До первого снега

– Твоя ненависть – твоё право! – пожимает плечами старик и уходит делать заказ.

Склизкий омлет, пересушенные гренки и горячий американо без сахара – это всё, что полагается мне на завтрак. Ощущение, что Анхель просто издевается надо мной. Ковыряюсь вилкой в тарелке, пока тот деловито засовывает это подобие еды себе в рот.

– Так! – обтирая руки о штанины, заключает он. – Времени уговаривать омлет превратиться в фуа-гра у нас нет! Не хочешь есть – не надо!

Не дожидаясь ответа, Анхель встаёт и бодро возвращается к пикапу, бросив на ходу:

– Выезжаем через десять минут!

Хочется взбунтоваться! Топнуть ногой! Устроить истерику! Чтобы дед понял, что со мной так нельзя! Вот только чувствую, что с ним этот номер не пройдёт.

Делаю большой глоток американо и, сморщившись от его сковывающей весь рот горечи, выхожу на улицу.

Всё тепло, что я успела скопить за завтраком, моментально испаряется, заменяясь собачьим холодом, пронизывающим до костей. Сколько сейчас на улице – не знаю, но мелкие лужи на неровном асфальте покрыты тонким слоем хрустального льда, а жухлая прошлогодняя трава на незамысловатых газонах – изморозью.

Нежная кожа тут же покрывается мурашками. Смотрю вниз, на свои расшитые жемчужинами сандалии, и поджимаю голые пальцы, что так безжалостно сводит от холода. Анхель прав: мне нужно переодеться. Но вот незадача: самое тёплое, что есть в моём чемодане – это пара толстовок, джинсы и тряпичные кеды.

– По пути будут магазины? – нагоняю Анхеля у пикапа. – Я бы хотела немного обновить гардероб!

– А я бы хотел поскорее вернуться домой. Понимаю: в твоей голове гуляет ветер. А у меня полный двор скота не кормлен! Как думаешь, овцы скажут мне спасибо за пару твоих новых шмоток?

Анхель с размаху опускает мой чемодан на асфальт и без зазрения совести открывает его.

– При чём тут овцы? – подхожу ближе, вспоминая, где именно лежат джинсы и кеды, но Анхель, не дожидаясь меня, начинает копаться в чемодане сам. Нагло! Бессовестно! С издевательской ухмылкой на губах.

– Это что? – спрашивает недоумённо, вытащив мой любимый сарафан от «Фэнди», купленный летом в Барселоне.– Ты куда приехала, девочка?

Его насмешливый взгляд выводит из себя! Я и так на грани! Но старик словно не понимает…

– Отец ничего не говорил мне ни про какой Тревелин! Это раз! Речь шла о Буэнос-Айресе! А во-вторых, если бы я знала, что мне придётся тащиться с вами, – я презрительно окидываю Анхеля взглядом, – через всю страну по морозу на дребезжащей развалюхе на вонючую ферму, то ни за что не села в этот чёртов самолёт! Ни за что! Ясно вам!

– Предельно, – кивает дед. – Какой отец – такая и дочь! Ничего удивительного!

Вздохнув, старик отступает от чемодана и идёт к водительскому месту, равнодушно бросая на ходу:

– Чемодан обратно сама закинешь, не маленькая! Туалет, чтобы переодеться с торца закусочной. И шевелись, Рита, помимо овец у меня ещё и свиньи голодные!

До пункта назначения мы добираемся глубокой ночью, минуя последние километры пути в кромешной тьме, раздираемой лишь дребезжащим светом фар пикапа. Ни одного встречного автомобиля. Никаких намёков на цивилизацию.

– Тревелин, – объявляет Анхель, стоит нам проехать мимо небольшого покосившегося указателя.

Всматриваюсь в темноту, но, кроме серых убогих домишек, в высоту не более двух этажей, ничего толком не могу различить. Узкие вертлявые дорожки через раз подсвечиваются тусклыми фонарями и больше пугают, чем вызывают интерес.

«Самая настоящая дыра», – проносится ураганом в голове.

Мне трудно поверить, что здесь живут люди, что здесь вообще можно жить! После современного мегаполиса с вылизанными тротуарами и изысканными постройками Тревелин напоминает мне загон для свиней, и никак не лучше.

– Не делай поспешных выводов, – устало бормочет дед, видимо, заметив, как я вся сжалась от отвращения и ужаса.

Это его вторая фраза, обращённая ко мне после того, как он бросил меня одну разбираться с чемоданом. Ни Анхель, ни я больше не проронили ни слова за целый день.

