Страница 19 из 72
Кхе кхе, — я выразительно прокашлялась а что это Торин так на меня смотрит?- тихо, ага, так что весь отряд слышит, спрашиваю Балина- Ему песня не понравилась, да?- И невинно глазками так хлоп-хлоп. Все гномы кто украдкой, кто открыто глянули в сторону узбада, который аж поперхнулся от такого пристального внимания. Ха, один ноль в мою пользу, нечего гляделки распускать. Лососни тунца, так сказать. Но недолго я радовалась.
Как ты пела понравилось, с какой-то неуловимой хитринкой в глазах ответил Торин- а вот на счет песни сказать сложно, я же не знаю перевода. Впрочем, это решаемо, Балин, дай ей бумагу, пусть напишет.
Вот это удар ниже пояса, конечно. Заметив мой ошарашенный взгляд, предводитель гномов повеселел настолько, что даже улыбнулся. Воистину, сделал гадость- сердцу радость. Ну и что мне с ним делать… Я приняла из рук Балина лист пергамента, пёрышко и бутылочку с чернилами. Писать перевод песни о любви не хотелось категорически, врать и перекраивать перевод не хотелось тоже. Но написать что-то было нужно. Я патетично взмахнула рукой с пером.
Бумага и перо в моих руках вдохновили меня записать одну песню! Песню о вас, о храбрые потомки рода Дурина сказала я минут через десять.
Я честно надеялась, что песня в честь гномов затмит по интересности любовную лирику. Так же, я честно надеялась, что могла во время путешествия хоть краем уха услышать из какого рода происходят эти славные ребята, а то лишних вопросов не миновать. Да и простит меня Эд Ширан, потому что авторство “I see fire” принадлежит ему полностью и целиком, хотя я и сказала “записала”, а не “написала”. Точность формулировки решает, хаха.
Я отдала лист Балину и начала петь. Вот уж выбрала из двух зол, терпеть не могу прилюдное пение! Но черт побери, эта песня вызвала во мне слишком много чувств. И пусть не было сейчас в песне этих переливчатых интонаций Ширана, пусть я пела почти шёпотом, каждое слово откликалось в моей душе бурей эмоций. Когда поешь песню о каких-то легендарных событиях, и участники этих самых событий вот так вот запросто сидят напротив тебя и внимательно слушают каждое слово, заглядывая в лист с переводом…Это приносит невероятные по силе эмоции. А еще я знаю что они умрут, должны были умереть. Вот Кили откинул волосы с лица и хмурится, как будто бы понял ход моих мыслей. Фили и Торин не отрываясь глядят на пергамент. Когда песня закончилась я с удивлением обнаружила, что по моим щекам катятся слезы, а тишина стоит ну просто гробовая. Я поднялась и слегка поклонилась своим слушателям. Мне срочно надо было побыть одной и привести в порядок эмоции. Если я пойду и проверю свою лошадь, это ведь не будет смотреться странно, правда?
====== Глава 17. ======
Через несколько дней мы наконец достигли Лихолесья. Гэндальф оставил нас, снабдив лишь парой напутствий, и сейчас мы стояли на границе этого славного лесочка, совсем непохожего на благословленные эльфийские кущи. Я глубоко вдохнула пахнущий сыростью воздух. Так раньше пахло в метро, на глубоко заложенных станциях. Пристроившись в конец отряда, я последней шагнула на тропу. Она вилась тоннелем между узловатыми деревьями и исчезала далеко во мраке. Даже орочьим зрением я не могла различить что скрывается дальше пары десятков метров. По мере продвижения вглубь леса запах начал меняться. Перепрелая листва, сырая земля- тяжелые запахи били в нос, туманили сознание, навевали новые ассоциации. Теперь уже с кладбищем. Антураж создавал ощущение, что ты заживо похоронен. И кажется, если закрыть глаза, то можно услышать как стучат комья земли по крышке твоего гроба. Тропинка была старой, поросшей травой и мхом. Она то и дело исчезала, старалась спрятаться от глаз путников. Тени от веток рождали причудливые фигуры. И чем дальше мы заходили в лес, тем мрачнее он становился. Шли молча, гнетущая атмосфера захватывала каждого, осмелившегося прийти сюда. Не было слышно зверей и птиц. Только кружащая тут и там летучая членистоногая мелочь, в пару раз крупнее обычного, да бесшумные черные белки, которых смогла различить не только я, но и зоркий глаз нашего хоббита.
