Страница 27 из 64
– Итак, Мэттью Тодд… ты нацелился на кресло в парламенте, и что потом?
Он рассмеялся.
– А потом один таблоид обозвал меня чокнутым леворадикальным гомосексуалистом, и я выиграл внесудебное разбирательство.
– Как ты доказал, что они лгут?
Напрасно я надеялась, что доказательства мне предъявят на практике.
– Они кого-то подкупили, и этот человек во всем признался. Так или иначе, я понял, что стал политиком. Интерес к тому, с кем я сплю и как, означал, что меня заприметили… Вот я и подумал, что дальше? – Он вновь рассмеялся. – За что взяться еще, столь немодное, что способен на такое только «чокнутый леворадикальный гомосексуалист». И знаешь, что я нашел?
Я покачала головой в полудреме.
– Бангладешские женщины. – Он выдержал паузу. – Ничего не припоминаешь?
– Ну… – начала я. – Я знаю об этом, потому что…
Он широко улыбнулся, очень широко.
– Потому что?
– Френсис вел несколько дел об эксплуатации и… Господи…
– Именно так. Он направил их ко мне.
Впервые Мэттью заговорил о Френсисе по собственной инициативе. Я ждала. Такого просто не ожидала, но, с другой стороны, мало ли неожиданностей в нашей жизни?
– Он очень умный, твой муж, потому что сразу понял: в суде мы ничего не добьемся, не получив согласия бангладешской общины, особенно мужчин. – Он закинул руки за голову, улыбнулся в потолок. – В общем, мне есть за что благодарить твоего мужа. После нашего общего успеха телевидение, радио начали раскручивать меня как молодого, динамичного, умеющего красиво говорить лидера. Мне было лишь двадцать четыре. – Он как-то странно посмотрел на меня. – И все благодаря твоему мужу.
– Почему ты мне все это рассказываешь?
Он пожал плечами:
– Может, чтобы показать, что я знаю: он – хороший человек. Показать, что я… Признаться, что я чувствую себя полным дерьмом и ничего не могу с собой поделать. Кто сказал, что любовь – тиран?
– Не знаю. А что потом?
– Может, Корнель?
– Что потом?
– Потом все изменилось. Когда мы с Элмой уже собирались купить дом и я думал остепениться… я все бросил и ушел.
– Вы обручились? – Вопрос вылетел из меня очень уж быстро, прямо-таки как пуля, и я даже удивилась, что он не пробил в Мэттью дыру.
Он помолчал, чуть нахмурился, потом ответил:
– Обручились… но только потому, что ее родители были безумными шотландскими пресвитерианцами… Короче, я нашел свое призвание, понял, что мне суждено стать не звездой на политическом небосклоне, но человеком, который посвятит жизнь отбросам общества. Если мое решение удивило Элму, то меня оно просто потрясло. Как-то я сидел на совещании с членами районного совета, которые обсуждали проблему бездомных, а вышел из здания совета с твердым намерением открыть в этом районе хостел. Потому что знал, что для этого надо сделать, знал, как обеспечить нормальное функционирование хостела. Конечно, совещание сыграло роль спускового механизма. С точки зрения членов совета, его работа состояла в том, чтобы снять проблему, взяв за это с налогоплательщиков как можно меньше денег. Они соглашались на раздачу пищи, на усыновление несовершеннолетних беспризорников, на создание домов престарелых, но не желали терпеть у себя бродяг. Не хотели, чтобы в их районе жили бродяги. А отсюда один шаг до фашизма и евгеники. Налогоплательщики, конечно, голосовали за избрание или неизбрание членов районного совета, налогоплательщики выплачивали им жалованье… В общем, не хотели они иметь дела с бродягами. Хотели, чтобы проблема исчезла… Отправляли многих в психиатрические лечебницы, на прощание махали ручкой тем, кому исполнялось восемнадцать. Вот тут и появился рыцарь на белом коне… Я уже начала думать, что и новые любовники, погруженные в социалистические мечты, могут перегибать палку с разговорами, когда он подвел черту:
– Вот такие дела. Я хотел все изменить. И изменил. Променял Элму на обездоленных. Мало-помалу мы своего добились. Убедили совет отдать нам Шелдон-Пойнт под приют для бездомных. Назвали его «Лондонский дворец».
