Страница 8 из 18
– А зачем? Это твое личное дело.
– Ну да, так и есть, разве нет?
– Ты не хочешь рассказать мне о нем?
– Мы встречались только один раз. И он позвонил мне сразу перед тем, как я пошла сегодня с вами, и пригласил меня снова провести вместе вечер. Мы идем в театр завтра. Просто мне кажется, что все происходит как-то слишком быстро.
– Ты не хочешь?
– Я не знаю.
– Что тебя беспокоит?
– Ничего. Наверное, я не ожидала, что познакомлюсь с кем-то местным – он даже живет в Лаффертоне. Я не знаю.
Хормейстер пробирался сквозь толпу в баре, чтобы поприветствовать Кэт. Она сказала:
– Ну, если ты захочешь поговорить об этом снова – позвони мне или мы можем встретиться. По мне, все звучит так, как будто тебе просто нужен человек, который подтвердит, что ты все делаешь правильно.
По пути домой Хелен слушала кассету «Дикси Чикс», которую дочь подарила ей на последний день рождения – «Чтобы ты была в курсе, мам» – и вспоминала звонок от Фила. «Мне все очень понравилось. Мы можем встретиться снова? Я могу пригласить тебя завтра в театр?»
Да, подумала она, но не сказала. Засомневалась. Сослалась на возможную встречу со старым другом. Обещала проверить. И перезвонить ему. Положила трубку и тут же подумала, что была слишком холодна, что огорчила его, оттолкнула. Она хотела пойти, но не знала, должна ли.
Когда Элизабет спросила, все ли у нее нормально, она огрызнулась; когда Том пошутил про ее свидание, она напустилась на него.
Она свернула на Даллс-авеню, срезая путь. Дом в середине улицы тонул в огнях. Его со всех сторон окружили полицейские машины и белые фургоны, и вся его передняя часть была огорожена лентой. Хелен инстинктивно притормозила, пытаясь разглядеть, что происходит. Полицейская, стоящая у ограды, подозрительно на нее посмотрела.
Она умчалась оттуда как можно скорее, пока «Дикси Чикс» пели про странствующего солдата.
Семь
Он помнил тот день. Он все помнил об этом дне. Но пламя, которое вспыхнуло в нем тогда, он помнил лучше всего.
«Когда мне можно будет по-настоящему пострелять?»
«Когда тебе будет двенадцать».
И вот ему исполнилось двенадцать. Ему исполнилось двенадцать.
Было холодно. У него голова болела от холода. Было такое ощущение, что от холода с его лица сошел слой кожи. Уши горели от холода. Он чувствовал только холод и безграничное счастье.
Они шли с начала десятого, спаниели бежали впереди, и оставался еще час или больше до того, как они смогут остановиться на обед. Они встали. На секунду повисла тишина. Раздался выстрел. Другой. Грачи в панике поднялись с верхушек деревьев впереди.
– Ты это запомнишь, – сказал его отец. – Это самый опасный вид охоты, с которым ты познакомишься, только если не пойдешь стрелять по фазанам. Ты идешь и стреляешь одновременно. Если ты не знаешь, что находится за тем, во что ты стреляешь, все может быть потеряно. Держись остальных. Смотри и жди.
Он слушал эти слова как проповедь в церкви. «Самый опасный вид охоты». Он повторял про себя эти слова, продолжая идти.
Он смотрел вперед, но тут его зрение уловило какое-то движение слева – бледное пятно за кустиком травы. Он остановился.
– Отлично, так и стой. Смотри внимательно, – прошептал его отец. – За ним что-то есть?
– Забор.
– Продолжай идти. Продолжай наблюдать.
Он делал, как ему велели. И тут появился спаниель, спугнувший пулей вылетевшего кролика и погнавший его перед собой, и он подготовился, прицелился и выстрелил, все за одну секунду, и его сердце билось так же, как и, скорее всего, у его добычи, и оно точно так же чуть не перестало биться, чуть не остановилось, как и у животного, которое он только что пристрелил.
– Взять!
Но собака уже была здесь, она возвращалась, несясь по полю с теплым телом, обмякшим у нее в зубах.
