Долгая ночь

— Я надышался этим так, что обжёг горло, — в его голосе слышались обвинительные интонации. — Сходил-таки к эскулапу, он матерился как чёрт и выписал всяких микстурок. А вчера я выехал из города и пару часов рыл носом снег. Полегчало, но не особо.

Он бросил на меня неясный взгляд и, чуть смягчившись, добавил:

— К счастью, это поправимо. Нюх должен восстановиться за несколько недель. На том, как говорится, спасибо…

— Ох, — я и правда расстроилась: для двоедушника мало что хуже, чем остаться без запахов. — Эти ребята, из кафе. Они хоть сделали что-нибудь? Там не знаю, хоть врача бы оплатили…

Арден пожал плечами.

— Да нет. Я не сразу понял, что это так серьёзно, хозяйка ещё и предъявила, что я помял её банки и привёл что-то там в негодность. В общем, разошлись без взаимных претензий.

— Ну это не дело, — я сжала кулаки. — Это же реальная травма! Может, обратиться в полицию? Пусть хотя заставят их всю мебель прикрутить понадёжнее, это же может очень плохо кончиться!

— Полиция не заставляет просто так, — он покачал головой, — полиция сперва разберётся, кто всё это устроил, и не было ли среди специй каких-нибудь артефактов, которых там быть не должно…

— Ну и пусть разбирается! В чём проблема-то?

Арден прищурился.

— Хочешь сказать, это не ты?

— Я?! Мне-то это зачем?..

— Да вот и я думаю, — он усмехнулся. — Вроде как незачем?

Я тряхнула головой.

— Слушай, — осторожно сказала я, готовясь если что отпрыгнуть и завизжать, — а ты не думал, что у тебя… ну… мания преследования? Типа, знаешь ли, не то чтобы весь мир вращался вокруг тебя, и шкафы, они иногда это… падают. Сами.

— Ага. На всё воля Полуночи.

Скепсис в его словах был неприкрытым.

— На тебя вот много шкафов упало за последние… скажем лет пять?

— Два, — с вызовом ответила я. — Навесной в мастерской, он сорвался с петель, кучу посуды перебило. И платяной на квартире, там ножка подломилась. И вообще, даже если представить, что у тебя завёлся таинственный недоброжелатель… это ведь на редкость дурацкое покушение!

Арден с сомнением перебирал пальцами, а потом вдруг чихнул. И ещё раз, и ещё, и чихал он почему-то смешно и как-то очень мило.

Я порылась в сумке и подала ему платок.

— Извини, — он шумно высморкался. — Я и правда с чего-то решил, что… в общем, всякие глупости. Ты знаешь, что красавица?

Я неловко рассмеялась.

Ара. Ара была красавица. А я…

Но Арден не дал мне додумать эту мысль: его пальцы легонько подхватили мой подбородок, он сам оказался вдруг очень близко, и я откинулась на стену.

Мы смотрели друг на друга, глаза в глаза. Я могла бы, наверное, отстраниться, но вместо этого привстала на цыпочки, и Арден понял меня правильно: склонился и поцеловал.

Он теперь немного пах лекарством, а в остальном ничего не изменилось: те же мягкие, чуткие губы, смешение дыханий, чужое тепло. Я немного освоилась и отвечала увереннее, и, может быть, поэтому получилось интереснее: я тянулась ему навстречу, а Арден не слишком осторожничал, но и не напирал.

Дышать стало вдруг тяжело, и я отстранилась.

— Ливи, — вспомнила я. — Меня ждёт Ливи.

Арден выглядел разочарованным, а потом вдруг прищурился:

— Ты ведь помнишь, что у меня руки из жопы?

Я кивнула, неуверенно трогая губы пальцем: они казались слегка припухшими.

— Может быть, ты, как прекрасная и премудрая принцесса, спасёшь меня от позора и поможешь с практикой? В субботу. Мне кажется, ты из тех девчонок, которых это повеселит!

— Мне кажется, или ты только что назвал меня занудой?

— Ну нееет, — его глаза смеялись. — Ты всё перепутала. Я назвал тебя принцессой! Соглашайся?

Я посмотрела в его лукавые глаза и на испещрённые знаками пальцы, вспомнила, как эти пальцы касались моего лица… и пожала плечами:

— Ладно.

vii

Чабита Ту была крысой, и этим, в целом, было всё сказано.

