Только ты и я

– Прошу прощения, Дональд, но даже если бы мне предложили подобный вариант, я был бы вынужден отказаться. Так что за свое место можешь не бояться. – Стивен тоже рассмеялся, правда довольно искусственно.

– В общем, прими мои поздравления, Стив, – сказал директор.

Прежде чем пожать протянутую руку директора, Стивен снова вытер о брюки потную ладонь.

Улыбнувшись этому воспоминанию, Стивен застегнул пуговицу на воротничке рубашки. Что ж, пожалуй, все идет как нельзя лучше. У него отличная работа и безупречная репутация, к тому же внизу его дожидается красивая женщина. Те, кто утверждает, будто нельзя получить все сразу, просто не умеют работать.

Не умеют добиваться своего.

И, бросив на себя в зеркало последний критический взгляд, Стивен вышел из спальни и стал спускаться по лестнице.

17

1 февраля

Я видела тебя с ней. Вы шли куда-то вместе, и она обнимала тебя за пояс, прижималась к тебе всем телом, а ты… ты улыбался. Она же вцепилась в тебя как в последнюю надежду, и глаза у нее были как у нищенки, которая нашла на панели стодолларовую купюру. Жадные глаза. Мне следовало бы уйти, но я не смогла. Этот мужчина… это был не ты! Ты ненавидел представления на публику, и я была уверена – скоро ты пошлешь эту дуру подальше и вернешь себе свободу. Вот почему я едва не лишилась чувств, когда увидела, как твои губы прижались к ее. Твои поцелуи – это особый язык, на котором я хорошо умею говорить, поэтому я сразу все поняла… В твоем движении были голод, нужда, желание. Ты хотел ее, и поцелуя тебе было мало. Ты желал большего. Желал заполучить ее всю.

Это открытие ударило меня словно груженный кирпичом самосвал. У меня внутри все перевернулось, желудок взбунтовался, горло перехватило внезапной судорогой. Отвернувшись, я перегнулась почти пополам. Меня бы, наверное, стошнило, но внутри было пусто.

А она продолжала счастливо улыбаться, и моя боль превратилась в ненависть. Когда вы сошли с тротуара, я пожелала ей попасть под автобус. Пусть он переломает ей все косточки, пусть размажет по грязному асфальту… Или нет, пусть лучше вас обоих ударит молния. Мне хотелось, чтобы вас поразила тяжелая, мучительная болезнь, чтобы вы на своей шкуре узнали, как я чувствую себя сейчас.

Ты открыл перед ней дверцу машины. Она плюхнулась на переднее пассажирское сиденье – на то место, рядом с тобой, которое всегда принадлежало мне! Ты уже хотел захлопнуть дверцу, но вдруг замешкался. Твои пальцы стиснули ручку так крепко, что побелели суставы. Сквозь пелену нахлынувших на глаза слез я увидела, что ты глядишь в мою сторону…

…И не улыбаешься.

18

В гостиной Элли заканчивала накрывать стол к ужину, нанося последние штришки.

– Ух ты!.. – весело сказал Стивен, входя.

Один конец длинного стола был накрыт на двоих, на каждой горизонтальной поверхности мерцали толстые декоративные свечи, в камине пылали толстые кедровые поленья. Несмотря на современную отделку, отблески пламени придавали комнате какой-то средневековый, готический вид. Наслаждаясь этой атмосферой уюта и тепла, Стивен любовно поправил манжеты рубашки.

– Выглядишь прекрасно, Стивен.

Кроме голубой оксфордской рубашки, на нем были джинсы и тонкий темно-синий джемпер с V-образным вырезом – единственная уступка неформальному стилю, которую он себе позволил. Элли была одета в тонкое черное платье (его подарок), которое облегало ее гибкое тело настолько плотно, что было сразу видно: никакого белья под платьем нет, что, в свою очередь, выглядело очень соблазнительно и многообещающе. Что ж, ничего удивительного тут не было: Стивен отлично знал, что́ Элли больше всего идет, и платье было еще одним доказательством его проницательности. Когда он преподнес ей этот подарок, она пыталась возражать, но Стивену удалось довольно быстро сломить ее сопротивление, приведя совершенно неотразимые доводы. Истина же состояла в том, что ему нравилось покупать Элли вещи, которые она не могла себе позволить.

