Все должны платить

Испугавшись того чего сами натворили, эти утырки побежали в посадки. Я был без чувств, по-этому не помню ничего в том числе и боли, которую в тот момент я не ощущал. Но Гоша быстро пришел в себя и сумев пережечь шпагат у себя на руках стал вытаскивать и меня с горящей как факел машины. Меня к тому времени уже почти всего залило расплавленной обшивкой потолка и она горела прямо на мне, превращая в безобразное месиво лицо грудь и шею. На наше счастье по дороге на Кишинев ехал военный русский БТР. Они подъехали к нам и из боковой двери и двух задних стали выпрыгивать вооруженные солдаты.

–Что здесь происходит?– заорал капитан

– Молдаване нас живьем жгут,– отрешенно ответил мой брат.

–Куда они свалили?

– В кусты

–Вот, суки! Лапин дай пару очередей по посадкам!– скомандовал капитан.

Раздались несколько оглушительных очередей из крупнокаллиберного пулемета, ко мне подбежал солдат и присев рядом на корточки и срезав ножницами с меня остатки некогда дорогой фирменной тенниски стал обматывать бинтами мою голову, плечи и шею, которые горели огнем. По его глазам я понял, что выгляжу, мягко скажем, не очень. Он постоянно извинялся за причиненную мне в процессе перевязки нестерпимую боль, но я уже почти даже не мог стонать, только слезы лились из моих глаз и все. Потом он перевязал моего Гошу, тому досталось намного меньше меня, но все равно на руках и голове имелось пару ожогов. В Днестровске в военную палатку, куда нас привезли солдаты пришел подполковник и поговорив с братом пару минут сказал, чтобы мы не высовывались. Им сообщили о том, что якобы из-за нас при обстреле посадок погибло пять человек включая одного несовершеннолетнего. В результате банда озверевших жителей Красного ворвались в Глиное и убили всю семью Гидевана не пожалев маленького сына.

Эти нелюди , зная , что мы с Гошей приехали к ним свататься, в отместку за убитых десантниками односельчан , заколотили ставни дома, подперли двери и подожгли соломенную крышу по периметру , а так же избили колами поспешивших на помощь соседских мужчин не давая потушить пожар.

Меня и брата перевязали уже более профессионально, но я все равно несколько раз отрубался от боли. Санитары вручив брату шприц с морфином и пакет с бинтами с пузырьками перекиси водорода, сказали ему следить за моим состоянием на случай болевого шока. На улице через пару часов состоялся импровизированный митинг из понаехавших ото всюду прорумынских молдаван. Они требовали Лебедя выдать нас им на самосуд. Для усиления эффекта к расположению бригады были подогнаны два старых бортовых ЗИЛа в которых на соломе лежали искромсанные пулеметными очередями тела убитых ополченцев .

Генерала не было в расположении части, поэтому на переговоры вышел тот самый подполковник. Он в достаточно суровой форме объяснил толпе порядок их дел и приказав солдатам прицелиться замер в намерении дать команду « ОГОНЬ»

Толпа подалась назад и народ стал разбегаться в разные стороны, те кто был на машинах тоже поспешили поскорее убраться, ЗИЛы с убитыми тоже завелись и стали выруливать в сторону дороги на Слободзею.

Ночью нас разбудили, дали поесть тушенки с хлебом. Потом выдали два комплекта летней комуфляжки, и так как документы наши сгорели вместе с машиной, вручили документ, подписанный самим легендарным генералом, который приехал к тому моменту на место. В нем говорилось, что всем военизированным и иным подразделениям настоятельно рекомендуется оказывать посильную помощь гражданам Беларуси, с указанием наших имен и фамилии в доставке нас домой. Мы поблагодарили военных и они усадив нас УАЗик с двумя вооруженными солдатами приказали им доставить нас до Черновецкого вокзала, откуда мы должны были ехать дальше в Минск на поезде. Через час стало светать и я наконец разглядел, как же красиво в этих краях, стало так нестерпимо обидно и больно от того, что люди живя в такой красоте могут поступать так бесчеловечно по отношению друг к другу. Вспомнился Гидеван, Лия, и их дети Женя и мальчик, имени которого я не знал. А потом пришло ужасное понимание того, что их уже нет больше, и Женя никогда не станет моей женой, это чувство навсегда разрушило мою веру в людей и что- то перевернуло внутри. Мы ехали все утро и начало дня в полном молчании, потом на въезде в Черновцы дорога ухудшилась и солдаты по-очереди стали заглядывать через плечо на заднее сидение. Чтобы убедится, что с нами все нормально.

– А что у вас за бочки были на крыше?– спросил солдат с переднего пассажирского сидения.

– Это для вина, одна для белого, а вторая для красного. У нас дома все по талонам, думали купить по 50 литров каждого. Не судьба видно.

–Чего не судьба, сейчас организуем. Ну-ка тормозни у магазина,– сказал солдат водителю. Они вышли из машины с автоматами на шее и пошли в магазин, через пару минут вышли, таща каждый в одной руке металлический ящик с вином, а в другой пакет.

