Бессмертный избранный

Я и не ждала оштанского полотна для постели, но слова Унны, прямые, как и ее взгляд, меня задевают.

— Я и не думала лишать тебя твоей кровати, — говорю я. — Я здесь не по своей воле, но Мастер сам пригласил меня.

— Может, он отдаст тебе свою сонную, — говорит Унна задумчиво. — Он в последнее время спит так мало.

Мы обе замираем, когда снаружи раздается громкий треск — как будто треснуло пополам большое дерево. Трещат ветки, шелестит листва, раздаются громкие голоса. Я смотрю на Унну, она напугана не меньше меня. Это вековечный лес, здесь не рубят деревья. Здесь не ходят чужаки. Здесь и свои ходят молча, потому что лес не любит пустых слов.

— Что это?

Унна только качает головой. Она напряжена, рука тянется к зубу тсыя, сжимает его.

— Оставайся здесь, Инетис, — говорит она, не глядя на меня, и выходит из дома. Я подхожу к окну и вижу, как она осторожно идет по поляне в направлении голосов. А они становятся все громче. Как будто сюда идет десяток людей, не меньше. Десяток вышедших на прогулку по вековечному лесу людей.

Я не понимаю, что происходит.

Оглянувшись на очаг, я вижу, что суп вот-вот убежит и зальет пламя. Я хватаю ложку и начинаю помешивать кипящее варево, гадая, что происходит снаружи. Я не знаю, что Унна намерена делать, я не знаю, как мы будем защищаться в случае опасности. Я перебираю в уме подходящие слова, бешено мешая ложкой суп, пока он не утихомиривается и не сдается.

Отбросив ложку, я выбегаю наружу, не собираясь сидеть и ждать, пока что-то случится. Унна стоит посреди поляны и глядит на восход. Я встаю рядом и тоже смотрю туда, где извилистая тропа петляет меж деревьев, уходя глубже в лес.

И не верю своим глазам. По тропе, той, что недавно привела нас с Фраксисом сюда, к поляне идут люди. Много людей с топорами, друсами и ухмылками на лицах — и они видят нас, смотрят в нашу сторону, машут нам руками. Они одеты не как воины, а как лесорубы, но в их облике есть что-то странное, в их шагах, нетвердых и коротких, в их хохоте и выкриках, разгоняющих мелких животных, в топорах, которые они держат в руках так, словно до этого никогда не держали.

— Этого не может быть, — говорит Унна. — Без дорожной травы в эту часть леса попасть нельзя.

Она стоит, в растерянности теребя подвешенный на ремешке зуб и глядя на приближающихся людей. За несколько десятков шагов до поляны тропа становится почти прямой, и нас уже хорошо видно. Я пересчитываю чужаков. Девять. Двое с друсами, остальные с топорами и веревками, и среди них ни одного, чье лицо внушило бы мне доверие.

— Красотки! — раздается жизнерадостный голос, и мы вздрагиваем. — Не хотите ли угостить усталых путников чем-нибудь вкусненьким? Что делают такие милашки посреди вековечного леса?

— Этого не может быть, — снова повторяет Унна. — Это какой-то морок, я не знаю, что это.

Она смотрит на меня.

— Ты их тоже видишь?

Друс со свистом прорезает воздух и вонзается в траву у ее ног. Унна вскрикивает и подпрыгивает от неожиданности, я хватаюсь за сердце, которое готово вырваться наружу через горло. Это не морок, потому что морок не способен тебя убить, каким бы правдоподобным он ни был.

Это люди. Вооруженные люди, которые вовсе не удивлены тем, что наткнулись на нас посреди вековечного леса. Как будто они знали, куда идут и кого встретят.

Я жду, что Унна что-то сделает, но она замерла, словно друс все-таки пригвоздил ее к земле. Мужчинам остается несколько шагов — и вот они уже на поляне. Подходят ближе, разглядывают нас, останавливаются, даже не пытаясь изобразить добрые намерения. А мы застыли, как истуканы, и просто не в силах сдвинуться с места.

Я прихожу в себя первой. Смотрю в глаза тому, кто остановился ближе всех, сжимаю губы и прищуриваюсь.

— Что нужно вам и вашим людям посреди леса? Это не ваше место.

Я говорю не как испуганная вторжением женщина, а как недовольная приходом незваных гостей хозяйка дома. И им это не нравится. Они пытаются нас окружить, обойти со всех сторон, но Унна стряхивает с себя оцепенение и приходит мне на помощь.

