Добавить в цитаты Настройки чтения

Страница 222 из 243

- Не помрёшь, сходишь в больницу, там поставят тебе укол. Всё, иди, малышка, не задерживай!

Я к тому же ещё и малышка! У меня рост, между прочим, уже 156 см!

Посмотрев на часы, понял, что успеваю к третьему уроку, даже если схожу домой и переоденусь, поспешил в школу.

Третьим уроком была геометрия, я даже обрадовался.

- Как у тебя дела, Саша? – спросила учительница, и я понял, что делать.

— Вот, Евгения Львовна, мне выписали рецепт на уколы, а шприц не продают.

- Что колоть? – нахмурилась Евгения Львовна.

— Вот это, - показал я другой рецепт.

- А что случилось? – взволновалась девушка.

- Врач говорит, воспаление, хотя покраснело, наверное, из-за того, что ударил нечаянно руку, но доктору виднее, буду колоть, только купить надо шприц. Маму попрошу.

- Хорошо, давай рецепт, у меня будет окно, схожу, куплю тебе шприц! – Евгения Львовна неожиданно наклонилась и поцеловала меня в щёчку:

- Не обижайся на меня, ладно? И не вздумай разболеться! Ты нам ещё нужен, живой и здоровый! – Я растерялся и не смог ничего сказать.

Никто не обратил внимания на мои пятна на ногах и руке. Те, кто ходил в шортах, даже сбитых колен не стеснялись, вымазанных зелёнкой или в пластырях.

На большой перемене Евгения Львовна на самом деле отдала мне коробочку со шприцем и иголками. Ещё флакончик спирта для протирки места укола.

Прикинув всё так и эдак, решил поехать в мастерскую. Руку дёргало, но не сильно. Подумал, если Татьяна Витальевна вырастила сына, то умеет делать уколы.

Звонить не стал, написал записку маме. Написал, что могу вернуться, а если не будет меня, то я у мамы Мишки.

Пообедав, подумал, что надо бы сделать уроки, а потом, со спокойной совестью отправляться из родного дома. Почему-то Славка сегодня не напросился вместе уроки делать, хотя вчера я ему здорово с физикой помог.

Зато сегодня никто не отвлекал, я быстро сделал письменные работы, собрал рюкзак, в ранец положил завтрашние учебники, решив завтра по-быстрому заскочить домой и переодеться, поехал, на велике, в мастерскую, уже представляя, как буду вырезать Единорога.

Кому шахматы делаю? Конечно, Сашеньке! Она, хоть и предательница, но сестра моя любимая!

К тому же, правильно сделала, что порвала со мной именно сейчас, пока мы не совсем не потеряли голову от любви.

В голове всё складывалось в правильные слова, а сердце ныло и дёргало, как руку, в такт пульсу.

Днём я опять решил не закрывать дверь, чтобы светлее было, переоделся в комбинезон, подобрал подходящую заготовку, походил по небольшой мастерской. Стёр пыль с велика, который отец подарил, остановился у своего портрета, который представил портретом Сашеньки, и уселся на привычное место, зажал заготовку в тиски и начал отсекать лишнее.

Кто-то вошёл, походил по мастерской, небольшой и неопасный. Наклонился над моей работой, спросил:

- Что это будет?

- Единорог, - ответил я, подняв глаза на Сашеньку. Сердце чуть не выскочило из груди, но я сидел на месте, потому что Сашенька смотрела слишком серьёзно.

Она посмотрела на заготовку, в которой пока не угадывался волшебный конь, отошла, увидела мой портрет, разглядывала его так и эдак, потом спросила:

— Это я?

- Нет! – безжалостно ответил я. — Это я.

- Хорошо, что ты, - кивнула она, - покажи, что ты вырезал? Помню, Льва, что ли делал? – я развернул фигурки Льва и Львицы, заметил, как расширились глаза Сашеньки.

- Какое чудо! И мы на себя похожи! Можно я их возьму? На память?

- Они не доделаны, - возразил я, - их надо отшлифовать, потом покрыть лаком.

- Не надо лаком, сейчас они, как живые, а потом умрут.

- Хорошо, только на солнце не держи, а то потемнеют, а я ещё сделаю, всё равно тебе подарю потом, уже сделанные шахматы.

