Кара отверженного

Карл полностью игнорировал его, совершенно не смотрел в его сторону, всячески показывая, что не желает его видеть. Мишель, напротив, горячо приветствовал Марио, засыпал вопросами, но как только супруг незаметно дернул его за руку (Марио, к несчастью, это заметил), поспешно отвернулся и с того момента игнорировал юношу так же, как супруг. Лишь в конце, когда Кристиан заметил впереди каких-то знакомых и стал прощаться с родителями, Карл насмешливо взглянул на Марио и одарил его двумя словами:

– Милая накидка.

После чего взял мужа под руку и величественно удалился. Кровь, словно кипяток, прилила к щекам Марио. Кристиан тащил его куда-то за руку, но он словно выпал из реальности. Гнев, разочарование, жестокое чувство унижения пронзили его, испепелив всякие мысли. Несправедливость Карла и ничтожная натура Мишеля повергли его в холодное смятение. За что они презирают его? За то, что он некрасив? За то, что он скромно стоит рядом с мужем, а не кидается на шеи всем окружающим самцам, как другие омеги? Или, может, за то, что он из рода Андреас?

Марио задыхался от ярости и негодования. Щеки его пылали, отчего он выглядел потрясающе милым, но длинные волосы скрывали всю прелесть его красоты. Ненависть свирепыми волнами окатывала его сознание. «Это подло и несправедливо! Ненавижу их! Ненавижу их всех!»

С трудом оправившись от потрясения, он тут же столкнулся с новым испытанием, менее жестоким, но от того непереносимо раздражающим. Несомненно, с гостями происходило что-то странное. Все, кто приветствовал Марио, смотрели на него с откровенным… презрением. У всех глаза выражали насмешку и непонятную досаду.

Юноша вскоре почувствовал, что у него кружится голова. Он начал трястись от гнева и непонимания, Кристиан даже встревожился, заметив, что он едва переводит дыхание. Да, происходило что-то очень странное. Вот подошел герцог Ирвин, почтительно поздоровался с Кристианом, перевел взгляд на Марио и… снова эти изливающие презрение глаза. Юноша уже начал сходить с ума, когда заметил впереди, у дальнего угла… Юлиана Шерри. Мальчишка пристально смотрел в их сторону, и на его лице виднелась… хищная усмешка.

Марио все понял. Безумная ярость охватила его; он улучил подходящую минуту, когда Кристиан отпустил его и ринулся к тому месту, где стоял Юлиан. Заметив его, Шерри выскочил на террасу, по-видимому, надеясь скрыться, но Марио, теряя рассудок от ненависти, мгновенно догнал его. К счастью, на террасе было пустынно. Впереди виднелись прекрасные королевские сады, ветер трепал длинные волосы Марио:

– Что ты сделал? – прохрипел он, остановившись в двух шагах от ненавистного соперника. – Что ты сделал?

Юлиана, кажется, напугала его звериная ярость, но он тут же успокоился и насмешливо сказал:

– Ничего.

– Лучше скажи, пока я в своем уме! – крикнул Марио. – Поверь, я не испугаюсь разговоров, меня и так уже все ненавидят! Я выдеру твои волосы и швырну их на ветер! Говори!

В глазах Шерри отразился страх. Похоже, он понял, что Марио говорит серьезно. Отвернувшись, мальчишка со злостью произнес:

– Я сказал всем, что в академии ты…

– Что!?

– …занимался одним нехорошим делом. Я сказал, что ты омега легкого поведения и считаю, что так оно и есть!

Марио отшатнулся от него и, задрожав, прислонился к перилам. Ему хотелось кричать от злости и бешенства, но почему-то он не мог выдавить ни слова. Глаза его застилали слезы. Юлиан со злостью продолжил:

– Кристиан никогда не будет твоим. Ты ему не нужен, ему нужен я! И я всегда буду с ним! А то, что я сделал… ты этого заслуживаешь. Ты заслуживаешь всего самого худшего! Ты никому не нужен!

Он продолжал что-то бессвязно вопить, очевидно, находясь в том состоянии духа, когда человек не сознает, что говорит, когда Марио выпрямился, оттолкнулся от перил и, не глядя на него, направился в зал. Юлиан пронзительно выкрикнул:

– Жалкая мышь!

Марио оглянулся, Шерри поразило выражение его лица. Холодное, мрачное, свирепое и неустрашимое.