– Благодарю, – церемонно сказал он и погладил ее по щеке. – Совсем холодная… Замерзла?

– Я ненадолго выходила наружу, – ответила Элли, и он нахмурился.

– Это еще зачем?

– Мне что-то послышалось.

Не сказав ни слова, Стивен вышел в прихожую. Тяжелый засов входной двери с лязгом вошел в гнездо.

– Вот так. – Он повернулся к Элли. – Теперь к нам никто не залезет – эта штука выглядит довольно крепкой. – Стивен вернулся в гостиную, она – следом. – Не знаю, как насчет пожарной безопасности, – проговорил он, еще раз окидывая взглядом комнату, – но выглядит очень и очень мило.

– Значит, тебе нравится? – Она играла с серебряным сердечком, висевшим на цепочке у нее на груди, но почему-то не улыбалась.

– Очень. – Взяв ее лицо в ладони, он прижался губами к ее губам, и улыбка снова затронула ее глаза. Стивен внезапно прислушался. Музыка… Несколько секунд он прислушивался, потом сообразил – из колонок доносилась рахманиновская прелюдия До‑диез минор. Стивен уже давно хотел отвести Элли в Центральный парк, чтобы послушать выступление филармонического оркестра. Они сидели бы на одеяле, постеленном прямо на траву, уплетали бутерброды с сыром, запивали вином и слушали нежные скрипки Седьмой симфонии Бетховена или внимали струнным и духовым, исполняющим «Ночь на Лысой горе» Мусоргского. Сейчас Стивен поймал себя на мысли, что ждет не дождется, когда же, наконец, настанет лето.

– И пахнет вкусно, – добавил он, потянув носом. – Это то, что я думаю?..

Элли снова улыбнулась и кивнула.

– Мне казалось, ты не очень любишь фаршированные баклажаны…

– Зато ты их любишь. Будь добр, открой вино.

Возясь со штопором, Стивен обратил внимание на незнакомую этикетку.

– Разве мы покупали такое вино?

– Нет, я нашла его в кладовке.

Стивен перестал вкручивать штопор в пробку и вопросительно приподнял бровь.

– Бонус от хозяев, – пояснила она.

Они сидели в мягком свете свечей, на виду у целой толпы глядящих в окна деревьев (впрочем, почти скрытых темнотой и непогодой) и ели фаршированные баклажаны с зеленым салатом и сыром, и запивали каберне-совиньон 2007 года. Потом Стивен убрал со стола и отнес грязную посуду в посудомоечную машину – ему казалось, что уж это-то он может сделать, после того как Элли выполнила львиную часть работы – ведь это она приготовила для них ужин (или обед). Кроме того, сама идея загородного уик-энда тоже принадлежала ей.

Элли ела очень мало. Она положила себе на тарелку крошечную порцию, да и ту почти не тронула. Можно было подумать, она явилась на дегустацию в гастрономический ресторан и предложенное шефом блюдо ей совершенно не понравилось. Так бывало довольно часто, когда они обедали или ужинали вместе, но сегодня Стивен не был намерен с этим мириться. Прежде чем Элли успела что-то сказать, он положил ей на тарелку целый баклажан. Она, разумеется, пыталась возражать, но в конце концов ей пришлось съесть все – капризы Стивен не выносил.

Когда он вернулся в гостиную, Элли смешивала напитки. Стивен уже собирался ее поблагодарить, но прежде чем он успел вымолвить хоть слово, его ноздри вдруг уловили странно знакомый запах ванили (не кулинарной, а более изысканной, парфюмерной), к которому примешивался тончайший цветочный аромат… Что это, розы? Гардении? Нет, что-то столь же тонкое, но более теплое. Что-то вроде жасмина… Запах будил воспоминания – что-то мелькало на периферии памяти, но что это было, ему никак не удавалось понять. Сосредоточившись, Стивен попытался связать аромат с именем, с чертами лица, но не преуспел. Да, он был почти уверен, что этот запах он ощущал когда-то в прошлом, но тогда он не отдавал себе в этом отчета, и поэтому ваниль и жасмин не связались в его представлении ни с каким конкретным человеком. Кроме того, тогда, давно, этот запах не был достаточно сильным – это был скорее намек, тень запаха, но сейчас он как будто требовал: вспомни! вспомни!