Страница 2 из 25
Дверь распахнулась. Хиль Ларральде, небритый, отчего его ястребиное лицо казалось еще более худым, в пальто и криво нахлобученной шляпе, заглянул в гостиную.
– А, – сказал он, увидев гостя, – Ликург пожаловал? Привет. Я сейчас помоюсь, минутку.
Донья Мария накрыла на стол, Вернулся Хиль.
– А ты? – спросил он у матери, увидев два прибора.
– Я давно поужинала, – ответила та, – ты же знаешь, мне запрещено есть на ночь…
Поставив на стол сифон и початую бутылку дешевого «тинто», она пожелала приятелям доброго аппетита и вышла.
– Давай поедим сначала, – сказал Хиль хмуро, придвигая свою тарелку. – Я еще ничего не ел… Сестры там раздобыли пару бутербродов. Устал, как мул. Ешь, после поговорим. Или ты куда торопишься?
– Нет, – ответил Пико и машинально посмотрел на часы.
Они покончили с ужином молча и очень быстро. Хиль собрал тарелки, кости, пустую бутылку, унес все это на кухню и вернулся с уже знакомым Пико кофейником.
– Ну, рассказывай, – пригласил он, разлив кофе. – Ты что, тоже влип?
– Да, – сказал Пико. – Понимаешь… Список группы, в которую я входил, попал в руки полиции. А мы должны были выступить сегодня утром. Да, и вдобавок после обеда полиция заняла все наши явки… насколько мне удалось узнать.
– Фальшивки у вас есть у всех? – угрюмо спросил Хиль.
– Ни у кого их нет. Этот вариант не был предусмотрен.
– А что было предусмотрено? Устроить бойню в центре столицы, накрошить человечины – и потом что? С комфортом переселиться в Уругвай? Что же ты молчишь? Ты всегда обвинял меня в политическом дилетантстве. Ладно, мы играли в политику. Но мы не убивали детей!!
После выкрика Хиля в комнате стало очень тихо. Слышно было, как за окном, в вымощенном плитками патио, равномерно журчат стекающие с крыши дождевые струйки. Пико отодвинул нетронутую чашку.
– Давай договоримся, – сказал он, сдерживая голос. – Или ты веришь мне на слово, потому что никаких доказательств у меня сейчас нет, или я лучше уйду!
– Куда ты к черту собираешься уйти без фальшивки? Говори, раз пришел. Хотя я заранее могу сказать, что ты будешь говорить. Вы, невинные голуби, ничего не знали, не правда ли?
– Да, мы ничего не знали. Мы – я, по крайней мере, говорю о своих друзьях, – мы вошли в гражданское крыло заговора, будучи уверены, что наши руководители обо всем осведомлены и будут держать нас в курсе. А военных мы вообще не знали. Нам были только известны имена некоторых высших офицеров флота – Кальдерон, Оливьери и еще двое-трое. А в результате получилась гнусная история…
Он вытащил из кармана плаща смятую пачку, расковырял ее – сигареты были сырыми. Хиль молча протянул ему свои.
– Я понял все, когда услышал о бомбардировке, – продолжал Пико, не сразу раскурив сигарету. – Эти проклятые миликос1 просто решили в последний момент устранить нас из игры… и действовать своими обычными методами. Я еще не совсем уверен, что наши имена попали в полицию без их содействия…
– А они действительно там?
Пико помолчал.
– По крайней мере, за мной уже приезжали, – сказал он, усмехнувшись одной стороной лица. – Я побывал у своей невесты… Ты ее, кажется, знаешь… Лусиа Ван-Ситтер. Она съездила к нам и разговаривала с прислугой. Приезжали около пяти вечера – спрашивали, где я и что я. Ну ладно, это несущественно…
– Существенно здесь то, что вы все – ты и все твои р-р-революционно настроенные сеньоритос, – все вы оказались сопляками. Ясно? Самые настоящие безмозглые сопляки – вот кто вы такие, и я рад, что вам хоть таким образом немного прочистили мозги. Ты мне хвастал когда-то, что близок со стариком Альварадо – помнишь? Еще расхваливал его до небес: «Гордость аргентинской науки, настоящий классический ум», – ты уже не знал, какими еще эпитетами его обвешать. А когда старик порвал с вашей бандой – тебе, что же, этот факт ни на что не раскрыл глаза? Или ты тогда решил, что ум у дона Бернарда не такой уж классический, а вот ум вице-адмирала Кальдерона действительно…
– Пошел ты к черту, Ларральде! – крикнул Пико. – Я тебе уже сказал, что в таком тоне нам разговаривать нет смысла! Легче всего указывать на чужие ошибки, когда сам ничего не делаешь…
– Я-то как раз делаю! Я сегодня всю вторую половину дня только тем и занимался, черт бы вас драл, что чинил и штопал последствия ваших невинных ошибок! Тебе известно, что одна из первых бомб – на углу Пасео Колон и Альсина, прямо перед министерством, – разорвалась в пяти метрах от переполненного троллейбуса? Я это знаю, потому что некоторых пассажиров потом привезли к нам… Тех, у кого осталось что к чему пришивать. Остальных сгребали лопатой. Понял, революционер?
