Бессмертный избранный

Наместник вчера долго извинялся. У него была одежда для мужчин, и Цили даже достался хороший корс без дырок на рукавах. Но женской одежды у него не было, а предложить корс какой-нибудь работницы правительнице Асморанты он не решился. Унна же отказалась менять платье. Вцепилась руками в воротник рубуши так, словно Асклакин приказал ей раздеться прямо у нее на глазах.

— Ты больше не ученица, — сказала я ей. — Тебе нужно сменить наряд. Сколько ты носила эту одежду?

Но она только молча смотрела на меня и перебирала пальцами складки ткани. Я отступилась.

Из своего дома выходит фиур, дородный высокий мужчина с лопатой в руке. Мальчишки бегут к нему, наперебой указывая на нас пальцами, а мигрис кивает в знак приветствия и направляет лошадь дальше. Фиур отвечает коротким кивком, но потом переводит взгляд на меня, и его рот открывается в безмолвном удивлении.

Не каждый день мимо проезжает живой мертвец. Наверное, фиур бывал в Асморе и заезжал в дом Мланкина. Он несомненно узнал меня и теперь спрашивает себя, не морок ли это, не привиделось ли. Фиур растерянно кланяется, и я наклоняю голову в ответ. Мальчишки пялятся на меня, на своего господина, и тот вдруг отвешивает ближайшему из них крепкую оплеуху.

— Поклонитесь, олухи! Это син-фира Инетис! Кланяйтесь!

— Но она же умерла! — выкрикивает кто-то дерзко.

Фиур рычит, и мальчишки покорно бухаются на колени в сухую траву. Я снова наклоняю голову, пальцы сжимают поводья так, словно от них зависит моя жизнь. Цили предлагал мне скрыть лицо, сохранить известие о своем возвращении в Асмору в тайне, но Инетис больше не станет прятаться и отрекаться от себя самой. Я натягиваю поводья, и лошадь останавливается. Я спрыгиваю на землю. Серпетис оглядывается, и, хоть я и прошу его жестом двигаться дальше, тоже спешивается, подходит ко мне, оказываясь рядом и чуть впереди — словно защищая. Мне и приятна, и неприятна его защита, но я принимаю ее без единого слова.

Фиур смотрит на меня сверху вниз, в его глазах — почти ужас. Магия ушла, а значит, я настоящая, а значит…

— Я не умерла, — говорю я ему четко, и мальчишки таращат на меня глаза, а кое-кто похрабрее даже подходит ближе, чтобы украдкой протянуть руку — и тут же отдернуть ее под строгим взглядом светловолосого великана, стоящего рядом со мной. — Я была изгнана, но теперь возвращаюсь домой.

Я слышу, как выплевывает ругательства мигрис. Мой голос разносится по улице, и я вижу, как из дверей домов одна за другой высовываются головы. Мужчины и женщины смотрят на меня, пытаясь понять, кого видят перед собой, чей голос слышат.

— Поклонитесь син-фире Инетис, — снова рычит фиур, и до меня доносится все нарастающий гомон удивленных голосов. Один за другим выглянувшие наклоняют головы, и я наклоняю голову в ответ, стараясь сдержать вдруг охватившую тело дрожь.

Мигрис и рабрис возвращаются назад, их лошади нетерпеливо гарцуют рядом с моей, лица непроницаемы.

— Нам нужно ехать, — говорит мигрис. — Идем, Инетис.

— Многие из вас ждут домой своих жен и мужей, — говорю я, глядя фиуру в лицо. — Многие не знают, что будет теперь, когда магия покинула Асморанту.

Но, похоже, в этой деревне знают.

— Вчера через Шуршины прошла целая толпа магов, син-фира, — отвечает мне фиур почти сразу, не колеблясь. — К нам вернулось лишь двое из десяти изгнанных. Ты можешь посмотреть на них. Они еще не проснулись после попойки, которую устроили вчера. Проводить тебя в хлев, син-фира?

Я качаю головой. Что я хотела услышать в ответ на свои слова? Радостные крики? Просьбы о помощи? Вздох облегчения?

— Как ты принял тех, кто вернулся, фиур? — спрашиваю я.

— Наши маги служили на благо Шуршин, — отвечает он. — Наши лошади не болели, а поля всегда давали хороший урожай. За шесть Цветений запрета ничего не изменилось благодаря наместнику, который посылал нам зерно и одалживал лошадей, чтобы вспахать землю, если было нужно. Мы не страдали без магов. Мы в Шуршинах не бедствовали, син-фира, за нас не беспокойся. В других землях, далеких от Шина, было тяжелее, но мы здесь жили хорошо.

