Страница 12 из 23
– Они восхищают, однако понять, как люди могли вообще жить среди… И, главное, помнить о любви и боготворить ее.
Девушка аккуратно забирает книгу. Кажется, теперь она свободная птица, может лететь в любую сторону, но она стоит на месте. Ожидает… Судьба, если ее зовут Кариной, больше в шутку, однако и с небольшой наивной надеждой, заключаю пари я.
– Как вас зовут?
Засмущалась. Неужели я задал именно тот вопрос, который она хотела услышать, без которого уходить не собиралась? Она и глаза вон прячет среди асфальтной серой крошки, заливается краской…
– Карина.
А я ведь даже не расслышал сначала. Волнение настолько сильно барабанит в ушах, что, кроме жужжания пульса в висках, никаких внешних звуков я более не улавливаю…
– Красивое имя… – После недолгой паузы я опять запинаюсь. Зыбкую уверенность смывает крохотная озерная волна. Над нами нависает арка дома, к самому центру которой прикреплен огромный фонарь, который не зажигают по вечерам. До жути везет нам в том, что никакой прохожий и не думает отвлечь нас своим присутствием. Все волшебство нашей встречи, настырно маячит в голове мысль, тут же испариться, если кто-нибудь засветится на горизонте. – Одно из моих любимых.
– А вы?
– Андрей.
Там, за спиной, несутся машины, жизнь летит вперед, а мы стоим, не зная, куда податься дальше и почему-то не решаемся на продолжение, когда начало заложено…
– Я уже шла домой, – как вдруг заговорила она, не сводя с меня зачарованных глаз, в которых читается восторг, намешанный с испугом. Но чего она боится? Странности встречи, а вместе с тем и мое приставучее желание?
– Я могу вас проводить. Все равно толку стоять на месте…
– Да, пойдемте. Я тут недалеко живу, буквально через дорогу.
– Я в этом доме, – я киваю направо, совсем позабыв о коммунальной квартире и соседях. – Только вот недавно переехал. Район красивый, кажется, хоть и не ходил я тут много.
– Зелени маловато, дома, может, и красивые, но, в сущности, делать тут нечего.
– Давно здесь живете?
– Кажется, с самого рождения. С родителями.
Спустившись в подземный переход, наполненный оживленным потоком и тесными ларьками вдоль одной стены, мы опять замолкаем, как будто стесняясь звучания собственных голосов. А сколько же вопросов так и хочется озвучить, чтобы узнать о ней все…
– Я как пять пальцев знаю этот район, – опомнилась она, когда мы вновь нырнули во двор, где застыло множество шеренг бездушных автомобилей. Она частенько поглядывает на меня, порывисто пытаясь изучить черты моего лица. Мы по несколько раз в минуту якобы случайно сталкиваемся глазами, избегая как такового зрительного контакта. Я пытался отпечатать ее молоденькое личико в памяти, чтобы затем, засыпая, среди хаоса непонятных картин подсознания видеть ее, как величественную луну на черном экране небосвода среди рассыпанных блесток-звезд.
– И что же, интересно, привело вас к Ремарку? – Вдруг спрашиваю я, почувствовав скуку от банального и неинтересного разговора, когда тоска не имела права на существование… Я ведь не просто так чувствую ее изучающий взгляд на себе, и не просто так засматриваюсь ею, и столкнулись мы не по обычной случайности…
– Наткнулась в книжном, куда зашла без цели, чтобы просто что-то подыскать. Вообще-то, меня не привлекла обложка: я не люблю войну, а тут… Не знаю почему, но я все же решила ознакомиться с аннотацией. Раньше я никогда не сталкивалась с авторами того времени, а пару недель назад дочитала Джека Лондона. Вы читали “Мартина Идена”? – Я отрицательно мотаю головой, и она корчит такое выражение лица, словно каждый, кто только научился читать, обязан взяться за эту книгу, чтобы носить право называть себя человеком. – Обязательно прочитайте! Меня так потряс конец! Я не понимаю… Зачем?
– Обязательно, – говорю я, зная, что к книге я не прикоснусь в ближайшее время, как минимум. У меня полно собственных планов, а художественная литература, заменившись научной, уже почти полностью вышла из моих интересов.
