Юленька

– Руки убрал! – Юлий отступил на шаг, чтобы сохранить равновесие. – Пожалуй, задний ход – не мой выбор, – заявил он, растянув губы в откровенно издевательской улыбке, – так что оставляю это для тебя, раз так о нем печешься!

Он поправил ремень сумки и помахал рукой, намереваясь больше не встречаться с этим мужиком никогда.

– Ты тоже задний ход береги, murkel, – фыркнул ему в спину тот, прежде чем скрыться за злополучной дверью. – Бесплатная мудрость, так сказать.

Юлий, полный гневных мыслей, показал закрытой двери средний палец и отправился обходить здание. Продолжая в голове спор с мужиком, он добрался до парадного входа, который выглядел не сильно лучше заднего, но здесь, однако, была и табличка с часами работы, и тетка на входе, проверявшая его документы целых полчаса. Тетке он тем не менее понравился. Получил звание «хороший чистенький мальчик», ключи от комнаты на втором этаже и обещание, что сосед у него тихий.

Тихий сосед обнаружился валяющимся на кровати. «Вот это шпала!» – восхитился всегда комплексующий по этому поводу Юлий. Он так и не дотянул до «выше среднего», хотя родные подавали большие надежды.

Шпала на кровати назвалась Витей. Витя учился на втором курсе, красил волосы в черный цвет и одевался как-то странно. Разбирая свои вещи, Юлий пытался понять по соседу, кто он – гот, гламурный мажор, панк или просто сумасшедший, но не смог. Наряду с черными волосами, висящими странной паклей, у Вити были в ушах чуть ли не бриллианты, а на руке – огромная татуировка, сделанная откровенно паршиво. Юлий и сам давно подумывал о татухах, но хотелось что-то крутое, качественное и со смыслом. У соседа же от запястья до локтя громоздились какие-то вензеля, буквы – то ли недоделанные, то ли полустертые. Не круто.

– Я был в Польше как-то раз. Проездом, – сообщил Витя мимоходом. – Унылая страна.

Не согласиться с этим было невозможно, и Юлий невольно улыбнулся. А потом Витя потянулся, скрипнув своими длиннющими конечностями, сел и близоруко прищурился.

– Выпить есть? – поинтересовался он. – У меня есть баклашка, начатая, правда.

И тут Юлий как-то сразу понял, что с соседом они поладят.

***

Так и случилось. Витя и правда оказался тихий, немного странный, но вообще-то отличный. Он курил практически не останавливаясь: в форточку, в вентиляцию душевой, в вытяжку над маленькой плитой на две конфорки. Юлий тоже курил, так что это было отлично. Помимо этого, Виктор к своим двадцати двум годам умудрился объехать всю Европу (стопом или подвязывался на сезонную работенку), занимался фотографией, спал только в дневные часы и никогда не спрашивал лишнего. А покорил он тем, что не удивился «девчачьему» имени, а только кивнул, впервые услышав его, будто бы Юлий представился Славой или Пашей. Словом, с соседом поразительно повезло.

С его же слов Юлий узнал, что контингент в общаге в целом подобрался приличный – тут не было стихийных непрекращающихся попоек, ора под гитару, пьяных драк, философских споров в кухне и дележки провизии, что входили во все мифы о веселой студенческой жизни. Так называемые иностранцы, что заселяли остальные комнаты, в подавляющей своей массе, если не изъяснялись, то вполне хорошо понимали русскую речь, поэтому проблем с коммуникацией так же не возникало. Причиной тому было то, что все они по факту приехали из ближнего зарубежья, еще совсем недавно бывшего Советским союзом. Впрочем, об этом не нравилось вспоминать никому, поэтому поляки, литовцы, латыши, украинцы, казахи, армяне и так далее – все они были гордыми иностранцами и выгодно повышали рейтинг университета, принимающего студентов «со всего мира».

Справедливости ради, стоило отметить, что немцы и даже англичане тоже встречались, но сложно было представить, как их сюда вообще занесло.

