечер.

– Что у вас сегодня?

– Они создали здесь клуб. Каждую субботу они собираются в зеленом салоне. Сплошь лихие парни. Типы вроде тебя… с богатыми папашами, которым нечем заняться.

– Это, однако, не комплимент. – Боб Баррайс сел на высокую табуретку перед стойкой и показал указательным пальцем на бутылку водки. Марион налила ему полную рюмку. – Я теперь работаю.

– У какой девицы?

– У Кайтеля и K°, Банкирский дом с 1820 года. За 645 марок в месяц.

– Ты? – Марион звонко рассмеялась, – Это почти извращение!

– Я тоже так считаю. Иногда приходится совать голову под мышку дяде Теодору. В данный момент я так и поступаю. Это не значит, что я не мог бы позаботиться о тебе. – Он нагнулся и быстро поцеловал Марион в маленький носик. – Цимбальная девочка, хочешь, я открою тебе одну тайну?

– Счастливые номера в лотерее?

– Что-то в этом роде, сладкая моя. – Лицо Боба неожиданно стало серьезным и торжественным. – Из всех девушек, которых я знаю, ты была одна из немногих, которых я в некотором смысле любил. Ну что ты смотришь на меня, точно овца… Теперь, когда я опять сижу рядом с тобой, это совсем не так, как с другими. Понимаешь?

– Может быть. Но это все ерунда. Боб… – Марион Цимбал протирала стаканы, но руки ее при этом слегка дрожали. – Кто я такая, ты знаешь… и кто ты – знает каждый. Нам ничего не остается, кроме капельки радости. Нам друг с другом было лучше, чем с другими, вот и все! И больше полугода тебя здесь не было.

– Я участвовал в ралли.

– Я знаю. Иногда твое имя мелькало в газетах. В том числе и история с Лутцем Адамсом. Ужасно, да?

– Омерзительно. – Он протянул ей свои все еще забинтованные руки, и Марион вложила в них свои нежные ладони, как будто они могли дать ему прохладу. – Нужно переступить через это, Марион… Я часто думал о тебе за эти полгода.

– Это неправда, Боб. – Однако она немного зарделась.

– Точно. Относительно часто. Воспоминание о тебе сразу всплыло, как только дядя Тео сказал, что меня сошлют в Эссен. Ты вдруг появилась передо мной… я увидел тебя так отчетливо, как тогда, в твоей комнате, когда сломалось отопление и ты, раздеваясь, стучала зубами… И знаешь, что я подумал? «Ты будешь не один в Эссене, у тебя есть Марион». Я ни слова не возразил, когда дядя Тео отсылал меня…