Страница 5 из 13
Лев проследовал мимо них и взял в лапы распылитель:
— Не упоминай мою жену, колючка.
— Но ведь именно ей вы посвятили большинство песен, не правда ли?
Лев опустил плечи, продолжая поливать цветы:
— ВСЕ свои песни.
— Но разве она сама хотела бы, чтобы вы вот так заперли себя в четырех стенах, не контактируя с внешним миром и прогоняя любого, кто приходит к вам даже с самыми добрыми намерениями?
Лев, сжав кулак с такой силой, что пластиковая рукоять садового распылителя хрустнула, повернулся к Эш и Муну:
— Кто ты такая, чтобы решать за меня и мою Руби, как мне лучше поступать? Я ушел со сцены не просто так! Руби значила для меня все, и когда ее не стало, звезда и музыкант внутри меня умер!
Швырнув распылитель на землю, Кэллоуэй, злобно фыркнув, пошел обратно в сторону особняка:
— Проваливайте, пока я вас сам не вышвырнул отсюда. Третий раз повторять не буду.
Мун, грустно опустив уши, со сморщенной мордой поправил бинты на обожженных лапах:
— Увы, это бесполезно. Придется сдаться и признаться мистеру Кристаллу, что Клэя Кэллоуэя не будет в нашем номере.
Эш, смотря вдаль уходящему льву, негромко произнесла:
— Будет. У меня есть одна идея, но вам придется уехать, мистер Мун.
Коала подняла недоуменные глаза на дикобразиху:
— Эш? А ты?
— А я останусь. Вас он слушать не будет, а меня… я кажется знаю, какой подход найти к нему.
***
Впервые за пятнадцать лет в его доме были посторонние. Клэй Кэллоуэй сидел в кресле перед камином, на котором в изобилии стояли фото его с Руби в самых разных исполнениях — и с концертов, и с вручения премий, и со светских мероприятий, и даже на природе, в расслабленной атмосфере.
Его ухо уловило музыку, которая доносилась с порога дома. Прислушавшись, Клэй опознал одну из своих песен, Stuck in the moment… Встав с кресла, Клэй пошел медленным шагом на первый этаж к входной двери, проходя по лестнице мимо еще одной огромной порции фотографий себя и Руби.
Открыв дверь, он с удивлением увидел, что дикобразиха никуда не уехала, а осталась с гитарой наперевес, продолжая куплет:
Тебе нужно стоять прямо и держаться на лапах
И слезы твои не приведут ни к чему.
Спустившись по ступенькам, Клэй грузно сел рядом с Эш, и та от удивления перестала играть. Впервые улыбнувшись за все время, лев посмотрел вперед:
— Я не слышал ни одной своей песни вот уже пятнадцать лет ни по радио, ни вживую. В каждой из них я чувствую ту энергию, которую давала мне Руби для их написания.
Эш поставила гитару вдоль перил:
— Мистер Кэллоуэй…
— Клэй, — лев прервал дикобразиху. — Хотя я как минимум вдвое, а может даже и втрое старше тебя, давай не обращаться ко мне, словно я глубокий старик. Всякий раз, когда я слышу «мистер Кэллоуэй» из уст кого-то, вроде тебя, мне кажется, словно завтра меня ждет такси в дом престарелых. А тебя как звать, колючка?
— Эш.
— Я знаю, зачем ты осталась, Эш. Этот придурок-коала раздражал меня, и я рад, что он свалил отсюда. Но сомневаюсь, что у тебя получится лучше.
Эш повернулась мордой к льву:
— Мис… Клэй. Я не знаю, что вы чувствуете, потеряв Руби. Вы правы — я никогда не смогу постичь всей глубины горя, которая вас постигла, когда ее не стало.
Кэллоуэй сцепил лапы в замок и закрыл глаза:
— Вот уже пятнадцать лет я каждую ночь вижу Руби, как она оседает в инвалидном кресле за кулисами и шепчет, что у нее сильно болит в груди. А я, известный Клэй Кэллоуэй, не в силах ей помочь.