Институт был маленьким гуманитарным придатком одного из крупнейших университетов города, но, судя по наблюдениям Юлия, народ сюда попадал по какому-то неопределимому признаку. Вероятно, это был пофигизм. Большинству его новых знакомых было безразлично практически все на свете, и Юлий впервые в жизни заметил за собой совершенно новое – потребность в социальной активности. Не прятаться от окружающих, как это было в школе, а напротив – общаться, гулять, пить и быть в центре каких-то событий.

Это удалось не сразу. Первые несколько недель все окружающие будто бы обживались на новом месте, не торопясь сбиваться в компании или парочки. Все изменилось, когда его соседа Витю приехали навестить вернувшиеся из какой-то зарубежной поездки друзья. У них оказалось много алкоголя, веселых рассказов, и вскоре к ним в комнату уже стучались другие студенты. Так, благодаря чужим по сути людям (друзья Вити ушли под утро и больше не появлялись), Юлий обзавелся кучей новых знакомых, которые после вечеринки перешли в разряд приятелей, а также изменились представления о «приличном» контингенте общежития. Все это более чем устраивало Юлия – новая страна, новая жизнь и новые люди вокруг. Он ни раз думал о том, что его первая встреча с общагой оказалась совершенно не показательной. Быдловатый мужик совершенно не отражал ту действительность, что находилась внутри этого здания.

Мужика, кстати, звали Дима. Юлий узнал это в первый же день, когда пожаловался Вите на не слишком теплый прием. Дима заведовал хозяйственной частью и был то ли плотником, то ли слесарем, а может даже и сантехником. Витя и сам не был уверен, в чем заключалась должность, описав ее обтекаемым «его зовут, если что-то не работает», Юлий был рад, что у них работает все – звать Диму не хотелось.

С первой встречи они больше не разговаривали, но Юлий частенько видел коренастую фигуру – из окна или в конце коридора. Почему-то не замечать его не удавалось. И, если сперва Юлий специально осматривался, опасаясь столкнуться со своим «врагом», то через какое-то время стал замечать за собой, что, выходя из комнаты, ищет его глазами намеренно. Он не мог объяснить для себя эту странную тягу к слежке ничем, кроме интереса. Отчего-то после того короткого разговора перед дверями, ему показалось, будто он то ли не все понял, то ли не все сказал.

Вероятно, виной тому был взгляд, что он поймал лишь однажды – долгий, внимательный и любопытный. Да, именно любопытный, но не такой, будто Дима смотрел на него, как на какую-то диковинку, был в этом его взгляде какой-то вопрос или даже подозрение. Юлий шел тогда мимо и даже заметил его, зависнувшего на стремянке под потолком, не сразу – обернулся на матерный возглас и застыл, пришпиленный этим вот самым взглядом к месту. Он даже не сразу отвел глаза, хотя отчего-то ужасно смутился.

– А, это ты, murkel, – будто бы безо всякого интереса протянул тогда Дима и тоже отвернулся, на чем их короткая встреча закончилась, потому что Юлий выскочил из коридора как ошпаренный.

Так прошел месяц. Юлий сближался с другими студентами, более-менее регулярно посещал пары, читал, слушал музыку, гулял, если позволяла погода, и в целом жил лучше, чем когда бы то ни было до этого.

Слежка за Димой стала чем-то вроде необходимого ежедневного ритуала. Юлий даже пытался вести какую-то мистическую статистику из серии: увижу его – неудачный или удачный день будет. Статистика, правда, не выдерживала никакой критики. Дима в своем грязном комбинезоне попадался ему независимо от погоды, настроения преподавателей и других жизненных обстоятельств. Он просто был. Его присутствие в общежитии ощущалось на каком-то сверхфизическом уровне. А, когда Юлий выяснил, что Дима так же живет здесь, получив комнату от работы, этому нашлось и логическое объяснение.

Неизвестно, как бы и дальше складывалась жизнь в общежитии, если бы однажды Юлий не сломал форточку. Стоило признать, что старые рамы давно просились на свалку или хотя бы к надежному мастеру, а с той частотой, с которой их открывал и закрывал то Юлий, то Витя, чтобы покурить, даже удивительно, что окно так долго держалось. Вити в тот день не было – он угнал на пару дней куда-то за город, и Юлий наслаждался одиночеством.