– А Элма?
Он обнял меня, крепко прижал.
– Ты должна знать, если бы мне пришлось делать тот выбор сейчас, я не уверен, что согласился бы потерять тебя… С этого момента, – говорил он в шутку, и в то же время серьезно, – ты будешь моим «Лондонским дворцом».
Я слышала тиканье моего маленького будильника, но в остальном весь отель, весь мир затаили дыхание. Потом он добавил:
– Твой муж прислал мне письмо с выражением поддержки и обещанием помощи, если таковая потребуется. К счастью, обращаться к нему мне не пришлось.
Да, эти двое без труда нашли бы общий язык за столиком в «Крысе и попугае».
Когда дыхание восстановилось, мне хотелось задать только один животрепещущий вопрос. Не о бангладешских женщинах. Не о мечтах о доме. Даже не о том, что он сделал, чтобы спасти мир. Естественно, в тогдашнем моем состоянии мне хотелось знать только одно:
– И что сталось с твоей невестой?
– Моей?.. А, ты про Элму…
Я затаила дыхание, ожидая слов о разбитом сердце.
– Я попросил ее подождать, она обещала, а потом передумала.
– Бедняжка. – Я, конечно, скорее обрадовалась, чем огорчилась.
– Да нет. Когда я просил ее подождать, думаю, я надеялся, что она ждать не станет. Я не хотел, чтобы меня что-то связывало. Не хотел постоянной работы, закладной за дом, детей, автомобиля. Какое-то время я уже шел по накатанной колее и обнаружил, что все очень уде легко… Я хотел поучаствовать в новом крестовом походе.
«А теперь посмотри, куда он тебя привел», – думала я, проводя пальцами по его коже.
Голос его зазвучал гордо.
Я даже почувствовала ревность.
– И мы превратили Шелдон-Пойнт в самый большой приют во всей стране. Это результат или что?
Я помнила открытие «Лондонского дворца», мы с Френсисом побывали и на церемонии, и на последующей за ней вечеринке. Френсис взахлеб хвалил тех, кто все это придумал. У меня похолодело сердце: получается, эти двое находились в одной комнате, пили за успех одного предприятия. Им было на роду написано стать друзьями…
– Я помню. Френсис приходил на открытие.
– Знаю, – кивнул он. – Мы с ним разговорились. Он как раз начал работать с «Адвокатами совести».
Я ожидала, что он вспомнит и меня. Не вспомнил. Я его тоже, но помнила, что на мне было потрясающее короткое черное платье, которое навсегда осталось в памяти Френсиса. В тот момент я подумала, а не врезать ли мне ему с левой. В конце концов, мы лежали в постели, только что занимались любовью, я, такая теплая, прижималась к нему, он должен был меня помнить. Или хотя бы притвориться, что помнил. Но в глазах Мэттью горел тот же огонь, что и в глазах евангелистов.
– Это была фантастика. – Очевидно, он вернулся в мгновения своего триумфа. – Тебе надо было это увидеть…
– Я приходила с Френсисом.
– Это хорошо. Еще бы.
Двое мужчин сыграли важную роль в моей жизни, и оба представляли собой некое сочетание Ланселота, Чарлза Диккенса, Кейра Харди и Броновски.
– Так что смену направления ты оцениваешь положительно?
– Абсолютно.
– На всех уровнях?
Он в недоумении посмотрел на меня.
– Жизнь обрела цельность?
Он пожал плечами:
– Думаю, что да…
– С какой стороны ни посмотреть? – настаивала я.
– Будь уверена. – Он явно не понимал, к чему я клоню.
Я глубоко вдохнула. Подумала мимолетно, а не слишком ли серьезные вопросы задает женщина по имени Дилис, отмахнулась от этой мысли.
– А твоя… любовная жизнь? До него начало доходить.
– А, ты об этом. – Он поморщился. – В смысле без Элмы?
Я кивнула.
– Ну, свободную любовь шестидесятых я, понятное дело, пропустил. Поэтому потом изобрел ее заново для себя. – Он чуть улыбнулся, не без самодовольства. – Все было прекрасно, чего уж там скрывать. Прекрасно.
– Расскажи мне.
– Нечего тут рассказывать.
– Расскажи мне…
– Множество очень хороших женщин.