Страница 6 из 14
После душа Стив вышел посвежевшим, но все таким же уставшим. В самый первый день в тренировочном лагере Стив почувствовал, сколько костей и мышц в его теле на самом деле, до этого он знал об этом только со страниц медицинских атласов, которые изучал в колледже. И с тех пор Хэммонд так ни разу и не перестал все это чувствовать. Мышцы жгло, а кости плавились от усталости. Единственным его желанием было лечь в кровать, что стояла в палатке, полной крыс и насекомых, и уснуть.
Дуглас, весь провонявший оружейной смазкой и потом, накинулся на него у входа в барак, перепачкав его чистую одежду сольвентом, обхватив плечи своими увесистыми ладонями.
– У меня сын родился, – сказал он. И в тот момент ничто не способно было стереть широкую улыбку с его лица.
«Война – это такая жизнь», – думал Стив и не обратил внимания на то, что уголки его собственных губ поползли вверх.
А через пару дней Дугласу дали несколько дней отпуска. Такое в морской пехоте практиковалось не часто, но двенадцать лет отличной службы без нареканий стали весомым аргументом для полковника Миллигана, поэтому лейтенант Дуглас К. Хэммонд был откомандирован домой. Перед отбытием он шепнул Алексу Махоуну, чтобы тот приглядывал за его младшим братом. И с тех самых пор, когда самолет с Дугом на борту оторвал шасси от взлетной полосы, Махоун с него глаз не спускал, то ли из чувства долга, то ли еще почему, за что Стив был невероятно зол на брата. Но, пусть и с допущением, был этим тронут.
Глава вторая. Буря в пустыне
В марте две тысячи третьего года роту, в которой служил капрал Стивен Д. Хэммонд перебросили в Ирак. Из его взвода почти никого не осталось, большинство парней уволились из армии по собственному желанию, у других закончился контракт, который они не стали продлевать, а третьи вернулись по домам в цинковых гробах, укутанные полотнищем государственного флага. В Ираке их исключительно мужское подразделение стало смешанным, после принятия закона о том, что все воинские должности должны быть открытыми для женщин. Взвод скомпоновали заново, и теперь он состоял из тридцати двух солдат во главе с лейтенантом Махоуном, который домой не вернулся ни живым, ни, что не могло не радовать, мертвым. Все они, парни из взвода Стива – несмотря на то, что в отделении теперь были женщины, направленные прямиком из тренировочных лагерей, от чего не все были в восторге – самодовольные, закаленные в бою морпехи, считающие, что мир принадлежит им. На самом же деле, думал Стив, они оккупанты на чужой земле с оружием в руках, которые привезли в Ирак самый спорный американский продукт на экспорт: демократию и насилие. Одно невозможно без другого, когда ты пытаешься насадить чужеземцам свои убеждения или веру.
В Чикаго апрель приходил с дарами, он приносил с собой цветущие деревья, ласковое солнце и тепло. В Ираке это были песчаные бури, свист пуль над головой, пожарища у нефтяных вышек и изматывающая жара. В один из таких жарких дней весь их взвод погрузился в несколько «Хамви», чтобы проехать через выжженную пустыню, к столице страны. На горизонте было чисто, лишь изредка черный дым устремлялся в небо и быстро рассевался. Тогда четверым морпехам из отделения «Чарли» под началом сержанта Сукре становилось понятно, что в тех местах идут бои американцев с иракскими солдатами или с фидаинами Саддама. У «Хамви», относительно других видов военного транспорта был мягкий ход, за это он и нравился Стиву. Пятым в машине был журналист Ричард Мэдден. Все они были взбудоражены огромным количеством кофе, выкуренными сигаретами, ранним подъемом и страхом. За рулем «Хамви» сидел сержант Дженаро Сукре, которого в лагере звали Рино или «Ринуччо». Однажды, по неосторожности так его назвала жена в письме, которое тот неосмотрительно оставил на постели, и которое тут же стало достоянием всего отдела. Ему было двадцать восемь лет, и он, как и сам Стив, был ветераном Афганистана. А еще он был невыносимо красивым сукиным сыном, который, несомненно, знал, насколько он вообще красив и как это действует на окружающих. Музыку выбирал тоже он, потому что Сукре был сержантом и занимал место водителя. И именно поэтому они слушали Боба Марли. Сложно было представить лицо более печальное, чем лицо морпеха, вынужденного слушать регги. Как и Стив, Сукре давно, еще до начала этой военной кампании, пришел к четкому осознанию того, что никакого оружия массового поражения у иракцев нет и все, чем они занимались там, было безосновательным, построенным на лжи дерьмом. Ложь прочно обосновалась в армейской структуре, причем на каждом уровне иерархической системы. В их взводе был плохой лжец-рядовой, который сбежал из лагеря в Кувейте в бордель, а когда вернулся, не смог придумать стоящего объяснения своему отсутствию. Был лжец-капитан, распространивший слух о том, что иракцы уже пару раз пустили в ход химическое оружие. Лжецы были всюду: в армии, в Ираке, в ЦРУ. Но самым большим лжецом, который с легкостью обошел бы всех остальных, был Буш. В тот момент, когда до парней это доходило, они, как правило, увольнялись из армии, если не успели взорвать за собой мосты, связывавшие их с прошлой жизнью, или умереть.