Пико снял очки, вытащил из кармана плаща скомканный платок – мокрый, в прилипшем табачном мусоре – и стал бесцельно тереть стекла.
– Я этих бомб не бросал, – сказал он наконец, близоруко моргая. – Ни я, ни мои товарищи к этому непричастны. Способен ты наконец это понять, кусок кретина?!
– Не вопи, истеричка. Я тебя и не обвиняю в том, что ты лично приказал бомбить Пласа-де-Майо. Я только знаю, что вина за случившееся лежит и на вас, потому что это случилось только потому, что существовал этот ваш заговор. Военные не отважились бы на восстание в одиночку, без поддержки гражданской оппозиции.
– Однако они без нее великолепно обошлись!
– Да, в последний момент. А до самого выступления они хотели создать видимость сотрудничества и единомыслия с гражданскими кругами. Но ведь вы ни черта не поняли! И даже когда из игры вышла группа Альварадо, вы старику не поверили, вообразили себя умнее…
Пико надел еще более помутневшие очки, посмотрел на лампу, снял и снова принялся протирать – на этот раз бумажной салфеткой.
– Дело совершенно не в этом, – возразил он. – Никто из нас не воображал себя умнее доктора Альварадо, мы принципиально не были согласны с его основным тезисом. Мы считали, что к проблеме создания революционного блока нельзя было подходить с такой… с тем чрезмерным «пуризмом», что ли, какой проповедовала группа Альварадо.
– Ну, теперь и собирайте, что посеяли, – кивнул Хиль и встал из-за стола, посмотрев на часы. – Так… Каррамба, уже второй час! Я тебе постелю у себя в комнате, сейчас все устрою. Что ты думаешь делать завтра?
– Завтра мне нужно во что бы то ни стало пробраться в Энсенаду.
Хиль задержался у двери и обернулся:
– В Энсенаду?
– Ну да, в Рио-Сантьяго.
– Верно, я же забыл, что сеньор связан с флотом тесными узами! Ну-ну.
Ларральде вышел. Пико допил свой остывший кофе, обошел комнату – промокшие туфли попискивали при каждом шаге, – потрогал стоявшее на полочке странное сооружение из ракушек, с вклеенной в него фотографией пляжа и надписью «Мар-дель-Плата, 1929». Это сочетание цифр было каким-то привычным; он постоял с минуту, разглядывая выцветшую фотографию, и только потом сообразил, что 1929 – это год его рождения. Вздохнув, он поправил очки и отошел к окну. Тонкие струйки дождя продолжали журчать так же монотонно.
Дождь начался вечером. Когда он был на площади, дождя еще не было. Возле министерства военно-морского флота еще стреляли, за Розовым домом – у памятника Колумбу – догорали автомобили на исковерканной бомбами площадке паркинга. Там же, правее, поближе к военному министерству, солдаты устанавливали зенитки. А на самой площади – путаница оборванных троллейбусных проводов, битое стекло и какие-то обломки под ногами придавали ей непривычный хаотический облик, – на самой площади ревела толпа перед разгромленным зданием папской курии2. Здание уже горело, но из верхних этажей еще выбрасывали на площадь книги и мебель. Он стоял поодаль в каком-то оцепенении и равнодушно думал о том, что, если сейчас ветер отогнет борт его плаща и кто-нибудь увидит сине-серебряный значок с крестом, его убьют тут же, ни о чем не спрашивая. У него даже не будет времени вытащить пистолет. А если бы нашлось время? Все равно он бы не стрелял. И не только потому, что это было бы бессмысленно…
1
Мi1iсоs (исп.) – пренебрежительная кличка военных в Аргентине
2
В данном случае – дипломатическое представительство Ватикана.