Страница 18 из 22
– Это твой выбор, – спокойно ответил Иаков. – Ты боишься потерять единственного оставшегося наследника. Но кто знает, может быть это еще не конец истории.
Тамар была разбита и опустошена. Все ее попытки войти в дом Йегуды потерпели крах, не приведя к желанной цели. Дважды вдова, она провела три года своего расцвета в бесплодном ожидании. С ней поступили несправедливо и жестоко.
– Самое ужасное, – жаловалась она сестре, – этот бесконечный траур по умершим мужьям! Видишь, такие у нас обычаи. Спасти от этого может только новое замужество. Но кого мне искать в нашей глуши?
– Я понимаю тебя, – сестра гладила ее по руке. – Да ведь кто-нибудь и не подойдет. Тебе нужен он, Йегуда.
Несколько дней Тамар провела дома, предаваясь размышлениям о своей судьбе. В один из ранних вечеров, тайком от всех сняв черный траур, она запахнулась в легкую светлую ткань. Получилась накидка, в какие обычно облачаются женщины, торгующие собой на перекрестках дорог. Прикрыв лицо, чтобы не быть узнанной, она расположилась на камне недалеко от Тимны, где, по ее сведениям, сегодня находился Йегуда.
Он действительно был там на празднике стрижки овец. После смерти жены он еще ни разу не покидал дом, доверив все дела своему другу и помощнику Хире. Веселый праздник окрестных пастухов вернул изнуренного чередой трауров Йегуду к жизни, напоил медом и вином и отпустил в обратный путь. Закатное зарево делало воздух еще прозрачнее. Тонкая линия гор казалась такой близкой, что до нее можно было дотянуться рукой.
Он словно воспрял от трехлетнего сна. Ступая сквозь невидимое воздушное море, подчиняясь чувственному желанию ходьбы, по извилистой тропинке Йегуда спустился с холма. Затем широко зашагал прямо к себе на север в сторону Беер-Шевы. В голове крутились приятные мысли, сама собой напевалась веселая песенка. До домашних шатров было часа два ходу.
На перекрестке с тименской дорогой он внезапно остановился, словно уперся в невидимую стену. Несколько мгновений он всматривался в пустоту, не понимая, что происходит. Постепенно он различил проступающие из воздуха очертания шестикрылого серафима, преградившего ему дорогу. Хмель мгновенно слетел с него; холодный пот прошиб насквозь. Ноги словно вросли в землю, не позволяя сделать ни шагу. Как завороженный смотрел Йегуда на вырастающего перед ним ангела с пылающим мечом. Обоюдоострый клинок вращался, создавая ощущение огненного колеса.
Хотя здесь и там попадались случайные путники, Йегуде было ясно, что он единственный, кто видит посланца небес. Ангел поднял руку и направил меч вдоль примыкающей дороги направо к деревне. С трудом передвигая ватными ногами, Йегуда свернул в сторону Тимны.
Если бы его спросили, как он оказался перед сидящей на придорожном камне женщиной, он бы не смог ответить. Он вообще не помнил, как увидел ее и почему остановился. Четверть часа назад он ни за что не поверил бы, что попадет в такую ситуацию, ведь ничего подобного не было и в мыслях. Тем не менее, он уже шагал вслед за блудницей и уже заходил к ней в дом.
– Что ты дашь мне? – сверкнула она глазами из-под прикрывающей лицо ткани. Взгляд показался Йегуде знакомым, но он сразу отогнал нелепую мысль.
– Я пришлю тебе своего лучшего козленка, – пообещал он.
– А что ты дашь мне, пока не прислал?
Чувствуя неудобство, Йегуда растерянно пробормотал:
– Вот, возьми в залог посох, перевязь и печать – все что у меня с собой.
Когда на другой день его друг Хира пытался дознаться, куда делись знаки его судейской власти, Йегуда только пожимал плечами. Внятно объяснить, как ему пришло в голову, оставить все это в залог блуднице, он был совершенно не в состоянии. Хотя вернулся домой вполне тверезый.
– Поди, отнеси ей лучшего козленка, – велел он другу, – и забери мои вещи.
Вернувшись, Хира сообщил, что никакой блудницы не нашел ни в деревне, ни в округе. А только вызвал неудовольствие местных жителей. "Этот козленок не оставляет меня, напоминая о крови, в которой я выпачкал одежду беззащитного брата и предъявил ее отцу, как кровь Йосефа" – подумал Йегуда. А вслух сказал:
– Ладно, не будем ее искать. Что нам позориться.
