Страница 6 из 7
***
– Мы же любим вещи, собак, кошек, – усмехнулась Анна. – Он хотел сделать из меня собачку. Послушную такую собачку. Но я оказалась кошкой. Знаешь? В наших отношениях было много мистики.
Как-то нам пришла жить кошка, котенок-девочка. И мы прекрасно жили втроем. Кися во всем подражала нам. Принимала ванну без воды, конечно, но, тем не менее, ей очень нравилось все повторять за людьми. Ела вместе с нами в одно время.
Однажды мне даже пришлось ей сделать рабочее место. Она постоянно пыталась «помочь» мне в живописи, и ее лапки оставляли на холстах ненужные узоры. Тогда я купила маленький холстик и положила для нее в уголке. Этого оказалось достаточно, чтобы Кися оставила мои холсты в покое. Иногда она играла лапами по холсту, иногда спала на нем.
Если не считать того, что Гарик начал спаивать меня, иногда доводить меня до истерики, то это была моя мечта.
– Спаивать?
– Да, – Анна равнодушно пожала плечами. – Когда ты все время в стрессе, все время ждешь, что «начнется», что тебе остается, чтобы снять адреналин? Знаешь? Я до сих пор не могу понять – зачем он это делал? С каждым таким «воспитанием» я становилась все более равнодушна к сексу с ним, кроме того, мне стало трудно работать. Если я раньше даже не думала, что я делаю – мне идеи приходили, как утки на крошки хлеба, то отношения с Гариком начали туманить мою голову.
Я стала думать, что он делает, почему, зачем? Слава богу, что я не могу долго помнить плохое. И я просто списывала его выступления на его тупость. Ну, типа, все парни в чем-то тупые, думала я, и меня это успокаивала. Надо же как-то терпеть, что партнер не опускает стульчак или кидает носки посреди комнаты. Они же все так делают. Это их чертово мужское доминирование. С ними надо делать вид, что они главные. Ну и носки. Ну и пусть. Есть же другие достоинства. Я не сразу поняла, что Гарик меня тупо троллил.
– А когда поняла?
– Потом. Позже. Когда начала разбирать уже наши отношения. Так много увидела этого дерьма. Не понимала – как можно жить с человеком, ради чего, если ты его не любишь? А если любишь, то зачем ты его убиваешь?
– Любовь – это как голод. Вернее, это, конечно, не любовь. Это страсть, зависть, желание получать энергию. Вот ты. Что ты от Гарика получала? – спросила я.
*
Примечание 13:
Многие манипуляторы знают фишку: неудовлетворенный сексуально человек плохо контролирует себя, ищет дофамина, а значит, вместо секса согласится на алкоголь, чтобы получить дофамина. Неважно, как контролирует химическое состояние человека манипулятор, важно, что он контролирует его.
Глава 8. Дофамин. Алкоголь. Адреналин
Анна улыбнулась:
– Я знаю. Я потом поняла, в чем дело. Он давал мне – материнскую безусловную любовь.
– Что-о-о? – удивилась я и посмотрела на Анну внимательно: на ее губах появилась задумчивая нежная улыбка, освещенная отблеском фонаря.
– Он любил меня, – сказала Анна. – Ну, да. Завидовал. Он видел во мне ценность. Если бы он не видел во мне ценность, он бы не терпел мои дикие выходки. Только большая любовь может терпеть такое. Я бы не стала. У нас были дикие скандалы, после которых я могла спустить кучу денег, напиться и устроить драку в публичном месте. Ему приходилось вытаскивать меня из этого. Конечно, это было следствием его манипуляция, моя бессознательная реакция, но ведь он терпел. Короче, он издевался надо мной в трезвом виде, а я отрывалась по алкоголю.
