Страница 18 из 23
С Кариной выстраиваются отношения уже чуть более двух месяцев, и каждый раз в преддверии ночи я намеренно оттягиваю сон, чтобы побольше подумать о ней. Мысли те веселят и умиляют, зарождают некую энергию, какой хватит, чтобы развесить на небесном просторе еще несколько новых небесных светил или выстроить собственную империю… Я постоянно визуализирую признание в симпатии ей и этот волнительный момент ожидания… Над этим шагом я думаю, засыпая, и на работе, и, отрываясь от писательской работы, более месяца, улавливая дрожь неуверенности и незначительного страха. И сегодняшний вечер должен быть очаровательным воплощением моей фантазии…
Мы доезжаем на метро до Владимирской. Начало ноября нагоняет свойственную осени темень. Вспыхивают желтые фонари. Холодает. Изюминку осенней поры я нахожу не в падающих желтых листьях, а в том, что так много людей носит пальто… Осень, как ни крути, самое интеллигентное время года.
– Идем, тут совсем недалеко.
Я беру Карину под руку и веду ее в сторону ресторана, это мой первый самостоятельное посещение ресторана, и я, не наученный еще жизнью, до волнения боюсь ошибиться даже в самом мелочном… Темно-красный берет тускло смотрится на фоне ее черного пальто и красного шарфа с темными квадратами. Волнение сбивает дыхание. Недостает сил завести пускай даже самую банальную беседу.
– Опять платья высматриваешь?
По большей части, я только прячусь от неловкости в витринах, однако платья – наша щепетильная тема: я не раз подначивал Карину померить то или иное, отчего она отказывалась постоянно… Нравятся мне девушки в платьях, и самому хочется наряжать свою в самые изысканные ткани, чтобы очарованным ни на секунду не отрываться от нее… За время нашего знакомства я подметил, что блестки вызывают у Карины особенно восторженный писк, а те платья, что вот только-только пытались заманить нас в глубь магазина, отличались преобладанием матовых цветов, может, поэтому она и не придала им ни капли значения?
– Красивые какие…
– Зайдем, подружка? – Шутливо лепечет она, легонько толкая локтем меня в бок. Меня смешит всякий раз, когда она, хлопая ресницами, мило улыбается.
– Как-нибудь в другой раз. Сейчас спешим, помнишь?
Времени еще уйма – в ресторан мы придем, прикидываю я, намного раньше запланированного.
– Настолько спешим, что готов даже упустить из внимания витрину?
– Именно настолько.
– Ведь нам не обязательно так быстро идти, – вдруг возражает она, не сбавляя темп.
– Необязательно, но от витрин с платьями, видимо, лучше поскорее и подальше убраться.
– Это еще почему?
Как на зло не подбираются остроумные слова. Я лишь улыбаюсь в ответ. В обыденном движении часовые стрелки подступают к шести вечера, и нахмуренное небо поторапливает улицы наряжаться в темный наряд со вкраплениями красных и белых автомобильных фар, желтых фонарей и окон. Когда мы сворачиваем за угол с Владимирского проспекта, два дома спустя показывается бардовый тканевый навес над рестораном, над которым тепло-желтым горит название. К тяжелой с виду деревянной двери ведут высокие ступеньки.
Я пропускаю Карину вперед. Перед нами открывается два узких коридора в разные залы. Мы топчемся на месте в затемненном коридоре, не зная, куда шмыгнуть далее. Тишина: не слышно не говора, ни звона столовых приборов и посуды, отчего неопытного меня еще больше охватывает волнение от непонимания происходящего. Не можем же мы вечно торчать рядом с дверями… А потом откуда-то слева застучали о паркет туфли. К нам на встречу выходит высокий официант лет тридцати восьми. Я подскакиваю к нему сразу же, как к единственному своему спасению.
– Добрый вечер, Я бронировал столик на шесть часов…
Тот усмехается и, явно прощупав растерянный молодой дух, пользуясь превосходством, артистично разводит руками.
– За любой садитесь! – Уверенность буквально вырывается фонтаном из груди официанта. Он так грациозно держится в зале, словно каждый уголок этого зала обустраивал лично он сам.