Среди колдунов бродят нелепые убеждения, что крыса, мол — грязное животное. Что крысы разносят заразу, калечат друг друга, грызутся за тёплый угол; и что двоедушники-крысы такие же — бессмысленно драчливые, подлые и планирующие предательство с первой же встречи.

Наверняка, эти стереотипы не взялись из воздуха. Когда-то давно, до прихода Полуночи, в Кланах были совсем другие порядки. Тогда у волков рождались только волки, а у крыс — только крысы; и мой родной Амрау был, видимо, ещё из тех времён, когда весь населяющий его род был белками. Тогда судьба определялась не Охотой, но самим фактом рождения, а дорога твоя была определена с первого шага.

В народной памяти остались сказки о тех временах, и это были не слишком добрые сказки. В этих сказках правили хищные кланы, а любой волк мог задрать всякого, кто не понравится, и назвать это «знахарством» и «заботой о Лесе»; в этих сказах лисы держали в страхе мелкие птичьи кланы и забирали птенцов, превращая тех в рабов для не слишком чистоплотных целей; в этих сказках холоднокровные не имели права покидать Гажий Угол под страхом смерти — своей и всех близких. Кое-что из этого ещё живо в приметах: мы ругаемся рыбами, называем неприятного человека «мерзляк» и не пускаем лисов к младенцам, потому что это, дескать, дурной знак.

Были в тех сказках и Война Кланов, и мафиозный Крысиный Король, и Большой Волк. Но потом пришла Полуночь и забрала зверей в свою свиту. С тех пор нельзя родиться двоедушником, можно только войти в Охоту и поймать за хвост свою дорогу. Вместе с правом крови умерли и старые Кланы, а родились другие, сегодняшние.

Так вот: может быть, когда-то тогда, во времена Войны Кланов и Крысиного Короля, и имело смысл говорить: крысы лживы и готовы на всё ради выгоды. Но сегодня — сегодня это прошлый век и глупые предубеждения.

Чабита Ту — настоящая крыса. Крысы — умны. Крысы — знают чего хотят.

Правда, иногда они хотят чего-то невозможного.

— Не уверена, что у меня получится, — сказала я, стараясь вложить в голос все возможные сомнения, в том числе в адекватности заказчика и хотя бы теоретической реализуемости запроса. — Клиенту стоит обдумать полную замену артефакта, он может описать свойства, и мы…

— Не учи бабушку кашлять, — отмахнулась Чабита.

Несмотря на возраст, её сложно было воспринимать бабушкой. Всегда подтянутая, с аккуратной стрижкой, в ярко-красном кожаном фартуке, — она вся казалась продолжением натруженных рук, испорченных реактивами и инструментами.

Чабите я, можно сказать, досталась по наследству. Когда я только приехала в Огиц, провалила вступительные экзамены и кое-как записалась на вечёрку, стало ясно, что остатка украденных из дома денег хватит от силы на пару месяцев очень грустной жизни. Жить грустно я была согласна, но так недолго — пожалуй, всё-таки нет; и я, потыкавшись в разные углы, пошла служить к пожилому колдуну, промышлявшему холодильными артефактами. С ними всегда было холодно, как в Бездне, а я занималась тем, что бесконечно паковала маленькие ледяные круляши в транспортные коробки. Дела у мастера шли не очень, и ближе к весне он разорился. Мастерскую купила Чабита, и по какому-то невероятному стечению обстоятельств решила оставить меня при себе, а со временем даже сделала подмастерьем.

Видимо, для того, чтобы однажды принести мне горсть мятых гвоздей, каменное крошево и осколки стекла и сказать: собери.

Мастерская Чабиты, в отличие от многих других мастерских Огица (часто — куда более крупных), специализировалась на ремонте. Но «ремонт» и «абсурд» — это разные слова.

— К вечеру справишься?

— Попробую, — вздохнула я.

И, что поделать — села работать.

Запрос был срочный, поэтому чистку прихворавшего погодника, которой я занималась до этого, пришлось отложить. Было немного жаль убирать полуразобранный артефакт в коробку: это была тонкая, точная, профессиональная работа, держать его в руках — одно удовольствие.

Я вытерла стол, поправила лампы и блок с инструментами, вынула чистый разметочный лист и с неохотой придвинула к себе новую задачку.