Корах. Роман о времени

Бегство

Древние сказания, пережившие века и эпохи. Корах снова и снова возвращался к ним, чтобы подсмотреть, свериться, зачерпнуть из неиссякающего колодца. Уже ко времени их пребывания в самой процветающей цивилизации мира запас историй казался настолько бездонным, что вряд ли нашелся бы человек, способный удерживать в памяти все их многообразие. В течение тысячи лет потомки Шема, первенца Ноаха, говорили об одних и тех же вещах, спорили, учились – а источник продолжал питать человеческую мысль. Оставалось лишь удивляться, насколько происходившее с Корахом и его народом, уходит корнями в идеи, подаренные людям Богом, аккуратно сохраненные и бережно пронесенные через поколения до дней египетского рабства.

Знаменитые, на разные лады рассказанные сюжеты – величественные, загадочные, странные, часто непонятные, кровавые, нелепые. Историческая действительность, переплетенная с мифами, притчами и сказками – все увязано в один клубок, который начни разматывать – откроются новые слои, неожиданные ракурсы, глубинные уровни понимания. И так век за веком.

Что же оставалось ему, чиновнику правительственной канцелярии, где найти себя в этом медленно, но непрерывно движущемся потоке? Не в изменяющемся ли характере героев? Не в оживших ли перед его глазами участниках, таких древних, что взгляд туда терялся в миражах бескрайней пустыни? Он смотрел на своих предков через призму времени, разглядывая их до мельчайших деталей, вживаясь в их поступки, пытаясь разобраться в хитросплетениях донесенных мифов. При этом внутри у него что-то происходило, структуры его души приходили в движение, разминались, потягивались, наливались силой.

“История – это мир, придуманный душой, когда ей тесно в рамках реальной жизни”, – подумал он однажды.

Скупая на эмоции традиция не рассказывала о вещах очевидных, до которых можно было дойти самостоятельно; она доносила нетривиальное, без чего нельзя было обойтись. Оттого и действия персонажей выглядели подчас непонятными, а их мотивация не вполне ясно прослеживалась. К тому же предмет изучения относился к сферам духовным, а потому отсутствовала четкая хронология – многие события происходили словно бы одновременно, и лишь разобравшись в причинно-следственных связях, можно было постичь их смысл.

Но мертвы абстрактные законы, даже если они надиктованы Богом. Лишена жизни логическая казуистика пока не населяет ее человек, покуда не приходит он в райский сад с молитвой о дожде и не запускает потоки живой энергии в потенциально совершенный, но пока еще статичный мир. Поэтому только осмысливая внутреннюю эволюцию, побуждения, мотивацию, примеряя на себя образы живых людей, Кораху удавалось заглянуть за кулису мира, почувствовать и понять работу его скрытых механизмов.

"Мысль, – считал он, – самая мощная после любви сила, смелость ума оформлять словами образы, это то, что отличает мир от хаоса".

Повесть о Йегуде и Тамар

Родословная будущих царей, как, впрочем, и множество других знаменитых родословных, брала начало в Ханаане, в окрестностях Беер-Шевы, города семи колодцев, лежащего на пересечении торговых путей между Египтом и Вавилоном. Здесь под сенью уютного оазиса жили в шатрах те, кто именовал себя коленами Израиля – сыновья Иакова с женами, детьми, внуками, сводными родственниками и прочими домочадцами. Сам патриарх Иаков, уже вступивший в дни почтенной старости, окружен был опекой и вниманием соплеменников, многих из которых он даже не помнил по именам. Любимым занятием старик почитал рассказывание историй своим внукам, внукам своих сыновей и всем, кто приходил послушать. Побросав игры, дети спешили к шатру, боясь упустить самое интересное, а Иаков, к радости слушателей, то вскидывал, то сдвигал густые брови, на всевозможные голоса разыгрывая свои маленькие представления.

О Боге он знал так много, что говорил о нем, словно о старом добром знакомом. Особенно хороша была история о том, как в юности, чудом избежав мести брата и устроив себе ночлег среди камней, он увидел во сне широкую лестницу из белого камня, по которой спускались и поднимались ангелы великих народов.

– Когда я проснулся, – громким шепотом сообщал Иаков, вознося указательный палец, – Он впервые заговорил со мной. И после этого уже никогда не оставлял.

Среди гостей патриаршего шатра неизменно появлялась девушка лет шестнадцати, дочь крестьянина из соседней Тимны, с детства прибегавшая в шумный стан скотоводов. Сидя у ног Иакова и не сводя с него маслянисто-черных глаз, жадно впитывала она предания этой странной семьи. За много лет заученные наизусть истории всякий раз раскрывали ей новые грани, поражая своей глубиной, погружали в пьянящую древность, к истокам сотворения мира.

Звали ее Тамар и что-то неуловимо родное ощущала она среди чужих ей по крови людей. Больше всего на свете ее тянуло сделаться частью этого необычного племени, чьи корни уходили в занесенные песком глубины прошлого, а еще не окрепшие ветви тянулись в неизвестность будущего.

Иаков поглядывал на нее с отеческой нежностью, и порой узнавал в ней вдруг свою единственную возлюбленную, волоокую Рахель, которую Бог забрал у него так невозможно рано. Тогда, забывая, о чем ведет речь, он прерывал рассказ и уносился во времена своей молодости, предприимчивой, хитрой, полной обманов, потерь и просветлений, но вопреки всему казавшейся отсюда счастливой.

Тамар давно чувствовала, что это не простые скотоводы, и, должно быть, кем-то на них возложена непонятная ей роль.

"Скорее всего, – думала она, – здесь не обошлось без участия невидимого Бога, который неизменно присутствует в их рассказах и притчах. А раз так, что же может быть важнее, чем, влившись в эту семью, приблизиться к Всевышнему. Это именно то, чему учат истории Иакова. Их нужно не просто слушать, по ним надо жить."

Она представляла себя участницей знакомых сюжетов, проигрывала их у себя в голове, всегда зная, как поступить, чтобы остаться на высоте, чтобы лучше соответствовать Его ожиданиям, и очень надеялась, что Бог ею доволен.

"Если бы я оказалась на их месте, – говорила она себе, – я бы непременно всеми силами приближала бы исправление. Как же мне хочется, чтобы выпал хоть один шанс."

За годы, проведенные в стане, Тамар неплохо изучила жизнь и характер этих людей. Обладая цепким умом и усвоив уроки из патриаршего шатра, она понимала, что, хотя по закону наследовать традиции отца должен старший сын, это правило соблюдается не всегда.

"Кому передаст Иаков свое наследие? Кто понесет традицию дальше, чтобы не разочаровать Бога и не ударить в грязь лицом перед другими народами? – с некоторых пор она все чаще задавалась этими вопросами. – Как бы ни было, мне непременно нужно быть там. Я сделаю, что смогу, я постараюсь не подвести Его".

Тамар представляла себя частью чего-то великого, что будет сохранено и пронесено через века. И на меньшее она была не согласна. Размышляя так, девушка пыталась угадать главную ветвь на причудливо разраставшемся древе Израиля, самую сильную, устремленную в будущее, сулящую царственные плоды. Там она видела свое место, оттуда она задумывала дать начало новому ростку:

"Когда-нибудь от меня произойдет на свет тот, кто изменит судьбы мира. Но кого выбрать? – этот вопрос мучил ее, потому что ответа не было. – У тебя один шанс, другого может не представиться. Да и кто сказал, что есть даже один? Кем ты себя возомнила? Ты им вообще чужая. Их с тобой разделяет вековая пропасть. Внуки некоторых из них старше тебя."

Однажды ею овладело такое отчаяние, что она расплакалась прямо перед шатром патриарха. Не в силах ничего объяснить окружившим ее, она сорвалась и побежала прочь из стана к себе в деревню. Там, упав на циновку и отдышавшись, она все же попыталась привести мысли в порядок.

"Кто получит от Израиля главное, царственное благословение и понесет его дальше? Добрый, справедливый, но недальновидный Реувен? Разбойники Шимон и Леви, одержимые безумной идеей?29 Конечно, по закону отцу наследует первенец, значит Реувен. Но, во-первых, он не интересуется традицией предков, а во-вторых, Иаков, хотя и простил его, а все же вряд ли настолько, чтобы вручить ему судьбу всей семьи. Все-таки, перенести свое ложе в шатер отцовской наложницы, дело нешуточное.30

29

Одержимые безумной идеей – намек на историю отмщения Дины. Дина – дочь патриарха Иакова и Леи. Царь Шхема сватал Дину за своего сына, когда сама Дина находилась в Шхеме в заложницах. Иаков дал согласие с условием, что все мужчины Шхема пройдут обряд обрезания. На третий, наиболее болезненный день после обрезания Шимон и Леви во главе отряда братьев вторглись в город, устроив там резню. Иаков был в бешенстве, когда узнал о случившемся, и отказал обоим в главном благословении.

30

Реувен перенес свое ложе – Первенец Иакова Реувен, когда умерла любимая жена отца Рахель, перенес его ложе от Бильги (служанки Рахели) в шатер своей матери Леи. Иакову стало об этом известно, и он посчитал, что Реувен имел с Бильгой интимную связь. Хотя Иаков впоследствии и простил Реувена, тот лишился главного благословения отца.