*
Примечание 13:
Анна была уверенна, что Гарик прощал ей скандалы, дикие выходки и т.д. Но на самом деле, Гарик ничего не прощал. Это были его инвестиции в себя. Расходы на алкоголь и бессмысленные траты – это была осознанная Гариком тема, которую он вскоре закрыл, как вы увидите из продолжения истории. Гарику важно было сделать привычной раскачку «скандал – чувство вины». Это очень просто: абьюзированная, накортизоленная жертва ищет дофамина, чтобы вернуться хотя бы в состояние покоя, но вместо этого ее все больше нагружают чувством вины, приучают к алкоголю и сдвигают оценку нормы в состояние неадеквата. Жертва как бы все время находится в чуть-чуть наадреналиненном состоянии, из которого не может оценивать реальность объективно, как бы в наркотическом тоннеле, всегда чуть-чуть во сне. С одной стороны, это постоянное подкрепление связи, а с другой постоянная готовность жертвы к нервному срыву. Разумеется, жертва в таком состоянии сливает свое напряжение неконтролируемо и достаточно маленького толчка в больное место, а потом ее очень удобно снова сделать виноватой, потому что она и сама собой дико не довольна. Но она не знает, что ей делать – как компенсировать постоянный приход кортизола. И самый простой путь – алкоголь. Получается замкнутый круг. В таком состоянии жертва уже ни на что не нужна, ее обычно вышвыривают за негодностью, находят новую. А у жертвы два пути:
– осознать все и на остатках здоровья начать выбираться,
– катиться дальше в пропасть алкоголя и депрессии
Но еще ни одной жертве не удалось отомстить. Самое большое, на что она способна – освободиться. Но даже это удается немногим. Большинство продолжают зависеть от своего агрессора на расстоянии, боясь встретиться с ним.
***
– Ты сказала, что он спаивал тебя?
– Ну-у… Вот да. Он хотел выгрызть из меня серединку и выбросить. Но что-то внутри ему мешало. Короче, не смотря на все это, я почувствовала рядом с ним свою силу как художник. Я больше не боялась быть собой. Мама отдала меня в художку, но она требовала, чтобы я рисовала только натурализм.
А я хотела в живописи звука, эмоции, чувства. Короче, мне всегда нравился экспрессионизм, а она любила малых голландцев. Я научилась писать натюрморты, как малые голландцы, но мне было в этом тесно. А когда я пыталась быть собой, мама уничтожала меня отрицанием ценности того, что я делаю. Меня словно кто-то хватал за руку всегда.
С Гариком мне стало наплевать на то, что думает мама. У меня внутри словно разгорелось большое теплое солнце. И это солнце настолько согревало меня, что давало силы противостоять Гарику. Я стала меньше плакать на его «воспитательных беседах», мы стали чаще просто сраться. А в какой-то момент мы стали больше друзьями, чем любовниками. Я не могла ему простить его ор и жестокость, с каждым разом желание секса становилось меньше. Он злился.
Я говорила ему – не обижай меня, для меня секс не гимнастика. Он или не понимал, или не хотел понимать. И я даже начала чувствовать к нему пренебрежение, как к человеку, который не умеет сдерживать чувства. Но я жалела его, полагая, что это следствие дурного воспитания, абьюза и детских травм.
Потом он сказал, что мальчишки били его в школе. Собирались группой и били. Я сначала не поверила, подумала, что он врет, чтобы вызвать во мне сочувствие. Я же говорю, иногда я видела его грубую смешную неправду, но это и притупило мою осторожность. Я заглатывала свою гордыню и самомнение, разоблачая его фантазии, а он подсовывал в это время капельки невидимого яда, на которые я не обращала внимания. И вот этот яд отравил меня на самом деле.
– Погоди! Но он же сделал выставку для тебя. Ты могла уйти!
– Нет. Не могла. Я решила, что это мое самое родное существо. Ведь благодаря ему, во мне загорелось солнце. На гонорар от моей выставки мы купили крутую машину и поехали в путешествие. Это было самое то, о чем я мечтала – ехать за рулем к морю.
*
Примечание14:
Это очень распространенный манипулятивный прием – обвинить жертву в том, что она недостаточно сексуальна, доведя ее до этого своими действиями. Это все равно, что отругать ребенка, отлупить его ремнем, а потом его, рыдающего, заставлять есть котлету. Еда – это то, с чем мы согласны, то, что мы хотим, то, что принимаем внутрь. Эту ошибку часто делают родители – когда нет времени или еще по какой-то причине – заставляют ребенка быстро съесть завтрак, обед или ужин, предварительно отругав. Они не дают ребенку времени пережить наказание, обдумать его и успокоиться.