Страница 17 из 19
Она говорила тогда сущую правду, ничего не зная про него, про его внутренние зажимы и внешние тиски этих «последних времен». Почему-то Брагин вспомнил тогда напрочь забытого Толстого, только не Льва, а Алексея о «последних временах» – перед первой мировой войной, революцией, губительным потрясением России: «тогда люди сами выдумывали себе пороки и извращения, лишь бы не прослыть пресными». Брагин к определению «пресными» от себя добавлял «ничтожными и бездарными». Лера не подпадала под ранжир «красного графа». Ибо в последних временах конца 20-го и начала 21-го века, она не выдумывала себе пороки и извращения, ради анти-пресного «оживляжа», наоборот, рвалась изо всех своих девичьих сил к искренности, душевной прямоте, любви, наконец. Она всеми фибрами души чуяла в себе предощущение, что она прорвется из своей явно надуманной ничтожности и бездарности со всеми их комплексами и запутанными узлами, к утерянной, как ее казалось, в детстве математической гениальности и природной чувственности дитя человеческого, обзываемого снисходя и походя «вундеркиндом». А Брагин и сам втайне надеялся, что его случайная встреча с ней, эта сумасшедшая ночь и его самого подвигнет, на интеллектуальные подвиги и свершения в значительно большей мере, чем на сексуально-чувственные.
Он ничего не говорил в ту сумасшедшую лунную ночь о себе, семейных тайнах гибели жены, об осиротевших детях. Но, невольно задумавшись о них, он при резком подъеме с узенькой кроватки в светелке набил себе страшную шишку на голове, чуть не пробив затылком крышу. Она рассмеялась: «Вот и лечиться время пришло нам обоим с шишаками». Лечились оба, как и положено, в дальних пеших путешествиях, на целый день, в кафе Джанхота и Геленджика, сухим красным вином, шампанским. Лере понравилась жемчужная ниточка бус на лотке в приморском парке Геленджика. Брагин вызвался тут же купить бусы и подарить ей. Лера заупрямилась: «Пошлее не может быть – подарок как плата за сексуальные услуги». Брагин растерялся, но тут же взял себя в руки: «Помнишь, ты рассказывала, что чуть не попробовала наркотики». – «Помню, чуть было не пристрастилась к ним». – «Что же тебя остановило? – Брагин с трудом подбирал слова, – что-то ведь должно остановить тебя, что давало или могло дать больший кайф». – «Да ты прав, кайф от наркотиков был, – она грустно улыбнулась, – гораздо больший, чем от занятия любовью в выпускном классе школы и на первом курсе университета с Гариком и Игорем». – «Почему же ты не подсела на курево, на иглу, – напирал Брагин, – кто-то подсаживается, а ты нет». – «У меня было предощущение, что любовь даст мне гораздо больше, даже в плане чувственного кайфа, чем наркотики, вот что, – выпалила она с еле сдерживаемой внутренней ненавистью ко всем обстоятельствам вокруг нее, вокруг Брагина, – и я оказалась права, нет, любовь всегда права, она сильнее всего и победит все…»
Брагин тяжело вздохнул и прошептал ей прямо в глаза свистящим шепотом: «Тебе придется принять мои условия. Ты примешь это мой подарок согласно старому, как мир, принципу: ты мне, я тебе. Причем наша ночь совсем не причем. Жди». С этими словами он оставил Леру на лавочке, возвратился к лавке с сувенирами, купил бусы и возвратился. Без лишних объяснений он повесил ей на шею бусы, закрепил сзади на застежку и сказал: «Ты мне сделаешь одно одолжение. Сегодня на дискотеке познакомишь сына моего таганрогского друга-профессора с какой-нибудь из твоих многочисленных подружек, выбери на свой вкус посимпатичней и сексапильней… Первой мисс не откажут ни будущая невеста, ни сам жених». Она ответила кивком головы и только тихо вскрикнула: «Сын твоего друга-профессора, что, подсел на наркотики, раз ты его хочешь излечить любовью, сексом?» Брагин только выдохнул: «Не будь злой, безжалостной к несчастному отцу… Я верю в любовь и ее излечивающие все хвори плотскую ипостась… Поняла?.. И не будь злюкой». – «Да нет во мне ни капли злости». – «Так зачем тогда так зло говоришь о его случайной наркотической зависимости? Ты сделаешь то, о чем я тебя попросил?» – «Конечно, непременно…» – «Ну, слава богу, договорились». – «Я, надеюсь, сделаю правильный выбор будущей невесты, даже буду свидетельницей невесты на свадьбе сына твоего друга, буду гулять на его свадьбе в этих твоих бусах, поздравлю счастливых его родителей». – «Твоими бы устами мед пить». – «Вместе на свадьбе этого сына меда будем пить, Женя». – «Только никогда больше не называй меня Женей… Если Евгений тебя не устраивает…». – «Устраивает, Евгений, мой светлый фатальный гений!» – «Не к месту определение, словцо «фатальный», – пробурчал тогда Брагин, – а так все путем, благодарю за понимание моей нижайшей просьбы. Лично я никогда не притрагивался к наркотикам, зато с первого года аспирантуры серьезно занимался развитием дара дегустатора вин». – «Это я поняла, что в винах и любовных практиках ты хорош, Евгений, совсем с ума девушку после вина свёл в своих объятьях – не знаю, как это тебе удалось, фатально это или не фатально?»
