Добавить в цитаты Настройки чтения

Страница 6 из 7

Елизавета сразу воскрыляла, танцевальные па стали выходить особенно хорошо, при этом женщина всё время переглядывалась с Алексеем, она чувствовала себя влюблённой, и от этой мысли ей было хорошо почти до слёз счастья.

Упомрочительный по своему размаху бал подходил к концу, когда другой вельможа, Шувалов, заметил:

– Ваше величество, вы не обижайтесь, но я вам правду сейчас скажу: вы не достойны называться дочерью Петра, вы ведёте себя, как обыкновенная самовлюблённая барыня!

Елизавета покрылась пятнами, поджала губы и быстро, но не очень грациозно выскочила из танцевальной залы в свой кабинет, подождала немного, чтобы быть уверенной, что никто не зайдёт, облокотилась на дубовый стол и разрыдалась. Она всегда верила, что является главной наследницей своего отца, собиралась продолжать его политику, и, конечно, слова Шувалова ей были больнее любого оружия.

Тут в дверь постучали. Лиза собралась с силами и ответила:

– Я никого не хочу видеть…

– Лизонька, что с тобой, это же я, Алексей! Открой, пожалуйста! Что случилось, я не понял! Ты плачешь? – послышался голос Разумовского.

Елизавета отрыла дверь кабинета. Алексей, взволнованно переглянулся с Елизаветой и всё понял. Дворянин постарался упокоить подругу сердца:

– Милая моя, стоит ли так переживать из-за слов Шувалова? Он же просто вредничает!

Но Елизавета продолжала вертеться, словно сидит на еже. Тогда Разумовский предложил Елизавете отправиться на конную прогулку.

…Они скакали среди зарослей ароматного Иван-чая мимо небольшого села, на краю которого стояла красивая деревянная церковь.

– Лизонька, сокровище моё, а, может, нам обвенчаться? – вдруг решился сказать Разумовский.

Елизавета потянула коня за уздечку, подумала, кивнула и ответила:

– Надо бы прискакать сюда завтра, узнать у батюшки, когда нас можно обвенчать…

Алексей от счастья спрыгнул с лошади легко, будто он – тополиный пух, и помчался между одуванчиками и Иван-чаем, стараясь не дать вырваться крику. Елизавета тоже засмеялась.

Скоро состоялось венчание, но, в противовес миропомазанию, очень скромное, по сути, кроме батюшки и жениха с невестой да дьяка, больше никого не было, но Елизавету и Алексея это не смущало: они действительно любили друг друга.

Скоро в свете только и говорили о браке Елизаветы Петровны и Алексея Разумовского. Особенно сердился Шувалов, потому что… он очень надеялся, что честь стать мужем императрицы достанется ему.

Расхаживая по кабинету, Шувалов то закуривал трубку, то теребил пуговицы с гербами, то стучал по столу, выкрикивая:

– Блудница! Обманщица! Что удумала! Неравный брак заключила! Давно ли Разумовский приехал с хутора и на тебе! Не понимаю её!

Благодаря Шувалову ещё больше людей узнало о браке Елизаветы, конечно, она переживала за себя и Разумовского, пыталась отвлечься на рисование эскизов костюмов для водевилей, но часто ей приходила мысль о том, что Господь её наказывает за близкие отношения с племянником, Петром вторым.

Но императрица уделяла внимание не только себе, но и государственным делам, в частности, открыла три первых банка, каждый для определённого сословия. А однажды Елизавете доложили, что нужна помощь талантливому начинающему учёному, Михаилу Ломоносову, проблема заключалась в том, что гения хотят исключить из учебного заведения за отсутствие дворянского титула: юноша представился холмогорским дворянином, а выяснилось, что он – рыбак из Архангельска.

Елизавета подумала, как бы поступил её отец, отвела взгляд и ответила:

– Я хочу сама проэкзаменовать вашего Ломоносова! Пригласите его ко мне в кабинет сегодня же!

Хорошенько поискав, Елизавета обнаружила несколько научных книг в библиотеке отца, внимательно изучила данную литературу, ей самой было так любопытно, что императрица совсем потеряла время и, когда Елизавете Петровне доложили, что прибыл Михаил Ломоносов, предмет сомнений и споров того общества, дочь Петра Великого с трудом и досадой оторвалась от книг.

