Краеугольный камень

– У тебя будет ребенок, – сказала она, и на несколько секунд разговор прервался.

– Ты это серьезно? – спросил Дуглас.

– Серьезней некуда, милый. Ты станешь отцом, – Грейс прервалась, Стив услышал, как его брат радостно и восторженно, как подросток, завопил от счастья. А потом Грейси сказала: – Но это ведь тебя не удержит, я права?

– В Спарте мать, провожая сына на войну, желала ему вернуться домой со щитом или на щите. Что значило: вернись домой живым и гордым, как победитель, со щитом в руках, или пусть тебя, с честью погибшего в бою, принесут сослуживцы на щите. Грейси, скажи мне, что любишь меня так же сильно. Отпусти меня и пожелай вернуться домой со щитом, – Стивен не ожидал услышать нечто подобное от брата, ему даже стало неловко за подслушанный разговор, настолько интимный, и явно не предназначенный для него.

– Я люблю тебя, – согласилась Грейс.

– Но с легкостью не отпустишь? – усмехнулся Дуглас.

– Не отпущу, – подтвердила она его слова.

К утру сумка Дугласа уже была собрана. На его шее висел армейский жетон, а в руках были ключи от машины. Он улыбался и жевал жвачку. Мама отменила консультации, Брэд на день закрыл клинику, Грейси отпросилась с работы, а Стив пропустил колледж, чтобы проводить Дугласа в часть.

– Когда теперь увидимся? – спросил Стив брата, когда они сели за стол, чтобы позавтракать перед отбытием Дуга. Брэд договорился о его практике в Европе, которая должна была состояться сразу после рождественских каникул. На это же время у Дугласа намечалась смена личного состава.

– Не знаю, Стиви, – Дуглас повел плечом и сжал ладонь Грейс под столом.

– Стиви – шестилетний пухлый мальчишка. Меня зовут Стив, – сказал он.

– Засранец, вот ты кто, – брат рассмеялся и потрепал Стива по макушке, взлохматив тщательно уложенные воском волосы. – Увидимся летом.

– Возвращайся скорей, – попросила Грейс. И тогда Дуглас накрыл ладонью ее еще плоский живот.

От Стива не укрылся этот полный немого отчаяния жест. Он сгреб в кулак ткань ее тонкой шелковой блузки, сжал челюсти так, что на выбритом лице проступили желваки, и сглотнул – выступ кадыка скакнул вверх, а затем вернулся на место.

– Там, чтобы выжить, тебе нужна веская причина. То, ради чего ты будешь рвать глотки, стрелять в ублюдков и не задумываться о том, что каждая твоя снятая цель – не мишень в тире, а живой человек. Плевать – пусть сдохнут все разом, если это поможет мне вернуться домой, к семье, – сказал однажды Дуглас, когда вернулся домой из Сомали, после очередной смены состава. – Каждая выпущенная из ствола пуля – шаг в сторону дома.

– Ты хороший человек, – Стив взглянул в глаза брата, в глаза такие же голубые и светлые, как у него самого. – Но разве ты не понимаешь, что война – это путь наименьшего сопротивления. Что война – это смерть. И однажды ты можешь не вернуться.

– Заканчивай читать умные книжки, Стиви, – усмехнулся Дуглас, выдохнул в серое небо тугую струю табачного дыма и сжал плечо брата.

– В детстве ты колотил меня, чтобы я читал.

– Детство закончилось, – Дуг кивнул и закусил нижнюю губу. – Война – это не только смерть. Это такая своеобразная жизнь, понимаешь?

В тот момент, когда Дуглас коснулся живота Грейси, Стив понял, что тот имел в виду. Все стало до смешного очевидным. Он понял, что, взяв в руки оружие однажды, уже никогда с ним не расстанешься. И дело даже не в том, что тебе нравится убивать, нравится чувствовать свое превосходство, а в том, что война становится частью твоей жизни. И ты сам становишься неотделимой частью этого безумия, не можешь жить без армейского распорядка, без адреналина, кипящего в крови.

