Хранить вечно

Лошадь под ним вдруг зашаталась и рухнула на бок. Саксум полетел кувырком в траву, вскочил и сразу же столкнулся с человеком, со всех ног бегущим к реке.

– Назад!!.. – крикнул Саксум в искажённое страхом, со сбившейся набок бородой и дико вытаращенными глазами, лицо. – Назад! Туда нельзя!..

Но человек ударил его наотмашь по щеке, шарахнулся в сторону и запрыгал вниз по берегу на одной ноге, пытаясь на ходу стащить с другой тяжёлую, подбитую гвоздями, калигу.

Декурион машинально потёр щёку и опять посмотрел на реку. Вниз по реке плыли тела. Много тел. Ниже по течению, где начинались перекаты, на небольшой каменистой отмели посреди реки уже набралась целая россыпь прибитых туда течением трупов. Тела были утыканы стрелами и издалека напоминали многочисленную семейку крупных ежей, высыпавшую на остров и беззаботно греющуюся на утреннем солнышке.

Саксум сжал зубы и, повернувшись спиной к реке, медленно побрёл в сторону лагеря. А навстречу ему всё бежали обезумевшие от страха, бросающие на ходу оружие, люди. Но кто-то уже бежал назад, обгоняя его, спотыкаясь, падая и поднимаясь, что-то крича, хватая за руки встречных. А слева, над шатрами, тяжёлыми неторопливыми клубами поднимался густой чёрный дым. Там что-то громко трещало. И кто-то там отчаянно визжал, и доносились оттуда невнятные крики и глухой стук мечей. У Саксума вдруг резко и сильно заныло левое плечо. Он захотел потереть его, размять, отогнать эту непрошенную и неуместную здесь боль, но рука его наткнулась на холодный металл кольчуги. Саксум опомнился. Придерживая висящий на боку меч, он со всех ног помчался к лагерю.

Обогнув старую крепость, декурион выскочил к первому ряду палаток.

В лагере царила неразбериха, стоял многоголосый ор. Сотни людей, женщин и мужчин, – вооружённых и безоружных, полностью одетых в доспехи, полуодетых и почти вовсе раздетых, – поодиночке и небольшими группами метались среди целых, полуразобранных и даже просто поваленных шатров, разбросанных вещей и походной утвари, кричали, спорили, махали руками, торопливо навьючивали мулов и верблюдов, грузили телеги. Здесь никто не думал о бое, здесь думали только о бегстве.

Перепрыгивая через растяжки всё ещё стоящих шатров, через брошенные впопыхах свёрнутые ковры и подушки, валяющуюся прямо на земле посуду, Саксум наконец выбрался к земляному валу и по краю тянущегося вдоль него рва добежал до тыльных ворот.

Старшим караула здесь оказался одноглазый Гай Македоник – командир второй кентурии личной охраны «Великого Вождя». Но под началом у него сейчас были не его вышколенные гвардейцы, а как раз те полуголые мусуламии, из которых после тревоги спешно сформировали несколько пеших отрядов.

– Такфаринас где?! – спросил у кентуриона Саксум, переводя дух и ожидая, пока двое угрюмых мусуламиев откатят в сторону тяжёлую бревенчатую створку.

– Там, возле главных ворот был, – указал рукой Гай, с любопытством оглядывая запыхавшегося декуриона своим единственным глазом. – А ты откуда?

– Оттуда!.. – отмахнулся Саксум и, протиснувшись в приоткрывшуюся щель, бросился бежать по широкому проходу, идущему между шатрами от западных ворот к восточным.

Во внутреннем лагере царило спокойствие и почти ничего не напоминало о том, что творится за границами земляного вала. Пари́ли в лучах солнца восточные скаты крыш, высыхающие от утренней росы. Над многими шатрами умиротворяюще поднимались в небо сизые костровые дымки́ – там явно готовили завтрак. В огромном шатре Такфаринаса было поднято несколько пологов и было видно, как внутри женщины неспешно перетряхивают подушки и метут вениками ковры. Даже пахло здесь совершенно по-мирному – хлебными лепёшками и мясным бульоном.

