Сталь от крови пьяна

— Этим? — горько усмехнулся Хельмут, кивая на бутылку с остатками отравленного белого полусладкого.

— Найду для вас кое-что получше.

Пока она искала ещё одну бутылку в своих сундуках, звеня склянками и шурша мешочками с засушенными травами, Хельмут думал, не сбежать ли ему прямо сейчас. Он не любил алкоголь и не переносил состояние опьянения, но сейчас оно и правда показалось ему долгожданным избавлением. Конечно, потом станет только хуже, но почему хотя бы на один вечер не отвлечься, почему бы не позволить себе забыть о том, что произошло?

Интересно, а что на это сказал бы Генрих?.. Он сам-то выпить не прочь, но пьянеть не умеет, оттого и желание забыться посредством вина может считать неправильным… Впрочем, Хельмут — не маленький и сам разберётся. Выслушивать нравоучения, пусть даже от лучшего друга и человека, вызвавшего в душе такие странные и сильные чувства, сейчас хотелось меньше всего.

Наконец Кассия достала вино — бутылка была побольше, чем предыдущая, из такого же тёмно-зелёного, чуть запыленного стекла. Следом девушка поставила на стол два серебряных кубка — на чашах были выгравированы руны. Хельмут посмотрел на них недоверчиво, но Кассия лишь улыбнулась.

— Не бойтесь, это просто узоры. — Она подняла один из кубков и внимательно его осмотрела. — Они не заговорены.

Хельмут хотел ей верить, а поэтому тут же перестал думать о рунах. Чёрт с ними, хуже уж точно не будет. И когда Кассия налила ему полный бокал бордового ароматного вина, вдруг напомнившего ему густую, фонтаном бьющую из горла Вильхельма кровь, он выпил всё почти сразу, не раздумывая.

***

Было скучно.

Беспокойно, но скучно.

Война и заботы, связанные с ней, настолько контрастировали с редкими часами отдыха, что этот самый отдых казался попросту пустым и бессмысленным времяпровождением. Хотелось что-то делать, чем-то заниматься, что-то решать… Несмотря на то, что Генрих адски уставал и в конце каждого дня попросту валился в постель, не чувствуя ног, ему всё равно было неуютно в минуты покоя. А ведь после битвы прошло всего-то несколько дней, большая часть проблем ещё не решена, и всё это — только начало…

Конечно, свободные минутки можно было бы проводить с Хельмутом, но он почему-то не заходил. Видимо, не хотел отвлекать, видя занятость Генриха.

Посему это время приходилось проводить наедине с собой. Пока не нужно было думать о войне, о последствиях минувшей битвы и планах насчёт грядущих, Генрих думал о кузене. Вильхельм погиб так внезапно и так неожиданно, хотя казалось бы — на войне всегда, в любую минуту стоит ожидать смерти, не только своей, но и своих близких… Но Вильхельм пережил поражение во время первой битвы за Клауд, без единой царапины прошёл вторую, успешно объезжал территории, гонял фарелльских фуражиров и возглавлял дозорных на сторожевых башнях. Всё шло хорошо, как по маслу, так что же вдруг изменилось?

С Генрихом Вильхельм никогда не был так дружен, как с Хельмутом, но всё же между ними всегда существовала прочная родственная связь, обеспеченная ещё их матерями. Поэтому он всегда воспринимал его именно как родственника, двоюродного брата, а потом уже — как друга, причём не очень близкого. Так почему же его внезапная смерть создала такое странное ощущение пустоты в душе? И ещё слабое, но всё же заметное чувство вины — перед тётушкой Аделиной, которая уже наверняка узнала о смерти единственного сына и теперь места себе не находит от горя… Да и перед мамой почему-то тоже… И перед Хельмутом с его сестрой, которые потеряли верного друга и любимого жениха соответственно. Это ведь Генрих решил, что было бы замечательно поженить Хельгу и Вильхельма, которые нравились друг другу с детства… А теперь бедная девушка будет страдать и долго переживать острую боль потери.

Именно поэтому Генрих так жаждал и одновременно боялся встречи с Хельмутом. Не хотел смотреть ему в глаза, не хотел обсуждать то, что произошло, не хотел вспоминать Вильхельма… Конечно, им следовало бы выпить по глотку вина за упокой его души, но делать это с Хельмутом отчего-то было боязно.