Глава 17
Пока она еще не проснулась, перед тем как открыть жалюзи и в утреннем поезде «Москва-Симферополь», Брагин, наконец, решил на голубом экране своего смартфона прочитать содержимое флэшек. Он не торопился и не волновался, прилаживая гарнитуру и переходник к флэшке и думая о ней, посапывающей рядом Лере: какие же у нее удивительно нежные, мягкие, пухлые губы… Сейчас и тогда в Дивноморске, в ее низенькой светелке, где он набил себе шишку на затылке… И почему-то его потрясала до глубины души солоноватость этих губ, когда по щекам, по губам ее текли слезы… Тихие, беззвучные слезы на пухлых, безвольных, немного подрагивающих губах… Словно губы что-то хотят сказать тайное и глубокое, что лежит на донышку сердца, души, но не смеют – оттого не лепет, а трепет, дрожание их и слезы на губах… Словно он в чем-то виноват – в слезах, солоноватых, вздрагивающих губах, что-то готовых прошептать, но не шепчущих, только по-детски наивно-обиженно и горько вздрагивающих.
На первой флэшке в один гигабайт он прочитал предложение: «Господин Брагин, вас найдут после презентации Ваших программ с демо-версиями, чтобы окончательно договориться с Вами насчет покупки и передачи Ваших программ и алгоритмов в фонд интеллектуальной собственности ЗАО «Омега-минус». Сумма в 450 тысяч долларов (по Вашему усмотрению долларов или евро), думаем, Вас устроит. С уважением, Ваши потенциальные партнеры и доброжелатели».
Вторая флэшка памяти на 16 Гб таила в себе уже предостережение и даже угрозу: «Господин Брагин, затягивая процесс продажи ЗАО «Омега-минус» Вашей интеллектуальной собственности, не предоставив в ее распоряжение в указанное время твердых копий Ваших программ и демо-версий, Вы способны навлечь своим упрямством непоправимые беды не только на членов вашей старой семьи, но и на новую семью, строительством которой вы так усиленно занимаетесь последние три месяца. Убедительная просьба скопировать нужную нам информации на предоставленные Вам носители после получения аванса в 30–50 процентов (по Вашему особому усмотрению) в Гурзуфе. Искренне Ваши Доброжелатели».
Что оставалось ему делать в набравшем полный ход поезде «Москва-Симферополь», как не углубиться в чтение Лермонтовского «Фаталиста» и ожидать пробуждения ото сна Леры, на страже которого он в угрюмом сосредоточении стоял уже с самой границы.
Раскрыв глаза, Лера и застав Брагина за чтением томика Лермонтова, она с горькой улыбкой сказала:
– Я знаю, что ты читаешь, «Фаталиста», – я и сама его вдруг захотела перечитать заново.
– Я знаю его почти наизусть… но люблю перечитывать…
– Я тоже… Только без твоего «почти» – от начала до конца, от первой буквы до последней точки…
– Когда-то и я «Фаталиста» знал наизусть. Впрочем, для меня самое главное и решающее в новом прочтении или в перетряхивании своей памяти, удивляюсь всегда одному моменту.
– Какому моменту?
– Каждый раз, углубляясь в строки «Фаталиста», нахожу что-то сокровенное, тайное, иногда даже опасное… Соответственно моменту…