Страница 7 из 21
– Ты и есть волк дьяволов! – вновь подал голос из своего угла священник. – Волк, попирающий землю христианскую.
– Я выпью за твое здоровье, отец! – Лют озорно подмигнул ему. – Всем приятного аппетита и доброго вечера!
Люди словно очнулись – вновь пошли разговоры, послышалось чавканье и смех. Людолов псу не понравился – с недовольным ворчанием, косясь на него, животное ушло к другому столу.
– Чего это они все замерли? – тихо, чтоб никто лишний не услышал, спросила она княжьего слугу. В его глазах играли огоньки пламени свеч, глаза его смеялись без улыбки на губах, и она такое видел впервые.
– А ты чего замерла, когда меня увидела? Там, в лесу?
– То другое дело! Я одна была – испугалась сильно. А тут их много.
– Их – много, а я – один, – кивнул он. – Не каждый день встретишь. Вы, люди, по природе своей, очень любопытны. И падки на разные диковинки, и тайны. Иные кушать не могут, пока любопытство свое не утолят. Ну вот, видимо, нам сегодня такие и попались под одной крышей.
– Вы? «Вы, люди»?
– Я сказал «вы»? Да нет – конечно же, мы! Мы, а не вы! Разумеется.
– Проехали – не важно.
– Вот и я думаю.
Связку копченой колбасы, две ржаных лепехи и две большие миски с разваренной, парящей, гороховой кашей принесла сама хозяйка. Она же принесла две огромные кружки пива. Нелюдь, покопавшись в мешочке у пояса, извлек несколько колец, кои и отдал.
– Щедро даешь, радость моя. Златом соришь, – проворковала огромная женщина. – Надеюсь, оно – получено правым*7 путем?
– Разумеется! – заверил людолов. Глаза его были честны и могучую женщину ответ удовлетворил.
– Комната вверх по лестнице, там же. Там же через час будет корыто с горячей водой.
– Моя благодарность, заботливая моя.
Хозяйка удалилась, плавно покачивая громадным задом из стороны в сторону – Нелюдь проводил все это мясное добро долгим взглядом, с ухмылкой покивав головой.
– От эт баба!
Василиса покраснела, но, кажется, Лют, спохватился, что она тоже «баба» и виновато крякнул, уставившись на еду.
– Хотел мяса, да сказали, что компания хлопцев, что отдыхает воон там, все уже заказали и умяли, а готовить долго будут. Остался только горох с поджаренным луком и салом, – пробурчал он, словно бы оправдываясь.
– А сало – разве не мясо? – удивилась Васса, берясь за ложку.
Она ожидала, что оголодавший людолов набросится на еду голодным зверем, такому бугаю нужно много еды, но он в очередной раз ее удивил – ел пусть и с аппетитом, но спокойно и основательно. В нем вообще все было, как казалось, если подумать – основательное. Все подогнано к той или иной необходимости: вороненная кольчуга – не для красоты, а по нужде – такая не ржавеет; диковинный плащ с капюшоном, чтобы скрывать свое слишком узнаваемое лицо; вместо привычного для всех гридней меча – сабля, ну так и это можно было понять – людолов не тот, кто открыто вызывает на бой, а тот, кто режет как на бойне не готового, чаще всего, бездоспешного противника! Пара оберегов, которых он не прятал – болтались на широченной груди открыто и вызывающе.
– Ешь, ешь, не журись!
И она с удовольствием послушалась его совета. И пусть Нелюдь был недоволен пищей – для нее, привыкшей к печеной репе и хлебу с луком – это был целый пир! Да что там – когда ее тарелка показала дно, она была почти что счастливой. А вот Людолову еда не приносила доброго расположения духа – он, с каждой проглоченной ложкой каши, казалось, все более мрачнел. Страшные рубцы шрамов на его голове вздулись и побагровели от притока крови.
– Послушай – ну вы там, на княжьих харчах – заелись!
– А? – не понял княжий охотник, оторвавшись от тарелки.
Она проглотила еще один кусок колбасы и запила ее глотком вполне сносного на ее вкус, пива.
– Говорю – вы заелись при княжьем дворе. Это ж надо так морщится и пыжится из-за этого?! Вполне себе сносная еда – чего ты?
– А-а, – людолов оскалился в улыбке. – Ты говори, говори. Говори и слушай меня, не оглядывайся. Ту компанию, что за столом сидела, когда мы вошли, ну которые всё мясо сожрали – ты их раньше видела? Не оборачивайся только.