После паузы Клэй добавил:
— Никто этого не знает, но ее последнее желание я так и не смог выполнить. Когда Руби, уже умирающую, завозили в операционную на каталке, она звала меня, наверняка понимая, что больше никогда не увидит меня вновь. Я рвался к ней, чтобы показать ей, что я тут, рядом, в горести и здравии, как и поклялся в день нашей свадьбы… но меня не пустили к ней. Я понимаю, что мне было туда нельзя — но вот уже пятнадцать лет виню себя в том, что единственный раз не пришел к ней, когда она звала меня. И ее молящий шепот «Кэлли, где ты? Не бросай меня!» преследует меня в кошмарах все эти годы, — Клэй сжал кулаки. — И все эти пятнадцать лет я виню себя за то, что в ее последние секунды я не держал ее за лапу, чтобы она не чувствовала себя одинокой и покинутой. Я понимаю, что не в моих силах было ей помочь — Руби съедал рак и рано или поздно она все равно бы умерла. И в тот день я отчаянно хотел умереть следом за ней, чтобы не жить в мире, где не существует моей ненаглядной Руби. Плевать на все концерты, поклонников, песни и музыку. И тогда же за одну ночь я полностью поседел. Сейчас я выгляжу как старик, а ведь такой цвет гривы был у меня на следующий день после ее смерти. Уверен, встреть меня кто-то в тот день — подумали бы, что я отец Клэя Кэллоуэя, а не он сам. Я даже пытался повеситься в день ее похорон, но потом… я увидел ее фото и понял, что не могу этого сделать.
Помолчав еще немного, Клэй повернул голову к Эш и открыл глаза:
— Ты тоже не выглядишь особо счастливой, Эш. Тоже потеряла кого-то дорогого для себя?
Дикобразиха мотнула иголками на голове:
— Да это даже сравнивать нельзя, Клэй. Так, был у меня парень, Ланс. Мы вместе играли в группе, хотели стать звездами, совсем как вы. Что для него, что для меня вы всегда были кумиром, и мы учили наизусть все ваши песни. А потом… потом я пришла домой, а он обнимается с этой Бекки и говорит мне, что дальше обойдется без меня. Так я и ушла от Ланса, попав в труппу к мистеру Муну. Вы правы, Клэй, что я не в состоянии постичь всю глубину того горя, которое постигло вас пятнадцать лет назад… но и я однажды потеряла кого-то, кто значил для меня многое. Как и вы, после этого я тоже хотела бросить музыку, забиться в уголок и рыдать, будучи готовой заколоть иголками любого, кто попытается со мной заговорить.
Наступила тишина, которую разбавляли только птицы, поселившиеся в кроне дуба на территории поместья Клэя. Помолчав, лев встал:
— Заходи в дом, Эш. Ты оказалась более приятным собеседником, чем я думал.
***
Налив чай, Клэй поставил кружку перед Эш:
— Прости, у меня не было гостей пятнадцать лет, я несколько растерял навыки радушного хозяина. Да и будешь им, если все, кто лезет ко мне, хотят только того, чтобы я вышел, и их совсем не интересует, что я сам думаю по этому поводу.
Когда Эш оказалась за столом и прижалась мордочкой к кружке, согревая шерсть горячим паром, Клэй присел рядом с Эш и, обхватив горячую кружку обеими лапами, сделал большой и шумный глоток, поставил ее обратно на стол и продолжая удерживать ее огромными ладонями. Набравшись смелости, Эш спросила:
— Вы говорили, что Руби была для вас всем. А… какой она была?
Лев снова отхлебнул чай и поставил кружку на стол:
— Маленькой и невероятно прекрасной. Руби была похожа на миниатюрного ангела прямиком с белых облаков рая, который по ошибке попал в наш мир и нуждался в защитнике. Будь бы я художником, а не музыкантом, то каждый ее портрет я бы подписывал «Идеал красоты». Когда она была рядом со мной, я чувствовал себя обязанным оберегать и защищать ее от всех невзгод. Всякий раз, когда Руби стояла рядом со мной, едва доставая мне до груди, я чувствовал себя самым счастливым львом на свете. Все ее черты были идеальны — взгляд, рост, походка, улыбка, шерстка, вибриссы. Какой бы она ни была, даже если злилась на меня — она была идеальной, в отличие от меня{?}[Эта фраза заиграла бы особенно на английском, ведь имя Руби переводится как «рубин», а Клэй — «глина». Рубин всегда идеален, в отличие от глины — на это намекал лев]. Даже когда рак съедал ее, и она угасала, словно свеча — и даже тогда она была прекраснее любой львицы в этом мире, — Клэй улыбнулся. — Каждый раз я спрашивал себя — чем я заслужил то, что такое прелестное и неземное создание выбрало именно меня? И каждый раз у меня не было ответа. Ведь Руби была со мной еще тогда, когда мое имя знала лишь пара-тройка зверей в колледже. И уже тогда она выбрала меня среди прочих. И поэтому, став известным, я знал, что Руби рядом со мной не из-за славы или моих денег. Даже когда в моем кармане валялись лишь пару долларов, и я был обычным студентом, я знал — Руби ценит меня и таким.