– Никаких выводов! – огрызаюсь в ответ. – Всё, что мне нужно, это телефон! Вот увидите, завтра же отец заберёт меня из этого захолустья!

– Скажу ему спасибо, – ухмыляется старик, неспешно выруливая по пустым улицам забытого богом города. – Только знаешь, Рита, пускай он найдёт другого дурака, готового сутками катать тебя через всю страну. Или можешь воспользоваться услугами междугороднего автобуса.

Старик не скрывает довольного смеха, ясно давая понять, в каких условиях мне придётся возвращаться. И пока я придумываю колкий ответ, резко тормозит у обтянутого рапицей покосившегося забора.

– Смотри внимательно, Рита, это школа, – кивает немного в сторону.

– Угу, – бормочу себе под нос, пытаясь разглядеть невысокое, будто размазанное по земле здание, больше напоминающее заброшенный производственный цех, нежели обычную школу. В глаза бросается неухоженность территории вокруг и уродские граффити, что беспорядочно раскиданы по стенам. Слава богу, к началу учебного года я уже вернусь в Испанию. В том, что отец меня здесь не бросит, узнав, в каких условиях я оказалась, сомнений нет.

– Завтра можешь, конечно, выспаться с дороги, – ворчит Анхель, широко зевая. – Но в четверг приступишь к занятиям. Нечего прохлаждаться! Дорогу постарайся запомнить. Возить тебя на учёбу мне некогда.

– На дворе август – какая школа? – язвительно подмечаю. Старик явно отстал от жизни, а может, от усталости всё перепутал.

– Учебный год в самом разгаре, – в очередной раз уверенно обрывает мои надежды Анхель, а затем резво отъезжает с обочины. – Впереди четыре месяца учёбы, а потом каникулы. Это Аргентина, Рита! У нас свои законы.

И если перспектива приступить к школьным занятиям немного раньше времени не особо радует, то сама школа вселяет животный ужас. Бросив на угрюмое здание прощальный взгляд, скрещиваю на груди руки с твёрдым намерением сделать всё возможное, чтобы завтра же вернуться домой.

– Зря воротишь нос, – насмешливо добавляет старик. – Можешь, конечно, и не учиться. Дело твоё. Тогда с утра до вечера со мной на ферме будешь работать, мне как раз рук не хватает.

– Вы в своём уме? Я на ферме? – непроходимость Анхеля просто выводит из себя. – Если отец узнает…

– Плевать я на него хотел, ясно? В моём доме свой кусок хлеба никто не ест даром: либо учёба, либо работа. Выбирай сама.

Разворачиваюсь к деду и сверлю того взглядом: да как он смеет разговаривать со мной в таком тоне?!

– Я и крошки с вашего стола не возьму! – цежу сквозь зубы. – Или вы думаете, что я нищенка? Полагаете, раз отец в беду попал, то со мной можно вот так? Как с никчёмной вещью? Завтра же отдам вам всё до последнего цента. Не нужны мне ваши подачки!

– Приехали! – не обращая на меня внимания, Анхель резко бьёт по тормозам. Меня, как тряпичную куклу отбрасывает вперёд. Ремень до боли впивается в кожу, прорывая очередную плотину со слёзами.

– Не всё в этом мире измеряется деньгами, девочка! Выходи!

Грузно вздохнув, старик достаёт ключ из замка зажигания и что-то напевая выходит на улицу. Утираю слёзы, бросаю на заднее сидение плед и выпрыгиваю следом, но тут же ощущаю, как ноги утопают в чём-то холодном и вязком, моментально промокая насквозь.

– Чёрт! – ору навзрыд, уставшая от поганых сюрпризов судьбы. Смотрю вниз и через мутную пелену слёз замечаю, как чумазая жижа равнодушно поедает белоснежную ткань моих дорогущих тряпичных кед, которые я наспех успела натянуть утром вместо сандалий.

– Под ноги смотри, Рита! – ухмыляется Анхель и достаёт мой чемодан, плюхая тот колёсиками в очередную жижу.

– Почему здесь такая грязь? – отчаянно смахиваю слёзы, поочерёдно вытаскивая и отряхивая ноги. Я уже ничему не удивляюсь. Вымотана. Выжата и эмоционально, и физически.

– Зима, дожди, – вздыхает Анхель. – Обычное явление!

Хочется кричать, что ни черта не обычное, что давно во всем мире придумали асфальтировать зону паркинга или выкладывать плиткой. Грязь – это не норма. Но я так устала, что молча прощаюсь с обувью и бреду за дедом в сторону весьма большого для одного человека дома, широко раскинувшегося на небольшом пригорке, чуть поодаль от нас.