– Мы уже были здесь раньше, – сказал Сукре, имея в виду войну в Персидском заливе, а журналист нажал на кнопку записи на диктофоне. – Никому это не понравилось. Мы не хотим воевать в этой стране. Мы не хотели в нее вторгаться. Пастухам и их закутанным женам не нужна демократия, они боятся всего, что выходит за пределы привычного уклада их жизни. Мы не хотим быть здесь, не хотим здесь умирать, – подытожил он и выдохнул в окно сигаретный дым.
Остальные, похоже, его мнение всецело разделяли, только еще не догадывались об этом. Война началась не так давно серией взрывов, которые прогремели в пустыне Кувейта двадцатого марта. Спящие в окопах солдаты с нетерпением ждали этого дня, но после событий седьмого апреля, когда иракский ракетный комплекс поразил командный центр механизированной дивизии США, рвавшиеся в бой поумерили свой пыл. Бойцам первого разведбатальона предстояло проложить путь до Багдада, часто не имея понятия о том, откуда выскочит враг. Восторг, волнение, страх, возбуждение, граничащее с эротическим – чувства, которые они испытывали, прокладывая этот путь, были вызваны запредельными эмоциональными и физическими нагрузками, давлением и нависшей угрозой безвременной отставки. После событий начала апреля те из них, кто хотя бы немного соображал, убедились, что военный конфликт не завершится быстро, хоть их и уверяли в обратном. Они словно вторглись не в страну, а разворошили осиное гнездо.
На заднем сидении, рядом с журналистом, сидела капрал Уолдорф, последний человек, которого можно было бы себе представить на подступах к Багдаду. Она была, что называется, «домашней девочкой», получившей образование в одном из университетов Лиги Плюща. В свободное время, пока остальные тренировались, участвовали в спаррингах или отжимались на кулаках, стирая в кровь костяшки пальцев, и таким образом сбрасывали накопившееся напряжение перед началом войны, она сидел в тени под пологом палатки прямо на песке и читала. У нее была светлая кожа, красивое, широкоскулое, пропорциональное лицо, прозрачные серые глаза и безупречное зрение. Стив знал о ней ничтожно мало. Родом капрал Эбигейл Уолдорф была из Провиденса, штат Род-Айленд. Она с упоением читала классику и была взводным медиком, а еще благодаря своим природным особенностям и знаниям, полученным в стенах университета, была наводчиком. Она говорила мягким, приглушенным голосом, с едва различимой хрипотцой, которая плохо сочеталась с ее детским лицом. На самом деле Уолдорф так и не закончила базовый курс разведки, поэтому морпехом-разведчиком была лишь на бумаге. Но не только молодость, недостаток опыта и навыков социального общения были причиной, по которой остальные с ней не считались, дело было даже не в том, что она женщина, а в ее общей незрелости. Она мыслила, как подросток, критиковала все, что попадалось на глаза, и часто была резка с остальными. К Эбигейл все относились с подозрением, потому что никто не мог представить, что такое побудило богатенькую девчонку, учившуюся в Лиге Плюща, заявиться в корпус и отправиться воевать. И пока остальные ожидали боя, она читала книги, которые потом сжигала, чтобы всегда быть налегке. Несмотря на отношение других морпехов к Уолдорф, Сукре видел в ней хороший потенциал. Дженаро давал ей советы, учил, как пользоваться средствами связи и сольвентом. А Уолдорф была все же внимательной и дисциплинированной ученицей. Иначе никогда бы не закончила Пенсильванский университет. Она заботилась о том, чтобы фляжки парней из отдела всегда были полными. Делала такие незначительные мелочи, на которые обычно внимания не обращаешь, но и жить без этого не можешь. И этих знаний об Эбигейл Стиву хватило, чтобы безнадежно в нее влюбиться.