Добавить в цитаты Настройки чтения

Страница 12 из 14

«Хорошо хоть я ей не сказала про платье в стразах и белый лимузин. Так, по крайней мере, можно все отрицать», – вяло порадовалась про себя Жанна.

– Как есть дуры у меня подружки! – продолжала сокрушаться Анжела. – Свою бесценную жизнь непонятно на что тратить собираются! А я-то их уважать начала: в институты поступили, серьёзными делами занимаются…

– Уж будто ты, Лу, ни о какой такой любви не мечтала, замужней женщиной себя не воображала, о счастье не помышляла никогда?

– При чём тут счастье?! Замужняя жизнь штука тяжёлая и трудоёмкая: кастрюли, пылесосы, мясорубки… А уж об авоськах, набитых картошкой и бутылками с молоком и вовсе не хочется вспоминать. И любовью тут не пахнет даже отдалённо. С Лилькой ясно, она с детства любит в первую очередь свой светлый образ в красивых шмотках и шедеврах ювелирного искусства. Ей же по ночам снятся французские духи и итальянские туфли, а вовсе не жгучие мужские взгляды и страстный шёпот… Но тебе с какого боку захотелось объятий и поцелуев градоначальника?

Жанна смутилась, представила себе «объятия и поцелуи» и пригорюнилась. Танцует он, конечно, неплохо для его престарелого возраста… и костюмы на нём хорошо сидят, но разве этого достаточно для тепла и взаимопонимания? Разве за это любят? Правда, никто не объявлял, что все женятся от любви и безумной страсти, а ведь живут себе, детей заводят, к праздникам пироги пекут, красивые платья для мужей надевают. Или не для мужей?

– Отвечай, когда тебя спрашивают! – услышала Жанна суровый голос подруги. – Захотелось тебе страстных поцелуев дядьки Кузьмина, или у тебя другие благородные чувства развились на почве идиотизма? Родить стране парочку суперских детишек от положительного и благонадёжного важного чиновника?

Услышав про детишек, Жанна совсем скисла. Ни о чём таком она и думать не думала. Может как-то образуется по-мирному: она будет посещать все общественные мероприятия и культурно-массовые встречи артистов, писателей и прочих знаменитостей с населением. Помогать талантливым детям пробиться на всероссийские конкурсы, а Кузьмин будет благодарен ей за помощь в таких нужных делах, станет гордиться ею на людях и возить за границу на фестивали.

– Небось, размечталась о карьере за границей? Я угадала? И не надейся! Все мужики прошлого поколения мечтают об уютной бабе на кухне и под боком, их волнуют только собственные ограниченные интересы…

– А как же твой отец укладывается в эту теорию? У них ведь красивые, тёплые отношения с твоей мамой?

– Исключения только подтверждают правило. А я хочу иметь собственный танцевальный ансамбль. И ездить с ним по столицам мира, и оттачивать собственное мастерство, и достичь славы… ну, хотя бы известности. Какой мужчина потерпит в своём доме талантливую жену!? Таких чудес даже в сериалах не бывает.

– А я хочу свою маленькую театральную группу. Или писать песни и петь их на скромной сцене перед немногочисленными поклонниками,.. и купить себе электрогитару, в конце концов. Вот послушай, сочинила, когда к тебе шла…

И Жанна запела, отбивая ритм песенки тем же способом, как и Анжела всего полчаса назад:

«Динь-дили-дон,

дили-дон,

динь-дон.

На велосипеде

ехал слон.

Следом шёл дождь,

И текла вода.

Динь-дили-да,

дили-да,

динь-да.

Вот ведь какая

Ерунда!

Динь-дили-дон,

дили-дон,

динь-дон.

По узкой дорожке

Ехал слон.

А там в переулке

Цвела сирень.





Динь-дили-день,

дили-день,

динь-день.

Как вам такая

Дребедень?»

Когда песенка закончилась, Анжела долго и внимательно разглядывала подругу, затем стукнула ладошкой по журналу и похвалила:

– Классная песень!.. Но Кузьмин-то тут при чём?

«А в самом деле, при чём здесь милейший Алексей Петрович? – подумала Жанна. – …Но ведь Перепёлкина! И серебряные пряжки…»

Погода тем временем совсем испортилась. За тяжёлой, плотной, громадной тучей совсем исчезли последние светлые кусочки неба, крупные капли застучали по скамейке, оконным стёклам и гулкой жести гаражных крыш. Соседская кошка шмыгнула под козырёк подъезда и затрясла раздражённо промокшими лапами. С остатками тепла и зазевавшимися клочками прошедшего лета уходило Жаннино детство.

***

Жанна промокла и, кажется, простудилась: немного болела голова, чуть першило в горле. Очень хотелось спать, и в понедельник с одобрения бабушки в институт она не поехала.

При чём здесь Кузьмин? Кузьмин… при чём… Никто… ни при чём…

«Сэр Рональд не смог проститься!» – объявил дворецкий. – Ему пришлось спешно отбыть ко двору. В Эдинбурге неспокойно…

Дул ледяной ноябрьский ветер, серые тени столетних дубов ложились на потемневшую от дождя дорогу, на которой ещё видны были следы колёс… Изабелла молчала, и теребила пальцами крошечную вышитую сумочку, и зябко вздрагивала под порывами ветра… Затем вдруг улыбнулась чему-то, резко повернулась и медленно пошла по широким ступеням в дом»

Все разрешится само собой: Кузьмина переведут на повышение. Куда там переводят городских начальников? Он благополучно переедет в большой областной город к месту назначения, а она, Жанна останется здесь, с бабушкой. Старенькую бабулю нельзя оставить одну. И жениться на ней он просто не успеет, ведь государственные интересы не могут ждать, они оч-чень серьёзны. Всё благополучно рассосётся само собой…

В дверь позвонили. Застучали по коридорчику бабушкины туфли, – Наталья Ивановна неизменно носила дома старомодные туфли на низких каблуках, которые называла почему-то домашними, – послышались голоса в прихожей. Кузьмин пришёл – голос его разносился по всему пространству квартиры Бобровых.

«За ответом», – вспомнила Жанна и тяжко вздохнула. Шифоновое платье и диадема с брильянтами сегодня отчего-то не вдохновляли.

Она сидела в кресле, когда в комнату вошёл Алексей Петрович, сопровождаемый побледневшей бабушкой Наташей. Жанна едва успела сунуть за спину потрёпанное «Обручение в замке…» Поздоровалась слабым голосом, Кузьмин поклонился, сочувственно повздыхал, спросил, чем лечат её простуду. Бабушка пролепетала что-то в ответ. Он спросил о Жаннином решении, сказал даже что-то трогательное о «трепете ожидания… о судьбе». Ещё долго Алексей Петрович с бабушкой говорили о чём-то, Кузьмин спрашивал, Наталья Ивановна, запинаясь, отвечала. Жанна слабо кивала, лепетала какую-то ерунду. Голова совсем уж разболелась, кажется, и температура поднялась.

Наконец, всё кончилось. Алексей Петрович простился – ручку поцеловал – и ушёл, улыбаясь чему-то.

Жанна осталась в комнате одна. Вернулась бабушка Наташа с чашкой горячего молока. От тёплого питья стало чуть легче.

– Завтра обещал быть к обеду, – сказала Наталья Ивановна грустно. – Если не помешают внезапные обстоятельства.

– Зачем? – искренне удивилась Жанна.

– Детали обсудить, день назначить, – все так же безрадостно пояснила бабушка. – Ты ведь согласилась выйти замуж. В ЗАГСе он действительно сам всё обещал уладить. И о свадебном путешествии спрашивал, извинялся, что больше десяти дней не получится. Занят очень.

– И я что-то сказала о путешествии? – спросила внучка слабым голосом. – Так голова болела, что даже не соображаю ничего.

– Ты же ему про круиз говорила, а он обещал побережье Италии, мол, десяти дней как раз хватит… Может, у тебя жар и галлюцинации? – испугалась бабушка. – Так можно ещё всё вернуть назад, сказать, что ты больна была и не очень хорошо подумала.

«Это все Анжелкины глупости вылезли. Сама бы я не догадалась, – подумала Жанна равнодушно. – Пусть будет Италия. По крайней мере, интересная экскурсия. У нас с бабулей за всю жизнь не нашлись бы деньги на Италию».

– Обойдётся, бабулечка, – махнула рукой Жанна и с усилием поднялась из кресла. На пол упала книжка.

– «Обручение в замке Стоун», – удивлённо прочитала Наталья Ивановна.

***

День всё тянулся и казался бесконечным, тоскливым и мрачным, хотя погода была не так уж плоха для этого времени года. Солнце нечасто проглядывало из облаков, но было безветренно, тепло и сухо. Птички на ветках деревьев беспечно чирикали, со двора доносились звонкие детские голоса, заливистый лай чьей-то собаки. Из-за стены от соседей беззастенчиво гремел телевизионный концерт, а в квартире Бобровых было совсем тихо. Наталья Ивановна не решалась включить телевизор, боялась побеспокоить больную внучку. Она сидела в кресле, вздыхала, пыталась читать свежий номер «Книжного обозрения», но все никак не могла сосредоточиться. Вскакивала, приносила из кухни то чай, то молоко для Жанны, снова брала газету и никак не могла найти абзац, на котором застряла в последний раз.