Интимная жизнь моей тетушки

– Он так считал до самой смерти? – спросила я.

– О да. Одно дело – выйти замуж за иностранца, другое – развестись с ним. Ему потребовались долгие годы, прежде чем он свыкся с тем, что его зять – египтянин, прежде чем смог показываться на людях с внуками, поэтому, если бы я заикнулась о разводе… Ну да ладно… Фарук никогда не любил моего отца. Говорил, в нем есть что-то отталкивающее. То же самое сказал отец и о Фаруке, когда я впервые привела его в дом. Мужчины… Что с них взять?

– А что сказала твоя мать, когда ты впервые привела его в дом?

– О, она тут же начала рассказывать всем, что он – принц. И очень богат… так оно и было. Беда заключалась в одной дурной привычке, такой же, что и у твоего отца.

Я вся подобралась. Френсис коснулся моей руки, пытаясь успокоить.

– И что это за дурная привычка, Элли? – вкрадчиво спросила я.

– О, азартные игры, – ответила она и тут же добавила: – Не волнуйся, он никогда не пил и ни разу не ударил меня. И не был женат на ком-то еще! – пронзительно выкрикнула она.

– Это хорошо. – Я голоса не повысила. – К сожалению, не у всех отцы могут служить образцом для подражания, не так ли?

Вновь Френсис коснулся моей руки. Мне хотелось кричать так же, как кричала она, сказать ему, что я уже большая девочка, потребовать, чтобы он оставил меня в покое. Но я лишь чуть отодвинулась. «Пусть продолжает в том же духе, – подумала я, – пусть продолжает…» К счастью, она не продолжила.

– Так что, когда пришла пора разводиться, от его богатства осталось не так уж и много. – Она откинулась на спинку сиденья.

– Так ты в стесненных обстоятельствах?

– О нет, – удовлетворенным голосом ответила она. – Я же получила наследство отца. Но деньги – это еще не все, не так ли?

«Попробуй прожить без них», – подумала я.

Мы ехали и ехали. Элисон задремала. Я думала о Мэттью. Меня терзал страх: сколько он будет ждать, пока я буду цепляться за семейную жизнь? Не так чтобы много. Он уже сказал мне:

– Почему бы нам не представить себе, что я – женщина, а ты – мужчина? Ты бы считал неприемлемым, если бы я хотела, чтобы ты ушел из семьи? – Он словно цитировал Ивлин Хоум. И был прав. Скольких женатых мужчин поменяла Кэрол, зная, что единственным доказательством их любви будет развод с женой ради нее? Множество.

Если бы только я встретила менее интеллигентного и не столь тонко все чувствующего человека. С которым могла трахнуться, потом уйти и встретиться вновь, когда засвербит между ног. Не Мэттью, этого колосса морали. Между ним и Френсисом, образцами чести и рыцарства, я являла собой пример морального падения, вобрала в себя все те грехи, за которые клеймит женщин история.

Элисон пробудилась, резко наклонилась вперед и сказала в пространство между мной и Френсисом:

– И потом сейчас у меня отличный бойфренд. Он приходил, чтобы починить центральное отопление и… ну… одно привело к другому…

– Как ты узнала, что это любовь? По той решительности, с которой он ухватился за твою трубу?

– Дилис! – одернул меня Френсис.

– О, любовь… – Таким тоном говорят о вчерашней горчице. – Нет… он просто переехал ко мне. Роскошное тело. Теперь я понимаю, почему Джинни остановила свой выбор на Брюсе. Сантехники очень сексуальны…

Я могла думать лишь об одном: даже дорогая Элли с ее больной печенью могла встретить мужчину и без лишних слов и суеты поселить у себя… потому что ей того хотелось. Несправедливо, несправедливо, несправедливо.

Элисон смеялась.

– Моему сыну он тоже понравился. Он, между прочим, гей… Когда он был маленький, мой отец частенько на него злился. Пытался заставить его играть в футбол, ходить в походы. Но он лишь хотел красиво одеваться. Ты знаешь отца. Мужчина из мужчин.

