Проклятый бог

Ашарх с грустью посмотрел на юношу.

— Да, ее кончина была чудовищно жуткой, — продолжил он. — И мне искренне жаль, что мы даже не смогли попрощаться с ней и достойно оплакать ее тело… Эрмина погибла как воин, в бою, отстаивая то, что ей было действительно дорого. И она была смелой до самого конца.

— Виек так ее любил… Наверное, ему сейчас очень нелегко. Они оба не заслужили такой судьбы.

— Не нам это решать. К сожалению, не нам.

Измотанные тяжелым дневным переходом, мужчины быстро заснули. А вот Лантея, терзаемая бессонницей и нелегкими думами, провела половину ночи, любуясь звездным небом и поглаживая стеклянные молитвенные часы в кармане штанов — одну из тех немногочисленных вещей, что ей удалось сохранить при пленении. Ее шеренга спала слишком далеко от того места, где лежали профессор и Манс, поэтому она не могла слышать, что они обсуждали. Но и сами мысли девушки были обращены к Эрмине, погибшей в клыках безжалостного ксоло у нее на глазах. Она то и дело вспоминала, как еще совсем недавно эта счастливая женщина, смеясь, танцевала в объятьях мужа посреди шумного трактира, как даже не могла помыслить о своей скорой кончине. Да и никто тогда не мог.

Виек спал неподалеку, глухо постанывая во сне. Его рука выглядела просто ужасно: из-за жары рана воспалилась и покрылась гнойной коростой, от которой шел крайне дурной запах. Лантея слегка промыла ее перед сном, когда общий бурдюк с водой оказался у нее, но ситуацию это никак не улучшило. Казалось, мутная речная вода только сделала хуже. Гвардеец был бледен, его терзала боль как физическая, так и душевная. Разговаривать на протяжении целого дня и всего вечера он не хотел, отворачиваясь от Лантеи, а в какой-то момент девушка и вовсе заметила, что в здоровой руке Виек сжимал горсть мелких ракушек, соединенных гнилой ниткой. Это украшение, купленное у Оцарио еще в самом начале их пути, Эрмина последние недели почти не снимая носила на запястье, а теперь ее муж хранил браслет как единственную памятную вещь. От этого зрелища Лантея почувствовала себя еще хуже: она весь день пыталась доказать себе, что не виновата в гибели Эрмины, но удавалось ей это крайне плохо.

Ближе к середине ночи острый слух девушки уловил шорохи. Она приоткрыла глаза: двое высоких альвов, весь вечер сидевших недалеко от нее, каким-то образом сумели избавиться от веревок. Они пытались тихо выбраться из круга рабов, аккуратно ступая по крошечным свободным от тел участкам земли. Лантея не подала виду, что заметила альвов, хотя ей очень хотелось остановить беглецов: их план был глуп, ведь им бы недалеко удалось убежать по ровной выжженной солнцем земле, где любой куст было видно за километр. Но она решила наблюдать, не вмешиваясь.

Альвы сумели выйти из круга пленников совершенно бесшумно. Они тихо прошли между спавшими часовыми, которые столь неосторожно позволили себе задремать на посту. А когда весь небольшой лагерь оказался позади, беглецы ринулись в степь как сумасшедшие. Но Лантея видела, как шевелились мокрые носы ксоло, когда альвы проходили мимо них: псы ждали лишь команды. Некоторые из них начали тихонько нетерпеливо поскуливать, и их хозяева моментально распахнули глаза, словно они и не спали все это время, а лишь лежали с закрытыми веками. Ифритам хватило одной секунды, чтобы увидеть беглецов, и одного мгновения, чтобы дать ксоло команду. Тройка псов, взрывая когтями землю, бросилась в погоню и в несколько мощных прыжков догнала альвов, которые едва успели распробовать вкус свободы. Животные со свирепым рычанием накинулись на мужчин, погребая их под своими тяжелыми телами и сминая плоть острыми клыками.

Лантея закрыла глаза, но все равно слышала жуткие крики умирающих и смачные чавкающие звуки разрываемых тел. Многие альвы сразу же проснулись от душераздирающих стонов и стали невольными свидетелями казни беглецов. Ксоло вскоре вернулись на свои места. Они были сыты и довольны, облизывая свои окровавленные морды. Зато невольникам теперь стало ясно, почему часовые могли позволить себе поспать: куда более чуткие охранники стерегли рабов.

Как только солнце окрасило горизонт в светло-розовый цвет, ифриты пинками и окриками принялись будить пленников. Караван в быстром темпе шел все также на север, на почтительное расстояние удалившись от реки, редких мангровых лесов и границ Ивриувайна. Всюду тянулась голая безжизненная степь, выжженная солнцем и жаром, — это были окраины пустынь Асвен, где вместо песка под ногами стелилась жесткая каменистая почва, практически не встречалась растительность и только буйствовал порывистый колючий ветер, бросавший пыль в лицо. Лантея почти весь день напряженно приглядывалась к Виеку, который находился в ее колонне на пару альвов впереди. Его сожженная рука обессиленно висела вдоль тела, да и сам хетай-ра ослаб и осунулся. Вряд ли он долго смог бы выдержать заданный темп ходьбы, но у гвардейца просто не было выбора: ему приходилось идти, тратя на это последние крохи своих сил.

Когда очередной проведенный в дороге день неумолимо начал клониться к закату, пленники невольно замедлились, ожидая скорого привала. Альвы ничего не ели уже двое суток, и лишь непомерная гордыня все еще давала им силы двигаться дальше. Однако ифриты и не думали останавливаться: они кнутами понукали рабов, заставляя продолжать путь. Так прошло еще несколько часов, пока один из пленников, у которого вокруг головы была обмотана пропитанная свежей кровью повязка, не упал без сознания на землю, утягивая за собой соседей.

— А ну поднимайся, ленивая скотина! — сразу же закричали надсмотрщики.

Они стали обжигать этого и других невольников ударами кнута, однако альв в себя так и не приходил. Больного пытались поднять на ноги его собратья, но открывшаяся рана на голове лишь сильнее начала кровоточить, из-за чего по лицу раба потекли густые алые струйки.

Несколько ксоло без всадников неожиданно забеспокоились. Они принялись прыгать на месте, рыть землю когтями и поскуливать. А после один из них без команды хозяина вдруг резко бросился к раненому альву, видимо, одурманенный запахом свежей крови. Двое псов сразу же последовали за ним, черными тенями стелясь по земле.

— Сука! Прочь, Клык!

— Репей, Зудень, назад! Я сказал назад!

Ифриты принялись свистеть и разгневанно отзывать собак, без приказа накинувшихся на раненого невольника, но те уже рвали тело альва на куски. Хозяева ксоло устремились следом за своими жестокими питомцами и били их обухами кнутов и нагайками, пока те не выпустили из пасти уже полностью обезображенный труп, оставшийся от раба. Альвы с ужасом смотрели на останки своего собрата, едва сдерживая рыдания и плач.

После этого ужасного происшествия караван шел дальше почти до самой полуночи. Лишь тогда имперцы дали команду на отдых, и все пленники мешками упали на землю, лишенные каких-либо сил. Большая часть одежды на рабах порвалась и была покрыта слоем пыли и грязи, из-за палящего солнца у многих обгорела кожа, а волосы сбились в колтуны. От них несло потом и мочой. И уже трудно было в этих измученных созданиях опознать представителей гордой расы альвов. Да и сам Ашарх вместе со своими спутниками выглядел ничуть не лучше.

В этот раз преподаватель с интересом наблюдал за тем, как некоторые альвы уже робко тянулись к мешку с мясом. Их сопровождали злобными взглядами голодные соотечественники, которые пока что не поступились собственными принципами. Но это был только вопрос времени, скоро должны были сдаться и они.

Профессор и его шеренга этим вечером оказались почти у самого края круга, поэтому он с любопытством прислушивался к разговорам между имперцами, собравшимися возле небольшого костра. Солдаты явно были чем-то озабочены. Один из ифритов, носивший на себе тяжелую кожаную юбку, покрытую кольчужными кольцами, громко и отчаянно бранился:

— Чтоб тебе провалиться!.. Да здесь эта ебаная река должна быть, сказано же тебе! Мы от нее ровно два дня шли!

Он отчаянно бил себя по коленям нижней парой рук, из-за чего массивный кистень с шипастым шаром, заправленный у него за пояс, постоянно дрожал и звякал цепью. Почему-то у Ашарха даже не было сомнений, что этот воин состоял в тяжелой пехоте и мог одними своими ладонями раздавить кому-нибудь голову в пылу гнева. Но собравшиеся вокруг него товарищи едва ли уступали крепкому солдату в силе.