Страница 55 из 88
— Так, не сейчас, — рассмеялся Генрих — этот чёртов хитрый лис всё-таки не оставил мысли лечь под него так или иначе! — Всё в порядке, — добавил он серьёзнее. — Я не злюсь. Как ты себя чувствуешь?
— Всё ещё дерьмово, — кивнул Хельмут, массируя пальцами виски. — Тошнит и голова раскалывается. У тебя нет чего-нибудь?..
В дверь несмело, тихо постучали, и Генрих радостно встрепенулся.
— Сейчас будет, — бросил он.
Как и ожидалось, пришла Гвен — в руках её был небольшой глиняный кувшин, видимо, с настойкой.
— Опять она, — послышался сзади крайне недовольный голос Хельмута.
Гвен, до этого сдержанно улыбавшаяся, мигом поникла. Генрих же, бросив на друга укоризненный взгляд, приободряюще похлопал её по плечу и забрал кувшин.
— Спасибо, Гвен, — ласково улыбнулся он. — Настойка чистая, или надо разводить?
— Я всё развела, — сказала она, — можно сразу пить.
Тут же она сделала реверанс и быстро ушла — видимо, ей стало неуютно под тяжёлым взглядом Хельмута. Генрих закатил глаза. Он закрыл дверь и направился к столу, сжимая в руках гладкий кувшинчик, на коричневой поверхности которого был нарисован трогательный белый цветок. Хельмут продолжал дуться, при этом он то и дело прикладывал ладони к вискам или хватался за горло, пытаясь остановить рвотный позыв.
— Гвен тебе сделала отвар от похмелья, — покачал головой Генрих. Он никак не мог вспомнить, куда положил бокалы или хотя бы кружки. — За что ты с ней так?
Хельмут не отвечал. Видимо, стыдился признавать, что ревновал.
Генрих быстро осознал, что посуду с больной шеей найти не удастся, и протянул ему весь кувшинчик — выпьет сколько захочет, главное, чтобы настойка подействовала и Хельмута хотя бы перестало тошнить. Чудо, что ночью его не вырвало…
Хельмут послушно выпил примерно половину кувшина, даже не поперхнувшись, хотя от жидкости резко пахло мятой, стоило предположить, что и на вкус она была тоже очень резкой. Однако желание избавиться от похмелья волновало Хельмута явно сильнее, чем вкус настойки.
— Ну, как? — взволнованно спросил Генрих и как-то неосознанно положил руку на его плечо.
— Вроде проходит… — кивнул Хельмут. В его взгляд постепенно возвращалась осмысленность, и цвет радужек становился более ярким. Складки на лбу и переносице разгладились, ресницы перестали мелко дрожать… Всё-таки красив он, чёрт возьми. Красив не слишком резкой, не слишком мужественной красотой, но именно такая изысканность, что ли, в нём и привлекала.
Генрих отвернулся, понимая, что выдал себя с головой — Хельмут заметил, что его рассматривают, и через силу, но вполне искренне улыбнулся.
— Спасибо, — тихо сказал он, водя пальцем по ручке кувшинчика.
— И Гвен потом тоже поблагодари, — предложил Генрих, зная, что Хельмут ничего ей не скажет. По крайней мере, ничего хорошего. Ну вот зачем он так взъелся на неё?
— Который час? — буднично поинтересовался Хельмут, не обращая внимания на слова о Гвен.
— Часов восемь. Ох, к слову… У меня сегодня много дел, так что прости, но я вынужден тебя оставить. Можешь ещё поспать, если хочешь, я не против, — улыбнулся он и хлопнул ладонью по кровати. — Заодно голова пройдёт.
— Да нет, я… — Хельмут провёл рукой по голове, приглаживая взъерошенные волосы. — Я приведу себя в порядок, и… может, тебе помочь? С делами.
Генрих задумался. На самом деле в помощи Хельмута он особо не нуждался — они с лордом Джеймсом прекрасно справлялись вдвоём, разве что фарелльца разговорить пока не смогли… А Хельмут на допросе мешать уж точно не будет — наоборот, вдруг что-то подскажет или даже сам сможет заставить пленника говорить? Пожалуй, лучше всего с этим справился бы Вильхельм — упёртости и жёсткости ему было не занимать. Но Вильхельм погиб, хотя поверить в это до сих пор было сложно. Бедная тётя Аделина, наверняка она от горя буквально воет…
— Хорошо, даю тебе полчаса, — усмехнулся Генрих, подсаживаясь ближе к Хельмуту.
