Сирийская жара

Олеся еще раз подивилась, насколько осведомлен Араз, демонстративно отрекавшийся от своей бывшей профессии и от всего, что с ней связано. Она не удивилась бы, узнав, что он под псевдонимом строчит материалы в ведущие СМИ, а скорее всего, в интернет-издания. И эта догадка не пришлась ей по душе.

Она не стала выяснять подробности про «доктора», решив, что эти вопросы лучше разъяснить у других людей, которым больше доверяет. Скажем, у того же самого «араба» или у Ермилова, даже если тот будет ворчать, как обычно, что Меркулова лезет куда не следует.

Телефон Горюнова пробормотал невразумительно по-арабски, наверное, о недоступности абонента, из чего Олеся заключила, что Петр не в России. Небось оставил мобильный в шкафчике в модуле в Хмеймиме и с ксивой Кабира Салима лазит по просторам Сирии, мимикрируя то под араба, то под курда, а то и под турка. Журналистка слышала, как Горюнов говорил по телефону с каким-то турком.

Едва Меркулова дала отбой, подумала, что напрасно ему позвонила. В конце концов, он ведь отлично слышал слова курда и, если и обратил на них особое внимание, вряд ли посвятит ее в свои размышления по этому поводу.

«Да и что такого сказал Салар? – пристыдила сама себя Олеся. – Ермилов меня высмеет».

Она так думала, но сама уже набирала его номер, запоздало встревоженно взглянув на часы. Шел десятый час.

Ермилов в той их совместной командировке годичной давности в Сирию получил легкое ранение, и вежливая Меркулова первым делом спросила, как его драгоценное здоровье, не дожидаясь, когда ей намекнут на поздневечернее время.

Олеся в принципе не страдала деликатностью, вспоминала про этот атавизм интеллигентного человека только по необходимости, а Ермилов привык, что почти из любого разговора, даже кажущегося на первый взгляд бессмысленным, можно выудить пользу для дела.

Меркулова услышала в трубке на заднем фоне детский девчоночий визг, чье-то шиканье, а затем капризное: «Ну па!» Представив полковника заботливым папашей, Олеся улыбнулась. А Ермилов, зажав трубку ладонью, прикрикнул на дщерь неразумную: «Наталья, дождешься у меня». Журналистка все же услышала, но никак не отреагировала.

– Ты ведь не о моем здоровье справиться решила? – утихомирив дочь, спросил Ермилов насмешливо. – Раны я зализал. Но ты ведь, лиса, чего-то хочешь?

– Как бы так по телефону сказать? Это как раз связано с той поездкой и моим интервью. Ты помнишь, с кем я говорила?

– Разумеется.

– И кто переводил, ты тоже помнишь? Так вот, он не дословно перевел. Я вернулась к тем материалам, нашла переводчика.

Ермилов вздохнул:

– И что ты там узнала?

– На первый взгляд, ничего, – огорошила его Олеся. – Но… Была пара фраз, которые меня зацепили. Хорошо бы снова туда съездить и переговорить с тем парнем подробнее.

– Ага, – снова вздохнул полковник. – Тебе не хватило одного раза? Может, тебя все-таки контузило тогда? Я бы сделал скидку на контузию, но придется просто-напросто послать далеко и надолго.

– Пошли меня, – обрадовалась Меркулова. – У меня никаких обязательств нет, и я пойду куда глаза глядят. А глаза у меня глядят… – начала было она мечтать вслух о том, как феерично она развернет свою журналистскую деятельность на полную катушку, если ее никто не будет контролировать.

– Но-но, – строго предостерег полковник. – Я же не послал. Однако ты мне руки выкручиваешь. Посажу тебя под замок когда-нибудь.

– Основания? – напомнила она о юридической стороне вопроса, но с улыбкой, понимая, что и Ермилов шутит, ворчит привычно. Они всегда так пикировались.

– Сделаем так, – он зашуршал страницами, по-видимому, ежедневника. – Я сейчас в цейтноте, впрочем, как всегда. Пришлю к тебе завтра своего сотрудника к вечеру. Где тебе удобно?

– Адрес ты мой помнишь? – Олеся улыбалась, памятуя, как однажды Ермилов явился к ней домой по делу, но немного выпивши перед этим на поминках друга.

– Удивительно, как ты притягиваешь неприятности.

– Почему неприятности? Обычно это приводит к созданию первоклассного материала, – похвалилась журналистка.