– Ты за это заплатишь,– ровным голосом сказал он. – Я не знаю, когда именно, но, клянусь, однажды ты пожалеешь.

Сказав это, он развернулся и через секунду скрылся в праздничном зале. Юлиан еще долго оставался на террасе, чувствуя, что слова мышонка прочно осели в его сознании и едва ли уже оставят в покое. Он не чувствовал вины, только страх, что Марио и в самом деле выкинет что-то ужасное.

Кристиан не заметил в поведении Марио ничего странного, хотя и рассердился из-за его внезапного исчезновения. Юноша выглядел таким же, как всегда: тихим, скромным и бесконечно одиноким. Герцог Дарроу с удовольствием провел этот вечер, упиваясь своим новым положением, и от него ускользнула угрюмая ярость в глазах мужа, мелькавшая время от времени. Кристиан продолжал презирать Марио и не знал, что у него отныне есть мечта. Нет, не мечта. Цель, сокрушительное стремление.

Заставить всех пожалеть.

Глава 4

Марио полностью отстранился от Кристиана, утратил всякую надежду восстановить с ним отношения. Дарроу, по правде говоря, не слишком угнетало его отчужденное поведение; должности, приличествующие титулу герцога, моментально завладели всем его сознанием. Развлечения, кутежи, ежедневные пирушки – все отошло в сторону под гнетом всевозможных королевских дел. Остался только Юлиан и, наверное, лишь потому, что сам всячески приставал к Дарроу, упорно не желая оставить в покое. Они неизменно спали вместе в доме Кристиана, но глава знатного рода постоянно заставлял Шерри пить чашу крепкого зелья, препятствующего беременности.

О том, что он спит с Юлианом, знали все и, надо заметить, никто его не осуждал – во-первых, потому что все считали, что его муж, то есть Марио – развратное похотливое создание, а во-вторых, потому что измены в королевских кругах имели место и помимо него. Однако незаконнорожденные дети – это едва ли не грех, позор и безграничное унижение. За такое не только осудят – лишат титула и, вполне вероятно, будут ненавидеть до конца жизни. Да, эти порядки вполне можно назвать странными и нелепыми, но, тем не менее, сила их имела огромную значимость, и Кристиан прекрасно это понимал.

Юлиан с откровенным недовольством принимал эликсир,– конечно, его приводила в неистовство мысль, что Кристиан даже не помышляет заиметь от него от наследника (да, его ничуть не волновало, что, в таком случае, новоиспеченного герцога просто-напросто лишат всех прав),– но что он мог поделать? Зелье приходилось покорно принимать и скулить от злости, зная, что проклятому мышонку этого делать не нужно.

Кристиан видел Марио исключительно по утрам, на завтраке. Они совершенно не разговаривали, юноша даже не смотрел в его сторону. Мрачное молчание царило за столом во время трапезы. Но даже в этом молчании Кристиан находил какое-то странное успокоение. Он замечал, что когда слишком долго не видел Марио, его охватывала смутная тревога, вызванная нелепым опасением, что мальчишка исчез из дворца.

Когда такое происходило, он тут же отправлял нескольких подданных проверить, дома ли господин Марио, и чем он занимается. Неизменно удовлетворяясь ответом, он мысленно смеялся над своими сомнениями, ведь Марио всецело принадлежал ему, и его нигде никто не ждал.

Надо сказать, эти внезапные подозрения приходили к нему не напрасно. Бесконечное одиночество, вполне естественно, не могло благоприятно отразиться на чувствах Марио. Тоска, гнев, жажда мщения и полное бессилие заставить его познать всю нещадную силу безнадежности. Его жизнь напоминала тихие морские волны. Изо дня в день – одно и то же: бездушные слуги, унылые завтраки, опостылевшие занятия. Полная невозможность осуществить свою месть.

Иногда в нем разгоралось почти непреодолимое желание поговорить с Кристианом и обрести хоть какое-то взаимопонимание, потому что злая отстраненность, царившая между ними, приводила его в отчаяние, несмотря на весь гнев, что он испытывал к мужу. Но он неизменно сдерживался, с горечью вспоминая жестокие слова Кристиана. Одиночество медленно сводило его с ума, мысль о том, что он проживет так всю жизнь – стала для него непереносимым испытанием.