Васька вздрогнула. Его страшные глаза, сейчас лучились весельем и смехом, как и ранее, а поза была донельзя расслабленной, но в тихом голосе не было ни намека на шутку.
– Да не припомню. Может видела иных, лица знакомые, но я тут недолго. Могу и ошибаться, – не поняла девушка.
– Я говорил о погоне, помнишь? Да расслабься, расслабься – нет ее еще, чего напряглась? Я у них дня полтора выиграл по прикидкам.
– Тогда что?
– А дружки оказывается их тут – вот что. И не думал о таком, а зараза-то вона как расползлась-расплодилась. Не оглядывайся, сказал! Там, за двумя столами сидят.
Холодок тревожного напряжение, пока не слышно, легонько, коснулся ее волос, наэлектризовав и пустив по телу мурашки.
– Они думают, что говорят тихо, прикрываясь грубыми шутками и смехом, – продолжил Лют. – Тихо, да как бы ни так – это для других тихо. Не для меня.
– И что? – глаза девушки забавно округлились, и она вновь стала похожа на испуганного совенка.
– А то. Знают они меня. И знают, за кем я был послан.
– Откуда? Кем?
– Кто я – положим, понятно, что знают. Кем послан – тоже, как раз, понятно. А вот откуда знают – то непонятно. И, черт побери – очень интересно узнать это «откуда».
– И что теперь?
– А то – резать они нас надумали. Ночью, как спать ляжем. И не только нас. Тут ведь таверна, без шума с нами не выйдет. А стало быть – и все остальные – смертники. Только не знают об этом.
При слове «смертники» она не удержалась и вздрогнула. Уютная и теплая корчма перестала быть уютной. Люди ели, разговаривали, выпивали, но после слов людолова неприятный холодок пробежал по всем. Ей почудилось, что она видит то невидимое напряжение, о котором говорит людолов. Она не удержалась и, в пол оборота, глянула на компанию за двумя столами – едят и пьют, вон даже хохочут. Косичкоусый крепыш в кольчуге вон поднял свою кружку и произнес пылкую здравицу князю – его поддержали шумным ревом все в таверне. Людолов – тоже поддержал. Все было, как и раньше, но сам воздух, ей казалось, теперь смердел опасностью.
– А разве так можно? Людей, которых тебя приютили, с которыми хлеб делил? – не поверила она.
– Можно, Васька. Еще как можно, если очень хочется. А они – ух, как хотят.
Снаружи раздался испуганный громкий матерный вопль, заглушивший весь гомон в таверне. Глаза Нелюдя сузились.
– В суму заглянул. Вот жеж, сукин сын? Не забыть дать по шее любопытному.
– В какую суму? – Василиса совершенно сбилась с мысли.
– В ту самую, девонька – в ту самую, в которую я запретил заглядывать. Сейчас эти пошлют туда малого – узнать, что случилось, а потом – рассердятся еще больше, ибо есть на что. Ты ешь. Пей да ешь – возможно, силы понадобятся. Пожалуй, рвать когти во всю прыть отсюда надо…
– Как рвать? Почему? А чего с ними делать? – она, по возможности незаметно очертила глазами присутствующих в таверне.
– Если что я и из лука стрелять могу, и сулийцу бросить.
Людолов едва подавил хохот и спрятал улыбку за кружкой пива, из которой как следует, отхлебнул.
– Чего молчишь? – шёпотом и, пригибаясь, спросила Василиса, – чего будем?
– Не будем, – покачал головой Людолов.
– Почему?
– Их чертова дюжина, Васса. Пусть всем далеко до княжьи гридни, но их много. А двое, тот, что с бородищей, да тот, что с усами – так вполне себе и за гридней сойдут. Вон на харе – шрам приметный. И на руке правой занятная метина-мозоль, что крыж*8 меча оставляет от постоянного пользования. Тринадцать – это много, особенно в тесном помещении – разом навалятся внезапно – не сдюжить. А у меня – ни моей секиры, ни моих ножей, ни даже щита – почти вся сброя за дверьми осталась. С собой – только пузорез-засапожник и сабля. Те, кто тут сейчас гостит – не вои – плохая подмога. А охраной у хозяйки – два калеки – вон на лавочке сидят, тыквенные семечки лузгают, да те, что у врат. Но те – не поспеют вовремя. А поспеют – вон тот же усач, пожалуй, один их посечет не вспотев. Уходить надо.
7
Правым – законным.
8
Крыжь – перекрестие.