- Мне?! – удивилась девочка.





- А кому же? – удивился я. – Разве я не говорил, что к Новому Году сделаю тебе подарок?

- Говорил, но не помню, что про шахматы! – я снова принялся за работу, Сашенька опять подошла к моему портрету. Я не следил за нею. Пришла попрощаться? Долгие проводы – лишние слёзы!

Сашенька приблизилась ко мне:

- Саша, то есть, Серёжа, мы с Костей… - меня словно током ударило:

- Слушай! – закричал я. – Меня не интересует, что вы с Костей по ночам делаете, ясно?! Ты пришла, чтобы опять упрятать в психушку? Только навсегда, чтобы не мешал вам, да? «Мы с Костей»! – передразнил я, кривя губы. – Лучше не приходи ко мне больше! Никогда! – показал я рукой на дверь, меня трясло от ярости.

Сашенька вдруг очень быстро убежала, прижав к себе подарки. Я не вышел за ней, тяжело опустился на стул, с которого вскочил, с криком.

Какая теперь работа? Руки дрожали, меня колотило всего. Я положил руки на верстак, упал на них лицом, заплакал от несправедливой судьбы.

Достал таблетку, сжевал, подумав, что надо бы средство посильнее, с такими родственниками. Так и пытаются свести с ума.

Немного успокоившись, снова принялся за работу. Ничто так не успокаивает, как работа, требующая внимания.

Вечером пришла Татьяна Витальевна, пригласила на ужин.

- Пойдёшь, или принести? – спросила она.

- Пойду, - решил я, - что-то устал сегодня, и руку дёргает.

Дома у тёти Тани помылся, рассказал, что мне прописали уколы, потому что заподозрили воспаление, но лекарство и шприц оставил дома.

- Что тебе выписали, не помнишь? – спросила тётя Таня.

- Антибиотики, называются Ам… Ампи…

- Ампициллин, наверное, - поднялась Татьяна Витальевна, - посмотрю в аптечке, кажется, что-то из этой группы было, если срок годности не прошёл. Кушай пока.

Хотя аппетит, из-за визита дамы у меня пропал, я ковырялся вилкой в чём-то вкусном, пока не съел всё.

- Ага, есть! Ещё несколько ампул осталось. Сейчас, вскипячу шприц, попей какао с булочкой, тебе полезно, а то худенький такой. Ещё болеешь.

Какао на самом деле, было очень вкусным, я подумал, почему никогда не варим дома какао?

Вспомнил о том, что хотел оплатить Татьяне Витальевне своё проживание, и расстроился, потому что забыл взять деньги, а пятёрку потратил на лекарства.

- Ложись сразу. А то что-то ты вялый, как бы не заболел! – с беспокойством сказала тётя Таня.

Я разделся совсем, чтобы легче было сделать укол, подставил попку, и тётя Таня вонзила не самую острую иголку в моё нежное тело.

Напоследок сжевал ещё одну таблетку и завалился спать, пытаясь изгнать чёрную тоску.

Утром был хмур, но руку не дёргало, видимо, вовремя укол сделали.

- Что тебя гложет, Сашенька? – спросила тётя Таня. Я тяжело вздохнул:

- С сестрой поссорился опять. Вчера приходила ко мне, а я её прогнал, не выслушал…

- Зря, Саша! Надо всегда выслушивать человека. Из-за несдержанности можно всех друзей растерять, не зря гнев назвали одним из десяти смертных грехов. Тебя не учили считать до десяти?

- Учили… - опустил я голову, - простите, Татьяна Витальевна…

- Меня-то за что? Перед сестрой надо извиняться, и сильно извиняться! Если была бы просто любимая из класса, можно было бы губы дуть, но не перед сестрой!

- Да, мне и в школе говорили. Я, наверное, дурак, и мне надо в психушку.

- Нет, ты просто ещё маленький, живёшь чувствами, мальчик мой любимый! – мама Мишки поцеловала меня, и у меня в глазах опять стало мутно от слёз.

- Попробуй успокоиться и помириться с сестрой.

- Дело в том, что мы любим друг друга, как мальчик и девочка, а не как брат с сестрой, - набравшись смелости, признался я, - отсюда наши ссоры. Я никак не могу разлюбить её, как девочку!