Шея почти перестала болеть, и ему не составило особого труда чуть наклониться, приближаясь к его лицу. Пахнуло свежестью мяты, будто Хельмут только что прожевал свежесорванный лист. Конечно, прямо сейчас дать ему то, о чём он просил вчера, Генрих не мог. Но всё же отдаляться от него, вновь устанавливать рамки чисто дружеских отношений он тоже не хотел и понимал, что и Хельмут этого вовсе не желает.
Ощутив на щеке слабое прикосновение чуть дрожащих пальцев, Генрих ухмыльнулся и на долю мгновения прижался к его губам.
***
Сад наполнился нежными переливами арфовых струн.
Герцогиня Эрика играла какую-то старинную песню, невероятно красивую — мелодия напоминала журчанье лесного ручья, трели соловья, трепетную весеннюю капель… Она звучала то тише, то громче, то быстрее, то медленнее, пальцы Эрики порхали по струнам, касались их легко и невесомо, и Хельга не могла оторвать от них взгляда.
Вместе с музыкой по саду разливался полумрак прохладного вечера: очередной день подходил к концу, и Хельга была счастлива, что ей удалось провести этот день вместе с герцогиней Эрикой.
Она хотела подыграть ей на лютне, но не решилась, да и песню эту знала не так хорошо. Играть на лютне Хельга училась с детства, однако сейчас, наблюдая за игрой герцогини Эрики, поняла, что её мастерство не сравнится с талантом её новой подруги. Та играла вдохновенно, самозабвенно, прикрыв глаза и почти не смотря на струны, и при этом ни разу не запнулась, ни единой ошибочки не допустила… Её игра была прекрасна, равно как и исполняемая ею песня.
Наконец переливы стихли, и ещё несколько мгновений над садом раздавалось тревожное тремоло, но затем затухло и оно.
Хельга спрыгнула с качелей и захлопала в ладоши, не скрывая довольной широкой улыбки.
Эрика открыла глаза, опустила руки на колени и выдохнула.
— Спасибо, моя дорогая, — тихо произнесла она уставшим голосом.
— Такой чистый хрустальный звук! — восхищённо воскликнула Хельга, подходя к арфе. Она уже рассмотрела этот инструмент, как только слуги внесли его в сад несколько минут назад, однако до сих пор не могла вдоволь насмотреться. Не так уж часто ей доводилось видеть арфы — лишь у заезжих менестрелей и певцов на ярмарках, и то издалека… А теперь этот сказочный инструмент стоял так близко, что попросту не верилось.
— Это всё благодаря дереву королевского ореха, — улыбнулась герцогиня Эрика, кладя руку на гладкую блестящую поверхность арфы. — Оно всегда даёт такой звук — холодный, кристальный, будто горный ручей. Дома у меня есть ещё одна арфа… — Заметив, как глаза Хельги расширяются в изумлении, она рассмеялась, запрокинув голову. — Она из клёна, а передняя часть — из ели. И звучит уже более мягко и прозрачно.
— Вы так хорошо в этом разбираетесь, — восхищённо, но при этом с нотками зависти протянула Хельга.
— Я училась играть на арфе с детства, — пожала плечами Эрика, а на скулах её выступил слабый румянец. — Жаль только, что к пению предрасположенности нет… Но, может, вы, моя милая, что-нибудь споёте? А я подыграю. — И она провела пальцами по струнам.
Хельга встрепенулась. Она не ожидала, что ей придётся сегодня петь, однако для Эрики была готова спеть всё что угодно. Неужели не найдётся песни, которую знают они обе?
Вспомнилось, как она пела для Вильхельма в минуты их уединения в этом саду. Это были тёплые, спокойные вечера, тишину нарушали лишь переливы струн лютни и голос Хельги, а где-то вдалеке стрекотали сверчки и ветер едва слышно шелестел свежей листвой. Последний раз они гуляли здесь совсем недавно — весной, и прошло с тех пор всего полгода, но сейчас Хельге казалось, что минуло много лет, что она ждёт своего жениха уже так давно… Больше всего она боялась, что он забудет о ней, разлюбит её и, вернувшись, передумает на ней жениться.
Не то чтобы Хельга сомневалась в Вильхельме, но всё же она не могла угадать его мыслей и чувств. Она знала, что война меняет людей и что её жених, уйдя одним человеком, вернуться может совершенно другим.