Сезон дождей приближался к концу, когда Йегуде донесли, что его невестка мало того, что прелюбодействовала, находясь в трауре, так еще и ждет ребенка. Вне себя от услышанного, Йегуда уже собирался вынести смертный приговор вдове, опозорившей его дом и принесшей в него беду. Однако, что-то подсказывало ему, что нужно самому убедиться в обоснованности подозрений. Прибыв к дому родителей Тамар, Йегуда обнаружил внушительную людскую массу, требующую судейского решения и жаждущую лакомой жертвы. Воцарившись среди толпы, он велел вывести обвиняемую из дома. Но вместо этого ему вручили завернутые в ткань несколько предметов.
– Она сказала, – передали Йегуде, – человек, которому принадлежат эти вещи – отец ребенка.
Развернув платок, он обнаружил свой посох, перевязь и печать судейской власти. Йегуда смотрел на все это хозяйство, а собравшиеся смотрели на него, едва сдерживая смех. Наконец он поднялся:
– Она праведнее меня, от меня это. И вина за все на мне, ибо обманул я ее с Шейлой, моим сыном.
До конца жизни за Йегудой, уважаемым человеком, судьей и старостой окрестных сел, бегали соседские мальчишки, дразня его, кто во что горазд. Но в тот день во время сборища у невесткиного дома, когда толпа ждала подходящую минуту для учинения привычной расправы, а на него сыпались обидные насмешки, среди шума и вакханалии Йегуда услышал обращенный к нему голос тонкой тишины:
От тебя произойдут цари, и Тамар у истока.
Роды были легкими, и, разрешась от бремени, Тамар подумала, что без помощи Всевышнего Бога ей вряд ли удалось бы попасть именно туда, куда она задумывала – на главную ветвь Израиля.
"Но если Он помог мне, – решила она, – наверное я поступаю правильно."
Принимавшая роды повитуха ловким движением намотала красную нить на ручку первого младенца, но тот тут же убрал ее назад. Вместо него полез другой и первым узрел свет мира.
– Этого назову Перес, – улыбнулась Тамар. – Он пробил себе дорогу вперед брата. А второму нареку имя Зерах.
Никто из них не мог даже отдаленно вообразить силу заложенного ими потенциала. В повседневных делах они мало задумываясь о влиянии своих поступков на зарождающуюся цивилизацию. Один патриарх Иаков, прозванный Израилем за то, что всю жизнь беседовал с Богом, а потому знал о нем все, что доступно знать человеку, услышав о рождении наследника своего четвертого сына Йегуды, прикрыв глаза, чуть слышно произнес странные слова, смысл которых так и остался сокрытым для окружающих:
– Этим поднимем всех.34
* * *
Был вечер, когда помощник доложил Кораху о приходе человека, закутанного в серую тунику, так что лицо его было почти полностью скрыто. Очевидно, тот не хотел быть узнанным и явился сюда для разговора с глазу на глаз. Когда помощник удалился, они некоторое время молча смотрели друг на друга, после чего незнакомец откинул скрывавший лицо платок. Корах увидел перед собой египетского принца. Вид его был непривычно растерянным, взгляд перемещался с одного предмета на другой, лицо выражало страдание.
– Я убил человека, – хрипло сказал Моше. – Надсмотрщика. Он избивал раба, раба еврея.
Корах усадил молодого человека, налил ему вина и сел рядом.
– Я не хотел… Но он бил его так долго и жестоко, наслаждаясь своей властью над несчастным. Я случайно там оказался, осматривал продвижение строительства для доклада фараону. Я думал остановить этого садиста и хотел публично наказать его за жестокость, чтобы другим неповадно было. Но когда я оттолкнул его… Боже, ты не представляешь, сколько ненависти и злобы было в его глазах. Какая бездонная пустота сквозила оттуда. Я стоял под палящим солнцем, и чувствовал ледяной холод, исходящий из этой пустоты. Там не за что было уцепиться, словно падаешь в глубокую пропасть, разверзшуюся под ногами. Я будто увидел весь его путь в прошлом с безвестными предками, его породившими, и заглянул в будущее его потомков – но и там одна чернота. И тогда мои руки, не слушаясь меня, толкнули его еще раз, брезгливо и сильно, на самый край глубокой ямы, в которой изготовляют кирпичи. Он оступился, полетел вниз, ударился головой об острый камень и испустил дух.
34
Этим поднимем всех – От Йегуды и Тамар происходит дом Давида, царя Машиаха (Мессии). Христианская традиция в евангелиях показывает родословную Иисуса из дома Давида.