Поэтому Генриху так невыносимо было терпеть часы, когда он не решал никаких проблем вместе с лордом Джеймсом, не вёл важных бесед и переписок, не планировал дальнейшую стратегию и не подводил итоги прошедших битв. Разум, освобождаясь от мыслей о делах, наполнялся столь мешающими переживаниями.

Внезапно дверь скрипнула — кто-то снаружи её слегка приоткрыл и лишь потом, видимо, догадался постучать. Но при этом не дождался, когда ему позволят войти, и снова толкнул дверь.

Генрих привстал. Несколько минут назад он лёг в постель прямо в верхней одежде, найдя в себе силы снять разве что ботинки, — и только сейчас осознал, что в таком виде ему стало весьма жарко. В комнате было тепло, сегодняшний день не радовал прохладой, будто лето, ушедшее из этого мира пару седмиц назад, внезапно решило напомнить о себе… Поэтому Генрих поспешил скинуть камзол, но когда увидел на пороге комнаты Хельмута, то от волнения и неожиданности запутался рукавах. Гость выглядел странно, но Генрих не успел его рассмотреть получше и понять, что именно показалось ему странным. Хельмут, неуклюже закрыв за собой дверь и резко, со скрежетом задвинув засов, подлетел к кровати и тут же рухнул на одно колено — то ли намеренно, то ли не удержавшись на ногах.

Было не очень понятно, что происходит, ровно до тех пор, пока Хельмут не заключил Генриха в объятия и не уткнулся лицом в его плечо. Сразу же почувствовался лёгкий запах алкоголя, и это не могло не вызвать некоторого удивления. А когда Хельмут через мгновение прижался к его губам резким, рваным поцелуем, отчего даже их зубы со стуком столкнулись, этот запах стал ещё явственнее и не оставил никаких сомнений, что барон Штольц был пьян.

— Что ты делаешь? — высвободившись из его несокрушимых объятий, поинтересовался Генрих.

— Целую тебя, — пожал плечами Хельмут. — Мы уже делали так, помнишь?

— Я-то помню. — Попробуй забудь такое… — Но сейчас ты не в том состоянии, чтобы это повторить.

— Почему это?

Хельмут отпрянул и попытался подняться, но ноги, видимо, держали его слишком плохо, и Генриху пришлось схватить его за плечо. Со стороны это могло показаться смешным, но лишь тому человеку, который плохо знал барона Штольца. Зато Генрих знал его хорошо и помнил, что Хельмут не пьёт. Он не раз говорил об этом, выражая свою неприязнь к вину и прочим напиткам подобного рода. Так что же случилось теперь? Неужели смерть Вильхельма настолько выбила его из колеи, что он решил пойти против своих принципов, против правил, что сам себе установил? Вряд ли сейчас уместно задавать подобные вопросы, и вряд ли Хельмут на них ответит, но его неподобающее поведение всё же стоит пресечь.

— Ты пьян, — сказал Генрих.

— Не очень, — отмахнулся Хельмут и снова попытался поцеловать его.

— Очень. Ты едва на ногах стоишь.

С этими словами Генрих, отбросив одеяло и камзол, спрыгнул с кровати и усадил на неё Хельмута — тот даже не успел оказать никакого сопротивления, даже не пискнул ничего в ответ. Чувствовалось, как дрожат его плечи, а уж трясущиеся пальцы не разглядел бы только слепой. Волосы спутались, а на фиолетовой рубашке темнели пятна от вина. Было очень непривычно видеть Хельмута таким… Словно за те дни, что прошли после битвы, он успел настолько сильно измениться, что стал совсем другим человеком, — а Генрих и не заметил.

Он присел рядом с ним и приобнял его за плечи.

— Я в порядке, — заверил Хельмут с усмешкой. — Ты же помнишь, мы с тобой тогда многое… многое сделали… — Говорил он вполне чётко, но с долгими паузами, будто ему не хватало воздуха. — Но и не сделали тоже многого, — наконец произнёс он и многозначительно посмотрел на Генриха. Его голубые глаза, всегда такие ясные, были подёрнуты хмельным туманом. Он часто моргал, наверное, пытаясь не заснуть на ходу, и покусывал губы. — Я готов сделать это сейчас.

— Ты не готов, — возразил Генрих спокойно.