Хранить вечно

– Верю, – сказал Саксум. – От кого вы уходили? Ты сказал: «напрямую надо было уходить». От кого?

Взгляд Нумы наконец нашёл лицо собеседника.

– А-а, Саксум… – сказал он. – Это ты… Чего тебе? Ты что-то спросил?

– От кого вы уходили? – терпеливо повторил декурион. – Ты сказал: «напрямую надо было уходить».

– Напрямую, – подтвердил разведчик. – Через лес. А мы по сухому руслу пошли. А они уже там…

– Это я уже слышал, – сказал Саксум. – От кого вы уходили? До этого. Перед тем как попали в засаду.

– Так там целое войско, – удивлённо задрал брови Нума; от этого движения рана у него на лбу разошлась и начала кровить. – Там их целая тьма…

– Там – это где?

– Я ж говорю, – сказал Нума. – Один переход отсюда. За вторым лесом.

– Сколько их?

– Дохрена и больше. Не менее шести когорт пехоты. И конницы немерено. Четыре алы точно есть. А может, и поболе. Понял? Там ещё что-то пылило вдоль холмов. Да только сильно далеко. Не разглядеть.

– Так это что же… – Саксум встал, он почувствовал, как у него вдоль хребта потянуло острым неприятным холодком. – Это что же… Это получается… они на Тубуск идут?

– С такой силищей они могут идти прямо на Ламбессу… – глядя на него снизу вверх, с кривой ухмылкой сказал Нума Аэлий и ладонью стёр повисшие на брови капли крови. – Или на Кирту. Понял? Что им какой-то вшивый Тубуск!..

Весь следующий день прошёл в беготне и суете. Готовились к осаде.

Спешно укреплялись ворота, оборудовались подступы к ним. Заготовлялись брёвна и доски. Перед воротами копали рвы, делали насыпи, укрепляя их дёрном, поверху устанавливали рогатки и плетёные из веток щиты.

В огромных количествах запасалась вода. Город, в основном снабжавшийся водой по акведуку, идущему издалека, от горных ручьёв, теперь не мог надеяться на бесперебойное водоснабжение. Поэтому заполнялись все имеющиеся в городе ёмкости, самой большой из которых был сухой до этого дня бассейн на Форумной площади. Целая бригада, спешно сформированная из либертинов и рабов, в бешеном темпе, сменяя друг друга, рыла недалеко от загонов для скота дополнительный колодец.

Из местных жителей формировалось ополчение и многочисленные вспомогательные отряды: землекопы, водоносы, скотобои, кашевары, санитары, оружейники. Даже из рабов, обычно не привлекаемых к военной службе, были сформированы две кентурии лёгкой пехоты.

Готовились новые места в госпитале. На пустыре между казармами специально под лазарет устанавливали несколько больших кожаных палаток.

На алтаре у храма Святой Триады на Форумной площади, дабы испросить милость бессмертных богов и заручиться их поддержкой в предстоящей битве, был проведён торжественный ритуал принесения в жертву быка и очищения отрядных знамён, значков и оружия. Молились все. Сотни горячих просьб и пожеланий взлетели в этот день над Тубуском, адресованные Юпитеру Всеблагому Величайшему, Юноне и Минерве, Марсу и Виктории, Хе́ркулесу, Фортуне, Меркурию, Янусу, Сильва́ну, Аполлону и Диане, Эпо́не и Гениям императора и местности. Богов было много. Каждому из них полагались свои слова и свои подношения. Следовало тщательно следить за тем, чтобы никто из бессмертных не был обойдён вниманием. Но молились в этот день в Тубуске не только романским богам. Население городка было пёстрым, а границы Империи простирались далеко. Поэтому услышали молитвы в свой адрес и греческая Кибе́ла с египетской И́сис, и далёкий иудейский Яхве с ещё более далёким армянским Ми́трой…

Кентурия Марка Проба полным составом была брошена на расчистку периметра вокруг крепости. Задача, поставленная префектом Титом Крассом кентуриону, была непростой: ликвидировать любую растительность, поднимающуюся выше колена, на расстоянии трёхсот шагов от крепостной стены.

Сразу же после завтрака Марк вывел свою сотню на работы. Рубили, ломали, выкорчёвывали. Всю зелень и всю мало-мальски пригодную для дела древесину сваливали на телеги и везли в крепость. Сухие ветки и кустарник жгли на месте.