Я спрашивала не о том, и не такой ответ мне был нужен. Я настаиваю:

— Будет ли у вас работа для магов? Дадите ли вы им кров?

Фиур пожимает плечами.

— Те двое, что вернулись, умеют держать в руках косы и топоры. Мы найдем им занятие. И за это не беспокойся. Тот, кто хочет работать, найдет себе здесь дело по сердцу.

— Инетис, — снова окликает меня мигрис. — Син-фира, нам пора двигаться дальше.

Мальчишки уже потеряли ко мне интерес и разбегаются кто куда. Серпетис касается моей руки — почтительно, но твердо.

— Идем, — говорит он. — Здесь нечего больше делать.

Я вспрыгиваю в седло, оглядываюсь вокруг. Возле пары домов стоят люди, еще несколько голов высунулось в окно, и, судя по взглядам, их больше интересую я сама, нежели то, что я говорю.

— Передайте магам, которые придут, — громко говорю я, — что син-фира Инетис жива. Что если тем, кто носил магию, будет нужна помощь, они могут прийти за ней ко мне. Что если вам всем будет нужна помощь, вы можете прийти за ней ко мне.

Я трогаю лошадь, чувствуя, как горит под рукавом знак Энефрет. Мланкин будет зол, когда узнает — он несомненно будет зол. Я даю обещания не от его лица, а от своего, как правительница Асморанты, а не просто жена великого мужа. Но я хочу, чтобы слухи обо мне дошли до него раньше, чем я приду. Я хочу, чтобы как можно больше народу узнало меня, увидело меня и услышало.

Потому что тогда ему тяжелее будет стереть меня с лица земли снова, притвориться, что меня не было, снова отправить меня в небытие.

Он заставлял меня смотреть, как гибнет мой народ, и я ничего не могла сделать — потому что была для своего народа никем. Просто Инетис, еще одной женой владетеля Цветущей долины. Еще одним именем, пришедшим на смену имени Лилеин, которую помнили за красоту — и молчаливую покорность, в конце концов, сгубившую ее жизнь.

Мланкину нужен был еще один ребенок на случай, если наследник умрет, и он мучил Лилеин своей страстью, пока маги травили ее тело эликсирами, призванными вернуть ее чреву способность выносить и родить новое дитя, но лишившими ее, в конце концов, разума.

Мланкин должен был знать, что магия не всесильна. Он должен был отказаться — после десяти Цветений неудачных попыток, после смерти трех детей — троих мальчиков, которых Лилеин родила раньше срока. В конце концов тело Лилеин сломалось — так же, как сломался намного раньше ее рассудок.

Я знаю это теперь, потому что это тоже было в моем сне.

Я знаю это, потому что сам Мланкин рассказал это мне.

Я не хочу быть той, которую не знают и не помнят. Народ почитал память о красоте Лилеин, но знал ли он о ее страданиях и жестких муках?

Знак Энефрет на запястье жжет невыносимой болью, и я бездумно пускаю лошадь вперед. Я не знаю, как далеко я могла бы ускакать, если бы не твердая рука Серпетиса, ухватившая поводья и заставившая мою лошадь замедлить ход. Его глаза кажутся сверкающими черными камнями на покрытом дорожной пылью лице, его голос так тих, что его могу слышать только я.

— Подожди остальных, — говорит он. Светлые волосы выбились из косы и бьют его по плечам и щекам, задевают мое лицо, раздуваемые ветром.

Я перевожу взгляд на руку Серпетиса, все еще сжимающую поводья.

— Отпусти. — И он тут же убирает руку.

— Что случилось с тобой, Инетис? — спрашивает он, обжигая меня черным пламенем своих глаз, так похожих сейчас на глаза своего отца. — Почему ты говорила им то, что не имеешь права говорить без позволения и одобрения правителя? Мигрис доложит отцу о твоих словах, можешь не сомневаться, и ему это наверняка не понравится.

Я знаю его всего три дня и три ночи. Но я говорю ему правду — как маг, который не может скрывать свои мысли.

— Твой отец отправил меня на смерть однажды, — отвечаю я. — Я не хочу, чтобы это случилось во второй раз. Ты слышал, что сказал Чормала. Мланкин ищет новую жену, он готов от меня отказаться. Если я приеду тайно, скрываясь, ему будет легко избавиться от меня снова.