Спустя день хода начала появляться паутина. Много липких белых нитей на ветвях…Я поежилась, зная с какой хреномордью тут можно столкнуться. Воистину, меньше знаешь- крепче спишь. Я знала много, так что хороший и здоровый сон мне явно не грозил. Передвигаться ночью по Лихолесью, не сбившись при этом с тропы, получилось бы разве что у меня. Остальные же не могли различить и своих рук, поднесенных к самому носу- такая тут царила непроглядная тьма. В этой тьме выделялись глаза, то и дело светящиеся в подлеске. Красные, зелёные, белесые. Они принадлежали разным представителям местной фауны, которые сбежались на свет костра, разведенного неосторожными гномами. Мне удалось разглядеть обладателей красных глаз. Странные существа, больше всего походили на огромных крыс. Они шевелили вибриссами, перемигивались своими красными глазёнками, шуршали и копошились, боясь подойти поближе, но нежелая выпускать возможную добычу из поля своего зрения.
Для меня ночь прошла как в тумане. Было душно, но очень холодно. Я сидела обхватив себя руками и размышляла над тем, что я заработаю раньше- воспаление лёгких, цистит или нервный срыв на пару с прогрессирующей депрессией. Наверное, воспаление. Учитывая то, что я до сих пор ни разу не сорвалась в истерику, оставалось только подивиться на устойчивость моей нервной системы. Воспринимаем тяготы судьбы с философским стоицизмом и стоим против хаоса окружающего мира. Сенека на пару с Марком Аврелием могли бы мною гордиться.
Дни шли за днями, запасы провизии кончались, как и запасы терпения. Единственное что меня радовало- будучи орком не надо было особо заморачиваться со справлением естественных нужд. Будь я 24/7 девушкой это было бы проблематично. С тропы сходить нельзя, далеко от отряда отходить тоже нельзя. В общем, оставалось только возблагодарить небеса за такое неординарное решение.
С каждым шагом нарастало ощущение тревоги и какого-то непонятного раздражения. Тропа защищала путников неизвестной магией, но ощущение что за нами следят не отпускало меня ни на секунду.
Когда мы дошли до заколдованной реки мне сразу вспомнились сказки о живой и мёртвой воде. Тёмную воду реки, что пересекала нашу тропинку, вряд ли можно было назвать живой. Если вода и впрямь могла “запоминать” и заряжаться недоброй силой, то на эту водичку я бы даже смотреть не хотела. Да разве был у меня выбор?
Река текла очень медленно, но дна не было видно. Оно как будто резко уходило вглубь. Чуть оступишься со скользкого берега- пропадешь. Может у местных другие поверья, но мне стало страшно, когда я подумала какой водяной может обитать в такой-то чудной речушке. Как и большая часть нечести, водяной может оборачиваться чем угодно. Так что я особо пристально приглядывалась к каждой подозрительной коряге, прислушивалась к любому шороху. Он может появится в облике птицы, животного, рыбы. Не терпит водяной хозяин непочтительного к себе отношения, гневается, мстит и даже может затянуть в омут.
К моей радости, мы перебирались через реку на лодке. Хлипкой, ненадежной, но всяко лучше чем то, что показывали в фильме. По корягам и веткам я добраться до противоположной стороны не смогла бы- точно загремела бы в воду. Я плыла во второй заход. Прежде чем вступить в лодку я тихо, на грани шепота, попросила у водяного позволения переплыть. Не знаю кто и какие чары наложил на реку, да и есть ли вообще там какая-нибудь нечисть, но всегда лучше перебдеть. Знаю, глупо, но сгинуть в реке еще глупее. Или вон, заснуть как Бомбур. Уже сидя в лодке я судорожно пыталась вспомнить почему заснул толстяк. Вроде упал в реку. Но ведь было что-то еще…
Как только я сошла на берег, тут же поняла что именно. Олень (или всё таки водяной хозяин, прикинувшийся им), которого Торин попытался подстрелить, прыгнул через реку, задел в полёте Бомбура и свалил того в тёмные воды под уверенное утверждение узбада о том, что мы сами куем удачу. Ага, закрыл бы варежку и не понтовался почем зря.