Френсис и я шумно сглотнули.

– Дилис, – повторил он.

– И… э… в конце концов твой отец с этим смирился?

– О нет. Такого и быть не могло. Но мой мальчик со временем станет известным модельером. Талант так и прет из него.

Она вновь задремала.

– Страшная женщина, – прошептал Френсис.

– Я бы сказала, дочь своего отца.

Френсис рассмеялся.

– И своей матери.

Когда мы подъехали к дому, Элисон уже проснулась. Глаза ее ярко сверкали. Мы осторожно разбудили мою тетушку и общими усилиями препроводили в постель. Она едва могла переставлять ноги, так устала.

– Спасибо тебе, Дилис, что приютила нас, – сказала она. – Как жаль, что твоя бедная мать не видит тебя сейчас… – А перед тем как заснуть, уже лежа на кровати, когда я снимала с нее туфли, успела добавить: – Гм-м. Красивая настольная лампа. Ты, конечно же, не собираешься уйти от него, дорогая?

Я поцеловала ее, пожелав спокойной ночи. Слава Богу, завтра она уезжала, а с ее отъездом миновала бы и опасность.

Внизу Френсис предложил Элисон пропустить на ночь по капельке. Потом еще. Судя по тем порциям бренди, которые он ей наливал, я подумала, что он решил ее убить. Конечно же, это была кощунственная мысль. В итоге Элисон вырубилась. Просто вырубилась. На середине предложения. Мгновением раньше что-то с апломбом рассказывала и тут же повалилась на бок, застыла, как тряпичная кукла. Жалости к ней я не испытывала. Судьба предоставила ей все шансы, но она ими не воспользовалась. И причина была не в ее пьянстве, а в крайнем эгоизме, она привыкла видеть себя пупом земли. Пока она вновь не вошла в мою жизнь, я понятия не имела, сколь много вреда причинили мне и моей сестре она и ее мать.

Когда мы укладывали ее на кровать, шляпа сползла на лицо, вуаль съехала на ухо. Я сняла шляпу с ее головы, бросила на пол, потопталась на ней. Френсис наклонился, поднял шляпу, положил на туалетный столик.

– Теперь тебе полегчало? – спросил он.

Элисон тихонько похрапывала.

Способность моей тетушки не обращать внимания на пристрастие дочери к спиртному в полной мере проявилась после похорон, в доме Полин. Она просто не замечала количества выпитого дорогой Элли алкоголя и нисколько не взволновалась из-за того, что Элисон заснула на диване моей кузины.

– Она очень рано встала, чтобы приехать сюда, – сказала она. – Вот и прилегла отдохнуть.

Потом, когда я разбудила ее, пришла пора освободить хозяев от нашего присутствия, она попросила у меня флакончик духов. Я протянула ей мой «Арпеж» и едва не разрыдалась от ярости, когда она, взяв флакон и прочитав название, изумленно ухмыльнулась.

– Пусть и пьяная, она палила изо всех орудий, стараясь унизить меня, – сказала я Френсису, когда мы раздевались. – Я до сих пор выковыриваю шрапнель.

– Послушай, на этом давно поставлена точка, – резонно указал мне Френсис. – Ты здесь, в настоящем, и давно уже не ребенок. Просто не позволяй дорогой Элли цеплять тебя за живое.

С горечью я подумала: «Да что ты можешь об этом знать?» И пожалела, что рядом нет сестры. Она бы меня поняла. Я, конечно, научилась не чувствовать себя ребенком, но воспоминания детства остались в подсознании и теперь вот прорвались наружу. Теперь до меня начало доходить, почему Вирджиния никому ничего не желала прощать.

Я плюхнулась в кровать с ощущением, что весь день сражалась на Сомме. Френсис пододвинулся. Я почувствовала запах мыла, уюта, дома.

– Не позволяй ей цеплять тебя, – повторил он.

– Не позволю, – ответила я.

Он хотел обнять меня, но я откатилась и повернулась к нему спиной. Я хотела Мэттью, который пахнул опасностью, желанием и свободой, и притворилась спящей.