Ни одно место не занято. Насколько же смехотворно, получается, звучал мой голос… Мы усаживаемся возле окна с видом на небольшую улочку. На другой стороне булочная, под дверьми которой торчит пьяная компания курящих. Смотря на них, возникает предчувствие, что они вот-вот полезут друг на другу с кулаками. Впрочем, какая разница, ведь эти маргиналы ни за что не сунутся в ресторан и даже в кафе, понимая, что то для них чересчур дорогущая роскошь…
– Интересный выбор. Тебе нравятся старые фотографии? – Она кивает вперед, куда-то за мою спину, и я покорно оборачиваюсь.
Вообще-то, на эти фотографии я обратил внимание с самого начала: все свободное пространство стен украшено рамками с различными снимками, причем в одном столбце умещается три-четыре фотографии разного размера. Не заметить эту самодельную галерею мог разве что слепец. Фотографии тут всякие, без единой тематики: то личности разной деятельности, то причудливая техника начала прошлого столетия.
– Я не настолько влюблен в фотоискусство, так что… Вообще-то, я рассчитывал, что этот ресторан понравится тебе. Так что, мои расчеты оказались верными?
– Верны, – улыбается она, заглядывая в мои глаза, словно в попытке вытянуть из меня правду или прочитать мысли, а потом переводит взгляд обратно на стену, увешанную рамками.
– И, к тому же, уютно и тихо… Ты заметила тот стенд с фотоаппаратами?
– Столько замечательных аппаратов… Знаешь, мне так сильно хочется взять один и сделать хотя бы пару снимков, но это ведь невозможно, сейчас так точно… А, знаешь, на такие фотоаппараты даже просто так смотреть приятно.
– Хотя вот музыка какая-то неподходящая.
– Пытаюсь разобраться… – Карина опускает голову, закрыв глаза, напрягается, будто пришла она не на свидание, а на экзамен, будто от ее ответа зависит слишком многое… – Нет, не понимаю.
– Джаз куда бы лучше подошел, а это… Смешная музыка.
Разговор забрел в тупик. Странно, но темы никак не находятся: среди фотографий и музыки меня ничто не интересует. Я подбирал ресторан, исходя из предпочтений Карины, чтобы во всем угодить ей, совершенно выпустив из виду, что сам я не заинтересован подобной обстановкой, что в таком царстве стану скучать.
Нам приносят меню, и первым же делом мы раскрываем винную карту, словно важнее спирта ничего больше нет. В алкоголе я ни капли не смыслю, все сложные названия вин, которые мне даже не удается правильно выговорить в голове, сливаются в одну сплошную бурду, чернильную кляксу. Единственное, на что я обращаю внимание, так это на надписи “полусладкое” и “сухое”, потому как сухие вина я не терплю всей душой. По бесцельно бегающим туда-сюда глазам Карины я угадываю нечто похожее на растерянность в выборе, но мы настолько замотивированы выпить вместе среди элегантной обстановки в роскошный вечер, что выбор сделать попросту обязаны. И за несколько дней до сегодня, бронируя столик, я, по неопытности, уточнить наличие вин…
– Выбрала! Хочу вот это, – она переворачивает винную карту и аккуратно, с какой-то высокой манере, указывает пальцем на строку, словно спрашивая разрешения.
– Что-что, а сухие я не люблю, – и взгляд ее тут же тускнеет, словно я отказался покупать это вино.
– Мне одного бокала будет достаточно.
Я киваю. На большее и не рассчитывал, все-таки пришли мы сюда не для того, чтобы упиваться до потери сознания… Мы пробегаемся по основному меню, где я тоже толком ничего не выбираю. Причем сдерживает меня не скудная зарплата ассистента, из-за которой жизнь на широкую ногу пришлось запереть под замок, а растерянность… Если бы мы были завсегдатаями этого ресторана…
– Выбрала! Индейка с грибами, – и она снова поворачивает меня, словно спрашивая разрешения.
– И все? Больше ничего? – В удивлении выдаю я, намекая еще на любое блюдо.
– Больше ничего. Ты что-нибудь выбрал? – Беспокойное перелистывание плотных страниц меню выдает мою неловкую озадаченность. – В таком случае советую говяжьи щеки, моя сестра просто в восторге от них была.