Солнце, выбравшись из рассветного тумана влажным, тёмно-красным, тяжёлым, к полудню раскалилось, разошлось и жарило совсем по-летнему. На белёсом небе не усматривалось ни единого облачка. У размытого маревом горизонта дрожали, растекаясь серебром, несуществующие озёра. Трещали цикады. Трещали и выбрасывали вверх мириады искр высокие, почти бездымные, бледные в солнечном свете, костры. Легионеры Марка (сплошь зелёносопливая молодёжь, ещё даже не принявшие присягу и лишь накануне поспешно включённые в списки легиона и получившие на левое плечо знак новобранца – наколку-точку) по причине жары и с разрешения своего кентуриона разделись и теперь бегали голые и чумазые, точно жрецы-лупе́рки, таская огромные охапки веток и хвороста и успевая при этом ещё и задирать и подначивать друг друга, – им было весело.

Марк, глядя на это бесшабашное, немного нервное веселье, вдруг с горечью подумал о том, что, возможно, уже в самое ближайшее время недосчитается многих и многих своих солдат. Что такое четыре месяца подготовки для человека, который до этого ни разу не держал в руках ни меча, ни копья?! Мало, мало! Да и реальный бой – это ведь совсем не то, что бросать (пусть даже метко) своё копьё в нарисованный на заборе круг или рубить (пусть даже ловко) тупым мечом безропотное соломенное чучело. Бой есть бой. И богатый опыт кентуриона говорил ему о том, что на поле боя зачастую побеждает как раз не тот, кто более меток или тот, кто ловчее управляется с мечом и щитом, а тот, в ком больше природной злобы, кто способен преодолеть свой страх и не замечать боль, тот, кто в минуты жестокой схватки полностью забывает о себе и думает лишь об одном – о том, как нанести максимальный, непоправимый, смертельный урон противнику. А откуда, скажите на милость, взяться злобе в сопливых подростках, только недавно оторванных от мамкиной титьки? И откуда, скажите на милость, взяться у этих же подростков способности преодолевать страх и боль? Ведь, чтобы научиться этому, четырёх месяцев, конечно же, недостаточно. Да для этого и всей жизни порой бывает недостаточно! Он, разумеется, сделал всё, что мог, чтобы научить своих, ещё не до конца выбравшихся из детства, новобранцев искусству выживания на поле боя. Всё, что было в его силах. Или всё же не всё?..

– Ты брата своего с утра не видел? – спросил он пробегающего мимо, вымазанного с ног до головы сажей, Ашера.

Тот остановился и отрицательно помотал головой, повязанной не менее чумазым, чем он сам, платком:

– Нет… Они, по-моему, ещё по темноте куда-то уехали. Я Кепу видел – он фляги у колодца наполнял… А что?

– Да нет, ничего, – махнул рукой кентурион. – Ладно. Ступай…

Префект Тит Вале́рий Аттиа́н Красс, как это и полагается начальнику гарнизона и коменданту крепости, руководил подготовкой к обороне. Он отдавал распоряжения, диктовал приказы, отправлял посыльных с поручениями и распоряжениями, принимал и выслушивал донесения и доклады, проводил скоротечные совещания – в общем, он был в эпицентре всех дел и событий, хотя за весь день, кажется, ни разу так и не переступил порога своего кабинета.

Зато трибуну-латиклавию Гаю Корнелию Рету на месте не сиделось. Он был стремителен и вездесущ. Его белоснежный, с широкой пурпурной каймой, роскошный плащ мелькал повсюду. Порой, казалось, что он находится в нескольких местах одновременно.

Возле южных ворот трибун отчитал плотников за нерадивость и заставил их ошкуривать уже сложенные в штабель брёвна.

Возле северных ворот он битый час объяснял бестолковым рабочим методику отсыпки вала и способы установки различного типа заграждений.

Побывав у Марка Проба, он отругал кентуриона за беспечность и заставил легионеров облачиться в кольчуги: «Откуда ты знаешь, кентурион, – может, вон за теми кустами уже противник прячется! А твои солдаты тут скачут голые, как простолюдины в пале́стре!..» Впрочем, как только приметный плащ трибуна-латиклавия скрылся за углом крепости, ненавистные, раскалённые солнцем кольчуги вновь полетели на землю. Кентурион, отвернувшись и разглядывая далёкий горизонт, сделал вид, что не заметил этого повторного грубейшего нарушения формы одежды.