— Уходите, — говорит она, и я чувствую, как ее магия оживает, пробуждается ото сна, движется вокруг нас, переплетаясь с моей. — Уходите.

В грудь ей почти утыкается острие друса.

— Ты не напугаешь нас своими чарами, — говорит мужчина. — А вот я запросто проткну тебя насквозь. Мне все равно, в каком виде привезти вас в Шин, маги. Награду дают за мертвых и живых.

Я поворачиваю голову и смотрю на Унну, которая бледнеет как смерть. Шин? Эти люди пришли из Шина?

— Вас послал наместник, — говорит она спокойно, хотя голос дрожит. — Зачем?

— Это не твоя забота и не наша, — отвечает мужчина. — Отвечай, маг, и не вздумай мне врать. Ты видела человека с белыми волосами?

— Какого человека… — начинаю я, но Унна перебивает меня.

— Видела. — Она бледнеет еще сильнее, опущенные по бокам руки сжимаются в кулаки. — Я видела человека с белыми волосами в конце двоелуния, когда…

— Да нет же, маг, — перебивает ее все тот же мужчина так нетерпеливо, что это звучит как грубость. — Не чевьский круг, не двадцать Цветений назад. Вчера, сегодня, три дня назад ты видела человека с белыми волосами?

Унна качает головой, на ее лице такое облегчение, что оно не может не вызвать подозрений. И если его вижу я, глядя краем глаза и слыша краем уха, то его обязательно заметят те, кто смотрит Унне прямо в лицо.

— Ты знаешь, о ком мы говорим? — спрашивает мужчина, пристально вглядываясь в ее лицо. — Правда, маг? Отвечай!

Магия взметается вверх, окутывая Унну невидимым для немагов облаком. Она чувствует опасность, но солгать не может, хоть и отчаянно желает — я слышу это в ее дыхании, в голосе, в словах.

— Да, — говорит она. — Если вы говорите о человеке с белыми волосами и синими глазами, которого зовут Серпетис, то я его знаю.

Унна едва не плачет, рассказывая то, что предпочла бы скрыть. Глаза мужчин загораются, они явно рады услышанному. Это успех, на который они не рассчитывали. Удача, которая сама свалилась им в руки.

— И ты знаешь, где он?

— Его забрали слуги наместника, — говорит Унна. — Мы его вылечили, а слуги наместника его забрали. Больше я его не видела. Это правда, — добавляет она, когда мужчина качает головой. — Маги не лгут. И вы знаете это.

Он задает еще несколько вопросов, но Унна больше ничего не знает. И уйти бы этим мужчинам своей дорогой, но искушение слишком велико. Густой лес, оружие и две девушки без мужской защиты. Я чувствую их дыхание, чувствую воду, которая бурлит в их телах. Унна наверняка слышит, как тяжело стучит в сердцах чужаков горячая кровь.

Они не торопятся уходить, хотя она сказала им все, что могла сказать. Обступают нас плотным кольцом с улыбками, не предвещающими ничего хорошего.

— Что еще вам нужно? — спрашиваю я. — Идите своей дорогой, люди наместника. Мы ничем больше не сможем вам помочь.

— Будешь раскрывать рот, и разговор вести будем совсем по-другому.

— Не зли их, — тихо говорит Унна, но злость тут ни при чем. Это не она будоражит их мысли и заставляет глаза блестеть.

Это похоть.

Я еще раздумываю, когда по взмаху руки предводителя мужчины набрасываются на нас. Их девять, нас всего двое. Нас разделяют так ловко, что мы не успеваем коснуться друг друга — и обменяться родственной магией. Крик Унны эхом разносится по лесу и тут же обрывается звуком удара.

— Я невинна! — кричит она, пока ее тащат прочь от меня. — Пожалуйста, не надо! Я невинна!

Она сопротивляется изо всех сил, но это бесполезно. Только теряет силы. Только распаляет их, этих мужиков, которые магов и за людей-то не считают.

Все эти мысли проносятся у меня в голове, пока меня оттаскивают к другому краю поляны. Я не кричу и почти не вырываюсь. Я вижу, куда меня тащат — к воде, к ручью, от которого испуганно прыскают в разные стороны мелкие козявки.

— Ну а ты что? — скалится мне в лицо мужчина, задававший вопросы. — Что не кричишь? Привыкла магов обслуживать? Думаешь, легко отделаешься?