– Скромность – это не твоя сильная сторона, – урезонил Ермилов.

Оставшуюся часть вечера Меркулова переписывала интервью на другой диктофон, а рукописный перевод Араза просто отксерила.

Майор Вася Егоров нажал на дверной звонок, но за обитой черным дерматином дверью царила тишина. Из-под двери пахло то ли дымом, то ли благовониями и… кошкой. Вася чихнул и увидел соскользнувшую с двери на пол записку: «Стучите! Звонок не работает».

Шеф отправил его к журналистке Меркуловой с таким скорбным видом и такими строгими напутствиями, словно на фронт товарища посылал, на верную погибель. А ведь поговаривают в их отделе ДВКР, что Ермилов с журналисткой старые друзья. Мог и сам с ней разобраться.

«Не поддавайся на льстивые речи, забери диктофон, никаких расписок не оставляй, – увещевал Ермилов. – Поменьше с ней бла-бла. Она может твой треп записать».

Егоров знал за собой грешок – несдержанность. Вот и тогда после слов шефа он выпалил:

– А отпечатки пальцев тоже там не оставлять, шеф?

Полковник поглядел на Егорова свирепо. Зануда Ермилов известный. Дотошный до дрожи подчиненных. Перестраховщик. Удивительно, что его держат в военной контрразведке, да еще начальником отдела назначили, при том, что пришел он сюда из Генпрокуратуры. Сидит в нем эта изуверская прокурорская начинка.

Вася лукавил, придираясь к шефу. Ермилов ему, в общем, импонировал, хотя и доставал изрядно молодого сотрудника, кадрового фээсбэшника, да еще и потомственного. Отец до полковника дослужился и возглавлял сейчас службу безопасности одного из крупных московских банков, а дед так вовсе генерал-майор. Но тот в нелегалах был, пока не погорел в Австрии еще в молодости. Работал и в Польше. Потому и отец Василия получил имя Стефан. Отец в свое время тоже стремился в нелегалы, да и сам Вася. Но младшему Егорову, кроме английского, языки не давались.

Глядя на черный дерматин двери квартиры Меркуловой, он призадумался, как можно постучать по мягкой обивке. В итоге пошлепал по ней ладонью. Одернул черную курточку и пригладил короткий русый чубчик.

Дверь приоткрылась на несколько сантиметров, и высунулись две головы – женская и кошачья, рыжая и… лающая. За спиной Меркуловой царила темнота. Егоров слегка оробел.

– Я от Ермилова, – кивнул он неуверенно и вытянул шею, чтобы еще раз взглянуть на номер квартиры. Не ошибся ли? Было ощущение, что у него сейчас спросят пароль.

– Не пугайтесь, у меня кот юные годы провел с собаками, отсюда такие дурные привычки. С кем поведешься, того и наберешься. У вас собаки нет?

Напряженный Василий едва не засмеялся. Вот и пароль!

– С собой? – он оглянулся, словно собирался спасаться бегством. Похоже, журналистка с приветом.

– Да нет же! Котовский не выносит собачий запах. Может укусить.

– Ах, в этом смысле! Нет-нет, я чист, – пошутил он.

Дверь приоткрылась шире. Внутри тьму с трудом разгонял свет нескольких свечей. Вот откуда пахло дымком.

– Не пугайтесь, – повторила она, – я делаю ремонт, и мне попался электрик-шарлатан. Этот паразит сотворил короткое замыкание. Зато таким образом хорошо маскировать беспорядок в квартире. Давайте куртку и проходите в комнату. Там свечей больше. Не наступите на кота и на обои.

– Как же вы теперь без света? – Василий подсветил себе дорогу фонариком мобильного телефона.

– Завтра четвертую электрика, – то ли в шутку, то ли всерьез сказала Меркулова. – Меня зовут Олеся.

– Василий, – представился Егоров, выискивая место, куда можно сесть без ущерба коту, обоям, краске и рукописям. – Да я, собственно, ненадолго. Мне сказали, что у вас имеется некая аудиозапись. Я бы ее забрал, если вы не возражаете.

– Дело даже не в той записи, а в особенностях перевода, – Олеся крепко схватила его за локоть, подвела к дивану и усадила. Передвинула плошки со свечами на журнальный столик, поближе к гостю. – Вот, читайте. Поясню, это интервью дал мне курдский командир одного из подразделений YPG довольно высокого ранга. Ваш шеф знает, он присутствовал при беседе. Выделенное маркером мне перевели только вчера.