Возле главных ворот Такфаринаса не оказалось. Здесь в шеренгу по два, в полной боевой экипировке, опираясь на высокие синие, разрисованные зубчатыми молниями, щиты, стояла первая – образцовая – кентурия личной охраны вождя мусуламиев. Вдоль строя прохаживался примипил Лар Ка́нин: высокий, худой, жилистый, с крючковатым, когда-то перебитым и затем криво сросшимся носом – единственный человек в армии мусуламиев, носящий поножи. Вот и сейчас, прохаживаясь перед строем, он нервно похлопывал себя по рельефной бронзе поножа отполированным до блеска витисом. Звук получался тоже нервный, тревожный, какой-то неживой. А среди солдат внутреннего караула, кучкой стоявших возле самых ворот, декурион заметил огромную фигуру Вихарда. Германец вопросительно взглянул на него, но Саксум только нетерпеливо отмахнулся.

– Такфаринаса не видел? – поинтересовался он у примипила.

Лар Канин, поблескивая из-под низко надвинутого шлема колючими глазками, молча указал витисом влево. Саксум повернулся. На углу, там, где сходились северный и восточный валы, он увидел знакомую фигуру вождя мусуламиев. Рядом с ним стоял Танан. Здесь же, в нескольких шагах, тоже на валу, топтались четверо ординарцев и сигнальщик-ту́бикен с длинной, надраенной до солнечного блеска, медной трубой. Далее, по всему валу, были видны расставленные с одинаковыми интервалами, готовые к бою солдаты.

Такфаринас заметил декуриона и сбежал с вала к нему навстречу. На вожде мусуламиев был надет памятный Саксуму ещё по Гиппо-Регию старенький заслуженный торакс. Свой известный на всю Нумидию шлем – с прикреплённым на нём вместо гребня лисьим хвостом – командир повстанцев держал под мышкой.

– Ну?!.. – Такфаринас нетерпеливо схватил декуриона свободной рукой за плечо.

– Плохо дело, Юст… – морщась и пытаясь высвободиться, сказал Саксум и вкратце рассказал вождю мусуламиев о том, что видел на реке.

Такфаринас, играя желваками, молча слушал.

– Этот Амезвар!.. – по окончании рассказа с трудом выдавил из себя командир повстанцев. – Этот… шакалий сын!.. Опять ведь предали, суки!.. – его всего трясло, было видно, что он с трудом сдерживает кипящую внутри ярость. – Ну, я до него доберусь! Кожу с живого сдеру!.. Кишки на кулак намотаю!..

– Юст! – сказал Саксум. – Его тебе сейчас не достать. Надо думать, что дальше делать… Уходить надо, Юст! Мавретанской конницы у нас теперь нет. Она теперь у Долабеллы. И она не будет вечно стоять на той стороне реки. Когда Амезвар поймёт, что исход боя предрешён, он перейдёт Шелиф и ударит нам в спину… Левый фланг долго не продержится, там бой идёт уже в двух стадиях отсюда…

– Продержится! – возразил Такфаринас, он уже взял себя в руки. – Я послал туда манипул Букку́са и свою вторую кентурию. Для усиления. Они остановят романцев.

– Юст! – сказал Саксум. – Левый фланг развалился – там все бегут. Я своими глазами видел. У нас в запасе четверть часа, не больше! А может, и того нет!.. Что у нас с лошадьми?

Такфаринас опять заиграл желваками.

– Нет у нас лошадей! Я уже троих гонцов послал! Как в пропасть!.. Вот – всё, что у нас есть! – он ткнул рукой.

Декурион посмотрел. У коновязи между шатрами, беззаботно помахивая хвостами, стояли две приземистые нумидийские лошадки.

– М-да… – сказал Саксум. – Негусто… Про Долабеллу слышно что-нибудь?

Такфаринас кивнул:

– От Садена был гонец. Их тоже атаковали перед рассветом. Не менее пяти когорт… – он помолчал. – Саден просит помощи… – и вдруг взорвался: – А где я ему возьму помощь?! Как я её туда пошлю?! До них сорок стадиев! А у меня ни одной лошади нет!.. – он вновь схватил декуриона за плечо. – Откуда?! Вот скажи мне – откуда там взялся Долабелла?! Он же был от нас в двух днях пути!..

– Юст! – сказал Саксум, осторожно высвобождая плечо. – Надо уходить. Немедленно. На юг. Там – лошади. Имея лошадей, мы сможем пробиться к Верблюжьему Седлу. А пробившись к перевалу, мы сможем уйти на плоскогорье и спасти хотя бы часть армии…

– Такфаринас!!.. Такфаринас!!.. – закричали вдруг на валу.

Саксум и Такфаринас обернулись. Сразу несколько человек орали и махали руками, указывая наружу, за окружающий лагерь вал.

– Такфаринас!!.. Романцы!!..

Тут же кричал и подпрыгивал, пытаясь привлечь внимание отца, Танан: