Хранить вечно

В центре комнаты, на небольшом возвышении, также сплошь застеленном коврами, вокруг плотно заставленного блюдами, чашами и кувшинами подноса, сидели трое: двое пожилых мужчин и один юноша, почти мальчик – лет пятнадцати, не больше; все трое держали в руках пиалы и все трое дружно повернули головы, когда небольшая процессия во главе с «кентурионом», откинув последнюю штору из плотной синей шерсти, вошла в зал.

Шедший впереди «кентурион», впустив всех в комнату, опять задёрнул штору и, повернувшись к сидящим, громко – по-романски, но с сильным местным акцентом – произнёс:

– От кесар Тыберый к великай вожд Такфаринас послание!

Сидевший справа мужчина – с заплетёнными в косицу чёрными, с обильной проседью, волосами и с грубыми, рублеными чертами продолговатого лица – поставил пиалу на поднос, легко поднялся, в несколько широких шагов пересёк комнату и, остановившись перед враз побледневшим Кепой, глядя на него сверху вниз пронзительными серыми глазами, несколько насмешливо спросил:

– Ты, что ли, посланник от Тиберия?

Кепа гулко переглотнул.

И тогда Саксум шагнул к Такфаринасу сбоку и негромко – и почему-то получилось сипло – сказал:

– Это я посланник, – и уже совсем тихо добавил: – Здравствуй, Юст!..

Ящерка была маленькая, серая с жёлтыми и чёрными пятнышками вдоль спины и хвоста, и очень ловкая. Она запросто висела на потолке, быстро бегала по отвесным глиняным стенам, ненадолго исчезала в окне и вновь появлялась, чуть слышно шурша ножками и поблескивая бусинками своих больших выпуклых глаз.

Саксум, заложив правую руку за голову, а левую, раненую, покойно расположив на животе, лежал на своём плаще, постеленном прямо на земляном полу, и с интересом наблюдал за проделками неутомимого геккончика.

Делать было нечего. Пошли уже вторые сутки, как его, приведя в эту комнату в глинобитном домике на склоне горы, оставили одного. Дом, в котором, помимо этой комнатки, были ещё три – такие же маленькие, с земляными полами и крошечным окошком под самым потолком – был совершенно пуст. В соседних домах – по сторонам, выше и ниже по склону – шла жизнь, там дымились костры, раздавались голоса, сухо постукивал ткацкий станок, шуршали жернова ручной мельницы. Здесь же его единственным соседом был маленький ловкий геккон.

За вчерашний вечер и сегодняшний день декуриону трижды приносили еду. Он три раза выходил по нужде и один раз к ручью – утром, умыться. Его никто не охранял. Да и зачем, скажите на милость, было его охранять – одного, безоружного, посреди целой страны, говорящей на чужом языке?!

Саксум лежал и вспоминал вчерашний день, раз за разом прогоняя перед мысленным взором всё то, что произошло в шатре Такфаринаса, стараясь восстановить в памяти мельчайшие подробности их встречи и пытаясь понять – что и в какой именно момент пошло не так.

Собственно, «не так» всё пошло с самого начала. Да и как, понимаешь, всё должно было пойти, чтобы было «так»?!..

– Здравствуй, Юст! – сказал он Такфаринасу и… ничего не произошло.

А что должно было произойти?! Чего он, понимаешь, ждал от этой встречи?! Объятий? Поцелуев? Дружеских похлопываний по плечу с криками: «А помнишь?!.. А помнишь?!..»?

Такфаринас оставил в покое Кепу, повернулся к декуриону, ощупал его цепким взглядом прищуренных глаз и, заложив руки за спину, очень спокойно сказал:

– Здравствуй, Симон. Я слушаю тебя…

За те семь с лишним лет, что они не виделись, Такфаринас довольно сильно изменился. Он ссутулился и погрузнел телом, заметно поседел, ещё больше построжел и как-то обвис лицом. Кроме того, он заработал косой белый шрам на переносице и потерял мизинец на правой руке. От прежнего Такфаринаса – лучшего декуриона шестой турмы алы Нумы Прастина Филия – осталось, казалось, лишь его неизменное спокойствие, странным образом сочетавшееся с порывистостью движений, да пронзительный взгляд серых, глубоко посаженных глаз.

Такфаринас внимательно, не перебивая, выслушал рассказ Саксума, вдумчиво – как показалось декуриону, дважды – прочитал письмо Карзиана, якобы направленное префекту крепости Тубуск, задал пару уточняющих вопросов, несколько раз, заложив руки за спину и глядя себе под ноги, прошёлся по комнате, а потом, остановившись на полушаге, вскинул голову и принялся быстро и чётко отдавать распоряжения своим людям. Спустя четверть часа Саксум – без коня, без оружия и даже без своей дорожной сумки – уже находился в этой комнате в маленьком домике на склоне горы. Больше всего на данный момент его волновала судьба Кепы, который вчера остался в шатре «Великого Вождя».

– Не нравится мне всё это! – вслух сказал ящерке декурион. – Ох, как не нравится! Как бы чего не вышло! Понимаешь?!

Геккон ничего не ответил, ему было явно не до человеческих проблем и переживаний – он ловил мух…

Послышались шаги, и в низенькую дверь, пригнувшись и задев мечом за косяк, вошёл вчерашний «кентурион».

– За моя ходить, – поманил он рукой Саксума. – К Такфаринас ходить. Быстро давай!

– Наконец-то! – пробормотал декурион, поспешно подымаясь со своего жёсткого ложа.

Он подхватил плащ, отряхнул его, накинул на плечи и вышел вслед за своим провожатым.

Такфаринас ждал их на улице.

– Так ты говоришь, что проконсул хочет заманить меня в ловушку? – сразу, без предисловий спросил он Саксума, уперев ему в лицо взгляд своих стальных немигающих глаз.

– Да, Юст, – сказал декурион, он не успел застегнуть пряжку плаща и теперь придерживал его рукой у горла.

– И ты говоришь, что я не должен идти в поход на Кесарию?

– Да.

– И ты говоришь, что пришёл ко мне, чтобы драться вместе со мной с романцами?

– Да, Юст, – сказал Саксум.

Такфаринас помолчал.

– Пошли! – он круто повернулся и быстро зашагал вниз по склону.

Саксум поспешил следом. Сзади глухо бухал подкованными калигами «кентурион».

Они спустились к подножью горы, свернули в кривую узкую улочку, прошли по ней с полсотни шагов, снова свернули, на этот раз вверх, в гору, и наконец остановились возле большого глинобитного дома. Здесь Такфаринас вновь повернулся к декуриону.

– Слушай меня внимательно, Симон, – хмурясь и потирая свой беспалый кулак, сказал он. – Смотри, что получается… Я готовлю поход на Кесарию. Давно готовлю. Уже четыре месяца. Я готовлю свой главный поход за все семь лет этой дурацкой войны. Я собираюсь в этом походе решить все вопросы и с Долабеллой, и с этим заносчивым мальчишкой Птолемеем. Я скопил небывалые силы – у меня ещё никогда не было столь мощной армии! – и я собираюсь нанести решающий удар… И тут появляешься ты. И говоришь, что Долабелла тоже хочет, чтобы я отправился в поход на Кесарию. А хитроумный Карзиан окольным путём доносит до моего сведения, что золото африканских царей перевезено из Кирты в столицу и что легион Долабеллы якобы разут, раздет и обескровлен… А я, между прочим, и без него знаю и про то, что золото перевезено в Кесарию, и о состоянии дел в Третьем легионе. И я полагаю, что советник Карзиан догадывается о том, что я знаю об этом… И вот тут возникает законный вопрос – а не является ли всё это хитрой игрой старой лисы Карзиана?.. Игрой, которая имеет своей целью заставить меня передумать и не идти на Кесарию… И не являешься ли ты, Симон из Галилаи, составной частью этой игры?..

– Юст, я… – вскинулся было декурион, но Такфаринас жестом руки остановил его.

– Я знаю всё, что ты можешь мне сказать. Всё! Но слова сейчас ничего не решают. Сейчас что-либо решить может только поступок… – он помолчал. – От твоего помощника я ничего путного добиться не смог. Он, и вправду, ничего не знает… Если бы знал – сказал… Тебя я решил проверить другим способом. Если ты действительно тот, за кого себя выдаёшь, для тебя не составит труда сделать то, что я тебе скажу. Если же ты не сделаешь этого…

Такфаринас не договорил. Повисла тяжёлая пауза.

– Ты хочешь, чтобы я кого-то убил, – догадался Саксум.

– Да, – сказал Такфаринас. – Другого пути решить эту проблему я не вижу.