Хроники Януса

Я саркастически усмехнулся и покинул префектуру с тяжёлым сердцем.

На следующий день я встретился с Геллием и пересказал ему наш разговор. Его реакция была схожа с моей. Он подтвердил, что так же слышал о Гае Скароне, как человеке Папирия. Я просил его передать остальным нашим держать ухо востро с новым сотрудником…

В тот же день ближе к вечеру я опять явился к префекту.

Я сказал, что у нас есть верные сведения, будто Карфаген послал лазутчиков возмущать народ в Самниум – в наше «подреберье», где остаётся много сепаратистов, и я собираюсь отправить туда Геллия сроком на месяц для предотвращения смуты. Пололониан одобрил это.

По правде говоря, для того чтобы послать Геллия мне не требовалось его одобрение, но вспомнив вчерашний разговор, я намеренно сказал ему это на случай если он перескажет это Лицинию, а тот – сенаторам. Я хотел, чтобы сенаторы были уверены, что Геллия в Риме нет.

То, что Карфаген посылал провокаторов в Самниум было правдой. Неправдой было то, что я собрался направить туда своего друга. Геллий по моему плану останется здесь, и об этом буду знать лишь я, Атилий, Каллист и Непот. Я солгал префекту, но эта была благая ложь. Геллий, как я сказал, тайно останется в Риме для выполнения задания.

Подумав как его лучше законспирировать, мы решили что он перевоплотится в бродячего аскета-проповедника. Причём эта мысль пришла в голову ему, а не мне. Сказано-сделано. Мы порепетировали пару раз. Он напялил потёртую овчину; поверх неё длинный плащ из сермяжного сукна, взял в левую руку посох и, скривив глаз и выставив указательный палец правой руки вверх, возопил к небесам «терпение богов не беспредельно, вы, нечестивцы, погрязшие в пороках, вернитесь к древним добродетелям предков!.. ну, как тебе?» осторожно поинтересовался он как актёр-новичок, пришедший на пробы в труппу. – «Бесподобно», ответил я.

Я рос единственным ребёнком в семье. Моя мать по причинам здоровья не могла подарить мне брата или сестру. Но зачем мне брат, когда у меня есть мой Геллий. Не устаю благодарить судьбу за то, что она послала мне столь славного друга.

***

Небо было ярко-голубым. Солнце, зелень и мягкий ветер дополняли идиллию.

Мы гуляли в Садах Тарквиния Приска.

Он поднял голову и, зажмурившись от света, заулыбался.

– Что за чудным днём наградили нас боги. Пройдёмся, – предложил он и взял меня под руку.

Мы неспешно пошли.

– Твое усердие на благо отечества похвально, – важно произнёс он после минутной паузы. – Префект сказал, что очень доволен тобой.

– Благодарю. Моя работа шла бы лучше, если б не досадные недоразумения.

Он удивился:

– О каких недоразумениях ты говоришь?

– Недавно мне стоило больших усилий поймать злейшего врага Рима. Это было плодом труда всех моих людей. Мы были одним целым. Далеко не каждый годен работать в тайной службе Рима.

– На что ты намекаешь?

– Я узнал о новом человеке, которого прислал мне… почтенный Лициний, – я едва не проговорился «сенаторы», – которому надлежит подменить моего погибшего товарища.

Как я не пытался сдержаться, мой недовольный тон всё же вырвался наружу.

Папирий уловил это.

– Что же тебя смущает? Почтенный Лициний говорит, что он будет хороший помощник тебе. Он опытный дознаватель, прошедший школу армейских судов.

– Может оно и так. Но я прошу сенатора принять во внимание, что судье Скарону…

– Теперь уже советнику.

– … советнику Скарону придётся долго входить в курс дела и искать подходы к узнику, в то время как я знаю его уже много лет. Я изучил его повадки. Изучил настолько, что могу предугадывать как он будет себя вести. Элий Марциан многого добился, сенатор, и я хочу продолжить его работу.

– Ты? – Он удивлённо посмотрел.

– Я не сомневаюсь, что смогу разговорить врага, и если и не склонить на нашу сторону, то хотя бы разуверить, что Карфаген примет назад после неудач. Гаю Скарону потребуется немало времени на это. А время для нас теперь дорого как никогда, сенатор.