–Держите, пацаны, белое и красное, а тут тетки еды вам насобирали.

–А деньги? Наивно спросил я

–А не надо денег, когда у тебя ствол, понял, салабон?

– Теперь понял, -сказал я. Получается так, что Гидеван с семьей заплатили своими жизнями за нас, получается что все должны за что-то платить так или иначе, но кроме тех у кого есть оружие.

Вояки помогли нам сесть на наш поезд и расположившись в свободном купе плацкарта мы с Гошей разлеглись по нижним полкам. Перевязанные бинтами и в комуфляжной одежде мы представляли собой довольно специфическое зрелище, пассажиры вагона старались не смотреть в нашу сторону, когда проходили мимо. А нам их внимание особо то и не нужно было. Проводником оказался бывший афганец парень с усами лет тридцати и прочитав нашу депешу подписанную самим Лебедем, подобострастно пытался во всем нам с братом услужить. К вечеру начали болеть мои ожоги и мы с Гошей решили выпить немного экспроприированного в магазине вина. Когда все уже улеглись мы пригласили проводника и хорошенько напились чередуя то белый, то красный виноградный субстрат. Усатый принес гитару и почти до самого рассвета пел нам афганские песни и что-то из творчества Юрия Антонова, мы же с братом тяготели к шансону или более тяжелой музыке, но за неимением оной, довольствовались и этим. В Гомеле Гоша вышел из поезда и сходил на почту, благо стояли пол часа. Оттуда он позвонил домой и договорился с нашим отцом, что тот нас встретит в Минске на вокзале, мало того, что у нас было полно вина, так еще и меня нужно было везти в ожоговый центр. Батя посокрушался по сгоревшей « Копейке» но услышав обо мне и моих ожогах, да и вообще о произошедшем в целом, ни разу о тех Жигулей в дальнейшем больше нге вспоминал. Проводник предупредил нас о прибытии в Минск и мы потихоньку стали продвигаться к выходу из вагона вслед за другими пассажирами.

Батя стоял на перроне и вглядывался в толпу спускающихся на перрон людей, увидев нас с Гошей, он вдруг весь как-то сжался, плечи его затряслись и я впервые в жизни увидел, как рыдает в голос вдруг ставший за эту ночь на 20 лет старше мой седой отец.

–Как ты сынок?– спросил он меня уже в машине:– сильно болит?

–Да, папа, сильно,– ответил я

–Держись, мой хороший, сейчас в скорую приедем, там посмотрят, может подлечат и все пройдет

В ожоговом центре я провел два месяца, мне каждый день делали перевязки, отмачивая вчерашние повязки раствором фурацилина и снимая по кусочку корку из пленки и гниющей старой горелой кожи. Лицо заживало хорошо, но вот кожа на ключице была прогоревшей до кости и на шее и плече были глубокие саднящие раны. Несколько раз я в таком виде съездил в военкомат и однажды показав на очередной комиссии пожилому военкому послание от легендарного генерала, услышал

–Знаешь, парень, ты и так натерпелся по-ходу, нечего тебе в войсках делать. Держи военник и лечись, мы без тебя тут как- нибудь справимся.

Первое время мы с Гошей все еще промышляли по старой схеме с евреями и комиссионками, но потом интерес к разного рода дифицитам поутих, народ стал ездить в Турцию, Польшу и Москву за товаром и нам стало все труднее добывать себе средства для безбедной и счастливой жизни. Какое-то время мы еще тусили и занимались делами вместе, а потом он ушел с головой в семью и работу, тем более его повысили на заводе и дела у него и так стали идти хорошо. Мне же пришлось устроиться барменом в кафе , которое было расположено в центре Минска около главного рынка. Каждый день к нам на обед приходили торгаши и их крыша. Ели и пили те и те много и с удовольствием. Я в принципе был тоже не в обиде, но видя их машины и золото на бычьих шеях и руках тоже не прочь бы приобщиться к такому роду деятельности, не имея в виду торговлю. Видя мое лицо в шрамах и бритую из-за плохого роста волос голову, а так же прокачав меня в разных кругах по поводу моих прошлых заслуг и подвигов, приходившие в кафе надувные пацаны и их боссы, с уважение относились ко мне , всегда давали хорошие чаевые и помогали в мелких вопросах. Но никогда не звали к себе в бригады , да и я особенно не напрашивался, толком не совсем понимая на чем они поднимаются. Мне было проще закупиться коньяком у проводников, которые гоняли на Украину и Крым, а потом перелив в нашу отштампованную печатью кафе тару продать вдвадорого вечером не бедным посетителям с рынка. Много-мало, но вместе с чаем и мелкими делюгами косарь-полтора в месяц я вынимал, а это по тем временам были приличные деньги, если учесть , что однокомнатную хату в рабочем районе можно было купить штук за шесть-семь. Меня этот момент особо не прельщал, так как квартиру нужно убирать, стирать постель и сранки, по-этому я соглашался со своим батей, который всегда говорил, что государство мне и брату обязательно даст жилье бесплатно. Да и с маманей и ее вкусной едой мне жилось очень даже неплохо.