Но беседа с юным учёным оказалась не менее интересной. Оказывается, архангельский рыбак был отлично знаком с трудами как светских известных учёных, математиков, химиков, физиков, так и с литературным творчеством и богослужебными книгами.

Без всяких сомнений, деятельный и умный Ломоносов, напоминавший этими качествами Елизавете её отца, должен остаться учиться.

– Удачи вам, Ломоносов, если так пойдёт и дальше, то я посодействую продолжению вашего образования за границей… – с удовольствием сказала Елизавета Петровна.

Михаил Ломоносов просветлел, волна эмоций накрыла юношу, он неуклюже снял треуголку, склонился перед императрицей и воскликнул:

– Ваше величество, я… прямо не знаю, как благодарить вас за такую милость! Вы достойны самых лучших хвалебных од! Да поможет вам Бог!

Но Елизавета, кажется, не слушает молодого учёного, она смотрит на портрет своего отца, причём портрет не лучшего качества, явно принадлежавший кисти не хорошего живописца-портретиста, а наглеца и крохобора.

Ломоносов внимательно присмотрелся к императрице и догадался, что нужно сделать.

– Да, я понимаю, ваше императорское величество, вы огорчены таким неудачным изображением одного из лучшего правителей России, но я могу исправить ситуацию и приятно вас удивить! – высказался Михаил.

Елизавета Петровна ужасно любила приятные сюрпризы и выделила Ломоносову необходимую сумму денег, а через полгода приехала в его мастерскую и, еле сдерживая эмоции, тихо произнесла:

– Это… великолепно! Просто поразительно!

Действительно, перед ней стояло огромное, почти во всю стену, мозаичное панно, сюжетом которого являлась Полтавская баталия, а на переднем плане на могучем вздыбленном коне восседал Пётр первый.

Елизавета пожаловала Ломоносову чин академика искусств, хотела скорее перевезти данное произведение в свои покои, но, увы, этому не пришлось случиться: началась Семилетняя война с Пруссией из-за Европейских интриг, в которых, впрочем, Елизавета Петровна была не сильна.

А потом здоровье стало подводить Елизавету, слабость и тучность мешали императрице, и, конечно, настроение упало « в Мариинскую впадину» от того, что Елизавета не могла родить от Разумовского наследника. Императрица ездила на молитвы, но, к величайшему недоразумению, ребёнка Господь не давал, а здоровье Елизаветы ухудшалось.

Когда же Елизавета сильно поправилась и надежда заиметь наследника оставила дочь Петра, она приняла решение написать своей сестре Анне Петровне письмо с просьбой, чтобы её сын, племянник Елизаветы, принял православие и стал наследником русского престола .

Действительно, племянник Елизаветы прибыл в Россию, нарекли его так же, как и легендарного дедушку, Петром, в истории он останется Петром третьим. Но, надо признать, Елизавета быстро разочаровалась: Пётр третий только играл в солдатиков (это-то взрослый человек!), ругался, как сапожник, пил вино и на все лады расхваливал Пруссию, страну, не очень дружелюбную по отношению к России.

Разумовскому становилось жалко Елизавету, когда Пётр третий, выпив лишнего, начинал при важных иностранных вельможах сквернословить или хвастаться оловянными солдатиками. Елизавета не знала, то ли смеяться, то ли хвататься за голову. Полная безнадёжность даже немного ожесточили Елизавету.

Но потом она подумала, что всё исправиться, если женить Петра третьего. Выбрать достойную невесту августейшему наследнику, чтобы и по титулу подходила, и с приданым богатым была, и терпела пьяные выходки такого непутёвого мужа, было, мягко говоря, проблематично, но светочем надежды стала принцесса Пруссии София-Августа-Фредерика. Так императрица решала вопрос и с удачной партией для племянника, и с затруднениями в отношениях двух стран.

… София-Августа-Фредерика ехала со своей матерью, Иоганной, в красной карете в Россию, и карие глаза девушки блестели от счастья.

– Мама, ведь, правда, здорово, что я выйду замуж за Петра третьего? Буду жить в самом красивом городе Европы, Санкт-Петербурге, буду хорошей женой и императрицей, муж, наверное, будет любить меня, на развесёлые балы вывозить, шубы соболиные и драгоценности дарить… – мечтала вслух юная принцесса.