– Тот погибший, знал ли он узника так же долго, как и ты?

– Нет, но он обладал большими способностями.

– Думаешь, Скарон обделён такими способностями как этот…

– Марциан.

– Всё время забываю его имя…

– Да, сенатор.

– Тогда скажи мне, как человек, обладающий такими способностями как он, мог напиться и играть в кости с каким-то сбродом?

Я нахмурился.

– Это ложь, сенатор. Я не знаю кто распространяет такие слухи. Но это делают те, кто хочет бросить тень на тайную службу. Я ручаюсь за своих людей, и я был уверен в советнике Марциане как в себе самом.

– Но, ведь, вы нашли убийцу, не так ли? Он какой-то торговец…

Мне пришлось лгать из-за тогдашнего «озарения» Геллия.

– Он лишь подозреваемый, сенатор. Он признался, что напал на Марциана. Но он мог оговорить себя. Мы разбираемся. Если мы установим, что он и есть убийца, он понесёт наказание.

Папирий задумался.

– Я правильно тебя понял? Ты действительно хочешь сам взяться за карфагенянина? – снова спросил он, внимательно глядя на меня и подняв подбородок.

Я кивнул.

– Именно так, сенатор.

– Не слишком ли для старшего, у которого в подчинении люди и ещё масса других дел. Хватит ли у тебя времени?

– Хватит, сенатор.

Еле заметная тень досады на моё упорство мелькнула в его глазах. Он посмотрел в сторону что-то думая про себя.

– Скажи мне вот что. Он заточён во Вратах Цербера. Там свои способы дознания. Но этот узник слишком ценен для нас… то есть, я хотел сказать, для вас, для следствия. Ты уверен в своих людях? Не считаешь ли ты, что там могут, гм… перегнуть палку, а ведь ты сам сказал, что вы хотите разговорить его. Не думаю, что пытки лучший способ сделать это. Не считаешь ли ты что ему нужна другая тюрьма, помягче?

Если раньше у меня была лишь догадка, то теперь я всё больше и больше склонялся к тому, что он и был одним из трёх на встрече с префектом.

– Сенатор, я избрал это место лишь с целью обеспечить ему там безопасность, а не для пыток, – ответил я. – Это так, у Врат суровая репутация. Но это самое охраняемое место в Риме. Что же до методов, я могу заверить, что никогда не перегибаю палку без нужды. Я предпочитаю уговоры. Все мои люди подвластны мне. Они не сделают ничего, что было бы вне моих приказов.

– Ты уверен в этом? – он испытывающе взглянул на меня.

– Абсолютно.

– Тогда объясни: почему в тюрьме, где никто не делает что-то без твоих приказов, исчез протокол допроса?

Я был поражён его осведомлённостью. Факт пропажи протокола не знал даже префект. Я едва сдержался от того, чтобы расспросить его откуда он это знает, но всё же сдержался, так как это было бы самонадеянной ошибкой. Зато теперь мне было очевидно, что у этого человека есть какой-то свой источник…

Возникла долгая пауза. Мы внимательно смотрели друг на друга. Сенатор не был моим прямым начальником, но задавая подобные вопросы, вынуждал меня отчитываться ему как префекту, который интересовался куда меньше. Я, по правде говоря, вообще не был обязан отчитываться ему. Он, вероятно, знал это и испытывал меня. Догадывался ли он, что я чувствую? Возможно, моя неохота рассказывать про то, что вне его полномочий выдавала меня в голосе или по выражению лица. Но, возможно, он нарочно вызывал меня на откровенность чтобы так приблизить, ибо рассматривал мою излишнюю откровенность как плату… плату за будущую должность претора, которую я вот-вот получу. Я очень хотел бы ошибиться насчёт этого.

– Это был единственный случай за много лет, – ответил я. – Мы проводим расследование. Я сделал выводы и стал более тщательно проверять людей.

… разумеется, я не сказал, что взял на работу родственника префекта под поручительство последнего.

Затем вздохнул и продолжил:

– Поимка врага была плодом долгой работы, сенатор. Это длилось не один год, и многие люди погибли ради этого. Я хочу продолжить расследование и скоро обещаю представить важные сведения. Я знаю что и как нужно сделать для блага Рима.