Сталь от крови пьяна

— Тише, — попросил Хельмут — ему показалось, что она слишком громко произнесла последнее слово. Потом он понял, что говорила она самым обычным, ровным, спокойным тоном, просто это слово, «предатель», било по его ушам и разуму сильнее, чем набат. — Да, я… он был моим другом, — напомнил Хельмут, повысив голос — в нём неожиданно зазвенел гнев. — Он был кузеном моего лучшего друга и женихом моей сестры. Нас столько связывало… — Он вновь заговорил тише. — И я до сих пор до конца не могу поверить в то, что он собирался сделать. Вдруг я ошибся? Что-то неправильно понял?

— Боги предсказали, что вы столкнётесь с предательством, барон, — вздохнула Кассия. — Да и вы сами, помнится, говорили, что разговор был недвусмысленным.

— Да… — прорычал Хельмут и несильно стукнул кулаком по столу — огоньки на свечах задрожали, зелёное стекло звякнуло о дерево. — Чёрт, я… я не знаю. Если честно, я не ожидал, что всё так совпадёт… Я думал, что он умрёт от яда, а я потом незаметно нанесу ему рану, которую и посчитают смертельной. — Это был очень ненадёжный план, глупый и непродуманный, но Хельмут понял это только что. — Стрела убила его раньше, чем яд. Как она так удачно долетела-то…

Кассия ничего не ответила, лишь пожала плечами.

Вильхельм мог бы пригнуться, увернуться от случайной стрелы — она всегда был очень внимательным и ловким, с отличной реакцией… Но он не пригнулся, потому что голова закружилась от яда. Более того, Хельмут помнил, что та стрела летела в его сторону, а Остхен, пошатнувшись, просто оказался на её пути. Как много случайностей определило такой исход… И как много случайностей порой определяет всю жизнь в целом.

«Он был предателем», — напомнил холодный разум.

«Ты всё сделал правильно, ты не мог ошибиться», — поддакнула гордыня.

— Я не знаю, как мне теперь с этим жить, — признался Хельмут.

— Ваши священники вроде бы умеют лечить такие душевные раны. — Он лишь покачал головой, удивившись, как она смогла угадать его недавние мысли. — Да и вообще, будто вы до этого никого не убивали… — Уголки губ Кассии постепенно опустились. Стало даже немного неловко за то, что пришлось испортить ей настроение. Она была так весела, так улыбчива пять минут назад… — На этот раз вам даже особых усилий прикладывать не пришлось, а вы так убиваетесь.

— Зато вы, я посмотрю, подозрительно спокойны, — заметил Хельмут. — Вы же участвовали в битве… В этой и в предыдущих, на Серебряном заливе. Неужели они никак не отразились на вас?

Ему и правда было интересно об этом узнать. Если он, взрослый мужчина, так тяжело переносил все ужасы войны, то каково было ей, женщине? Как бы Кассия ни кичилась своей силой, в том числе и магической, Хельмут ни за что бы не поверил, что ей не было тяжело видеть смерть и убивать.

— Если бы я после каждой битвы только и делала, что жалела себя и вспоминала пережитый ужас, то я бы уже давно сошла с ума, — закатила глаза Кассия. — Вы когда-нибудь видели морские бои? — Хельмут покачал головой, и она усмехнулась. — Это тот же штурм, только… только штурм корабля. — Она положила ладонь на гладкую поверхность столешницы, и он увидел, как дрожат её пальцы. — Он не менее жуткий и кровавый, и, помимо всего прочего, существует ещё и риск утонуть… Хэан, наш водный бог, забирает всех, кто не может выбраться из его владений. А когда корабль поджигают, не знаешь, что хуже — сгореть заживо или уйти на дно. Я видела, как друг моего брата рухнул с палубы прямо в морскую пучину. Я видела, как сына графа Лассена убили метательным топориком — а между нашим кораблём и судном противника было не менее тридцати метров! Я видела, как один корабль таранит другой, слышала треск дерева и те жуткие звуки, когда корабль уходит на дно, будто его тянут туда щупальца гигантского кракена. Я видела, как с подожжённого корабля прыгают в море горящие люди — и больше не всплывали, потому что доспехи тянули их вниз. Да я сама чуть не утонула однажды, повезло зацепиться за обломок!

Она помолчала минуту, а с губ её не сходила эта странная усмешка — горькая, презрительная, болезненная… Густая каштановая прядь упала Кассии на лицо, но девушка продолжала сидеть неподвижно и волос за ухо не убрала. Хельмуту захотелось сделать это, но он сдержался.