Стив никогда не задумывался о том, чтобы пойти в армию. Агитационные плакаты и лозунги на них считал слишком наивными, предназначенными для тех, кто, как и его брат, делил мир на черное и белое и с трудом окончил старшую школу. Но тем утром понял, что должен быть там с ним, потому что его гипертрофированное чувство долга, ответственность и верность своим убеждениям уже граничили с опасностью. Он почти двенадцать лет положил на то, что считал правым делом, каждый раз возвращался домой живым, и теперь, понимание того, насколько хрупкой может быть человеческая жизнь – смазалось. Что удивительно, когда Дуглас возвращался домой, то постоянно получал мелкие травмы: однажды он сломал три пальца во время игры в баскетбол на заднем дворе, в другой раз упал со стремянки, когда ремонтировал их с Грейси квартиру, как-то даже попал в аварию. Грейс говорила, что так происходит потому, что, вернувшись из командировки, он снимает костюм Капитана Америки и вешает в шкаф. Забавным было то, что в армии Дугласа звали не иначе, чем Капитан Америка, за немыслимое сходство в суждениях с супергероем из комиксов, хотя в то время он едва ли дослужился до сержанта. Стив, в силу своего возраста склонный к отрицанию всех и вся, называл это «патриотизмом головного мозга» и сам себе удивился, когда заговорил.

– Я поеду с тобой туда.

Брэд взглянул на него поверх утренней газеты, мать выдохнула и оперлась ладонями о гранитную столешницу. Грейс закрыла ладонью нижнюю половину лица. А Дуглас рассмеялся и похлопал брата по плечу.

Какими бы ни были его личные убеждения, в то утро Стив понял, что, если не поедет вслед за братом, тот вернется домой на щите, поэтому вместо практики в Европе, после рождественских каникул Стивен оказался в Афганистане, где Дуглас уже в звании первого лейтенанта командовал взводом. Сам Стив под его командование не попал, его прикрепили к стрелковой роте разведбатальона, а взводом командовал лейтенант Алекс Махоун.

Ближе к весне их взвод сопровождал пехотинцев на облаву в городе. Взвод в составе шестнадцати человек зашел в дом семьи, единственное преступление которой, как выяснилось позже, заключалось в том, что они были однофамильцами разыскиваемого талиба. События того дня стали тяжким грузом в воспоминаниях Стива. Он, как и его сослуживцы, по-хозяйски осматривал дом с винтовкой наперевес, не вступая в диалог с настоящими хозяевами дома. Жильцов нашлось четверо – старик со старухой и молодая женщина в бурке7 с младенцем на руках. Тогда и случилось то, что заставило Стива полюбить лейтенанта Махоуна, простить ему все грехи, простить беспочвенные придирки и свирепый нрав.

Ребенок на руках у женщины разрывался от плача. Взводный медик сообщил, что вероятно, он голоден, а женщина не может оголить грудь в присутствии стольких посторонних мужчин, от того и не кормит его. Алекс Махоун попытался успокоить женщину, а когда детский плач стал невыносим, разрешил ей выйти в другую комнату и покормить ребенка за закрытой дверью. Тогда сердце Стива разбилось в первый раз. Ему было странно, что такие вещи, как рождение и кормление грудью, происходили посреди глиняных руин, в которые превратился Кабул.

Афганский народ разбивал его сердце множество раз после этого. Иногда, прямо посреди операции, ему хотелось сесть на пыльную, немощеную улицу Кабула, не думая о том, что в домах может прятаться вражеский снайпер, и расплакаться. Ему хотелось просить прощения за то, что они натворили в чужой стране, еще задолго до того, как прибыли сюда. Стив никогда не воспринимал себя, как отдельно существующего человека, он всегда был частью целого, частью страны, в которой родился и вырос. И раз уж он был частью страны, учинившей то, что теперь окружало его, то был виноват, и ему было ужасно жаль. Каждый день пребывания там, в военном лагере близ Кабула, вселял в него все большую уверенность, что они все подвели этих людей, потому что пришли даровать им свободу, свергнуть тирана, а на деле внушили страх и веру в то, что каждый новый герой был хуже старого злодея. Осознание этого пришло к Стиву запоздало, когда пути назад уже не было.

Все, чем они занимались с тех пор, как Стив прибыл в лагерь – это выламывали двери, в поисках призрачного врага, уничтожали дома и наводили ужас на семьи, живущие там. И делали это из страха и перед высшими чинами, которые отдавали распоряжения, сидя в своих кабинетах в штатах, и перед самими собой. Они делали это по приказам, которые отдавались, в попытках компенсировать их неспособность захватить талибов. Выходило хуже некуда: они словно прихлопывали мух кувалдой в саманных8 хижинах.

7

Бурка, также известный как чадра в Афганистане или паранджа в Центральной Азии – верхняя одежда, укрывающая тело и лицо, которую женщины носят в некоторых исламских традициях, чтобы прикрывать себя на публике.

8

Саман – кирпич-сырец из глинистого грунта с добавлением соломы или других волокнистых растительных материалов.