– А вот и мой дом.
Она кивает на невзрачную парадную сталинского дома, на железную уродливую дверь, над которой архитекторы решили не растягивать бетонный навес. Этот-то вход и парадной-то язык не поворачивается назвать… Над дверью не прилипла ни одна лампочка, так что в период темноты на парадную указывают только фонарные столбы… А мы ведь действительно живем рядом друг с другом, буквально через дорогу, пронзает сознание мысль, от которой меня почему-то вдруг еще сильнее тянет к этой незнакомой девушке.
Мы стоим друг напротив друга, ровно также, как не более десяти минут назад. Наши глаза то сходятся в непродолжительном взгляде, то метаются по носу, щекам, губам, лбу, не зная, за что зацепиться… С ней нельзя просто так прощаться. Ее нельзя бросать на произвол судьбы, даже невзирая на то, что ни в какую беду она не вляпалась… Этот огонек радости необходимо взять под крыло, унести далеко-далеко, туда, где она обретет явный смысл существования, где ничто не будет угрожать ей, где она уверует в счастье, о каком мечтает каждая женщина с самого детства… Ведь не просто же так она смотрит на меня такими внимательными карамельными глазками, полными интереса и желания прочитать меня от и до, словно книгу? Ведь не даром мы так долго торчали из-за банального пустяка, когда одного “извините” было более чем достаточно, а потом и вовсе, ужасно смущаясь, заговорили и вместе двинулись…
– Я напишу вам вечером, как вас найти?
– Карина Дроздова.
Легкий ветерок поигрывал ее каштановыми волосами, отливающими рыжим на солнце, да и стоит она вся такая невинная, как будто привели ее за руку из страны ласковых мечтаний…
– Чудесная фамилия. Сами выбирали?
– Нет же! – Она засмеялась, чуть наклоняясь назад и обнажая белые прямые зубы. – От матери досталась.
Я обнимаю ее, нежно прикладывая ладони к женской талии, после чего мы расходимся, не оглядываясь. Широкую улыбку я неосознанно тяну до самого дома, интуитивно догадываясь, что и Карина вот так же улыбается. Я иду с гордо выпрямленной спиной, будто заявляя всему миру о радости, будто бросая вызов всем сложностям подряд, будучи уверенным в собственной непобедимости… Я иду и безостановочно веду диалог с ней в голове, повествуя о самых интересных аспектах жизни и не думая о том, насколько это сближает меня с психически больными… Только забравшись в квартиру, вдохнув пыльный воздух, вновь наглядевшись пустотой комнаты, услышав мерзкий плач ребенка, я трезвею и про себя, переодеваясь, отмечаю, что в следующий раз я с еще большей уверенностью притяну ее к себе за талию, чтобы она сумела предугадать всю серьезность зарождающихся намерений…
Я запираюсь в ванной на старую защелку, которая от ржавчины с трудом выдвигается; при должной силе можно запросто с шурупами выдрать эту чертову тонкую железку. На набухшей двери, пустившей трещины, с облезлой зеленоватой краской, каким-то чудом на ржавых саморезах висит запачканное разводами зеркало, в любом случае, другого в квартире нет. Я разглядываю собственные черты, пытаясь встать на место новой знакомой, чтобы понять, что можно отыскать в них. Густые темные волосы, слегка завивающиеся. Я люблю зачесывать их назад, но иногда, по настроению, спускаю челку на лоб, получая образ забавного подростка… Серо-голубоватые глаза. Изредка их отражение завораживает, и тогда время и реальность будто растворяются среди волн всевозможных энергий, и в такие моменты кажется, словно смотрит на тебя из зеркала кто-то другой. Смотрит с удивлением, легким испугом, огромным любопытством и осторожностью…
Я провожу ладонью по щеке: небольшая щетина одновременно щекочет и колит. Бороду я не люблю, потому как от малейшего количества волос на лице мои руки сами собой тянутся их дергать, что постоянно отвлекает, не давая как следует сосредоточиться над задачей. Из-за этой бороды уже не раз ускользали, как скользкие рыбы, дергающиеся из стороны в сторону, не дающие себя схватить, в небытие мысли о будущем деле и о том, в чем есть шанс преуспеть…