— Раньше я очень любила море, — выдохнула Кассия, — а теперь, кажется, никогда не смогу спокойно на него смотреть. Раньше море для меня олицетворяло красоту и силу природы, а сейчас… Сейчас — лишь опасность. И вы думаете, что я каждую ночь воскрешаю в себе эти воспоминания, чтобы вдоволь наплакаться? Но зачем? Наоборот, я хочу об этом поскорее забыть и никогда больше не вспоминать.

Хельмут слушал её, округлив глаза. Он никогда не видел морских боёв, хотя читал о них и примерно представлял, как они могут происходить… Но он впервые услышал о них от очевидицы, а не от хладнокровного хрониста или наполненного романтическим пафосом писателя. Кассия говорила об этом, смотря куда-то вперёд, в стену; а под конец рассказа руки её сжались в кулаки, она закусила нижнюю губу… и больше не сказала ни слова.

Она и правда была сильной, но имела право позволить себе иногда проявлять слабость, и это не могло не вызывать хотя бы уважения.

— Простите, что… — подал голос Хельмут.

Он медленно протянул руку, но Кассия не обратила на это никакого внимания. Тогда он осторожно положил руку на её левое плечо в знак поддержки, хотя касаться её отчего-то было боязно, словно девушка болела заразной хворью. Образно выражаясь, так оно и было: хворью можно считать и магический дар, и её искреннюю веру во множество шингстенских богов — языческих, ложных… Но Хельмут вовсе не брезговал и уже смелее сжал её плечо.

Она вдруг негромко вскрикнула, вскочила, как ошпаренная, и схватилась за плечо правой рукой.

— Простите! — повторил Хельмут, отшатываясь. Неспроста ведь боялся трогать… — Вы ранены?

Сердце заколотилось от волнения и тревоги за здоровье этой девушки. Она же тоже участвовала в битве, тоже подвергала свою жизнь опасности… Если честно, рассказы Кассии о морских сражениях, о штурмах кораблей и смерти в воде и огне Хельмут так и не смог воспринять как правдивые. Но сейчас он понял, что баронесса Кархаусен — не легендарная королева-воительница из старинных нолдийских сказаний. Она — настоящая, живая женщина, которая, тем не менее, владела оружием, участвовала в сражениях… убивала… И вот теперь она ранена, и наверняка это далеко не первая её рана.

Даже как-то слабо верилось теперь, после этого открытия, что Кассия успешно борется со страхом и угнетающими воспоминаниями о пережитых ужасах. Легко было представить её плачущей под одеялом в ночной тишине. Наверняка она просто тихо всхлипывает, чтобы брат её не услышал и не отослал домой… Но наедине с собой рыдает в три ручья, выбивая из себя всю боль, всё отчаяние, а потом стискивает зубы, берёт в руки меч и идёт сражаться дальше.

Хельмут поднялся, но так и не решился приблизиться к ней.

— Простите, ради Бога, я… — Ему было жутко неудобно, что он задел её рану. — Если бы вы только сказали…

— Ничего, — отмахнулась Кассия. — И вообще, с чего вы так вдруг заволновались о моём состоянии?

— Просто… вы же женщина. Вам наверняка тяжелее. — Поймав её недоуменный взгляд, он пояснил: — Мне всегда казалось, что война — не женское дело.

— Да, не женское, — хмыкнула Кассия, отводя взгляд, словно вид голубых занавесок на окне её интересовал сильнее всего на свете. — И не мужское тоже. Это ничьё дело, войны вообще быть не должно… но мы почему-то по-прежнему продолжаем делать это дело, причём хорошо, с рвением, словно нам приятно, хотя на самом деле все, — она окинула взглядом комнату, имя в виду, конечно, не только себя и Хельмута, — все, кого я знаю, страдают из-за него. Вы тоже страдаете — тогда напейтесь и забудьтесь.

— Это очень подлый совет, не находите?

— Вы сами ко мне за ним пришли, — возразила Кассия, пожав плечами. — Если бы хотели чего-то другого — наверняка заглянули бы не ко мне, а к милорду Генриху. Он — советчик получше, чем я. А я… я предлагаю то, что могу, — покачала головой она. — Напейтесь. Забудьте о вашем друге. Забудьте обо всём. Не будет никакого барона Остхена, не будет яда, будете только вы и вино, которым я, так и быть, вас угощу.