У него тряслись руки. Его отец взял у него винтовку – в его твердых руках она была безопаснее, – но не сказал ни слова. Забрал мертвое животное у собаки и бросил в сумку. Они побрели дальше, держа линию.
Он снова почувствовал холод. Поднялся ветер и начал хлестать по открытому высохшему полю с северо-востока, делая их плотные куртки и кепи совершенно бесполезными. Грачи снова поднялись над деревьями, поднялись и опустились. Поднялись и опустились. Но его согревал огонь восторга и удовлетворения, который горел внутри его. Ему не нужны были ничьи слова.
Он посмотрел вверх, выискивая в зимнем небе голубей, а в сухом жнивье – стаю куропаток, прислушиваясь к квохтанью и копошению фазана, поднимающегося в воздух; он должен был стать лучше. Доказать что-то большее. Но не им. Себе.
Восемь
– Здравствуйте, все.
Саймон Серрэйлер пошел сразу к белой доске на дальней стене переговорной.
Фотографии.
Мелани Дрю, живая и здоровая, во время своего медового месяца.
Фасад многоквартирного дома.
Кухня в квартире.
Крейг Дрю.
Тело Мелани Дрю. Целиком.
Тело Мелани Дрю. Следы пулевых ранений.
Карта местности.
– Так, слушаем меня. Мелани Дрю. Двадцать семь лет, всего две недели замужем за Крейгом Дрю. Он работает агентом по недвижимости с Биддл Фрэнсисом на Шип-стрит. Мелани работала секретарем. У нее оставалось еще три выходных дня после возвращения из свадебного путешествия. Крейг вернулся на работу. Последний раз Мелани была замечена в ТЕСКО на Бевхэм-роуд около трех тридцати. У нас есть запись с видеокамер. Она немного закупилась, взяла местную газету, выпила чая в кафе супермаркета. Потом она купила еще шесть экземпляров местной газеты. Сложенные газеты лежали брошенными в дверях кухни, прямо в дверном проеме. Они были заляпаны кровью. Камеры засняли, как она вышла из супермаркета в три сорок две и выехала со стоянки. Это все. Ее машина была припаркована рядом с квартирой, как обычно. Муж пришел домой сразу после шести – он ездит на Шип-стрит и обратно на велосипеде. Войдя в квартиру, он обнаружил тело своей жены. Она лежала вот здесь – на кухне. Рядом с дверью. В нее выстрелили дважды с близкого расстояния, одна пуля в сердце, одна в голову… сюда… и сюда. Время смерти – где-то между четырьмя и шестью. В квартире снизу никого не было, все были на работе, владельцы квартиры на первом этаже в настоящее время в отъезде. На Даллс-авеню никто не видел Мелани Дрю. Из соседних домов не поступало никаких сообщений о чем-либо или ком-либо подозрительном, но большинства людей не было дома – это одна из тех улиц, которые вымирают днем. Движения тоже особого нет, так как она не выходит на главную дорогу. Окружена она множеством таких же улиц. Взято ничего не было… Муж не может себе даже представить никого, у кого были бы причины напасть на его жену.
– А что насчет самого мужа, сэр?
– Его допрашивали. Она прислала ему сообщение о том, что их свадебные фотографии напечатали в газете.
– Мы знаем, что за оружие?
– Да. Баллистики только что сообщили. – Он оглядел присутствующих. – Это был «Глок 17 ЭсЭлПи».
По комнате прокатилось волнение, но Саймон не шелохнулся.
– Так, мне нужно все по Мелани Дрю – коллеги, друзья, все, кто был на свадьбе. Близкие друзья. То же самое по Крейгу Дрю. Как я и сказал, мы сделали подомовой обход на самой улице, но теперь нужно охватить и близлежащие – Кейлдекотт-авеню, Тайлер Роуд, Бинси Роуд и тупик в конце квартала, который называется Инкертон Клоуз. Люди, слоняющиеся по району, незнакомые машины, все как обычно. На данный момент у нас ничего нет, и я действительно имею в виду ничего. Через час я проведу пресс-конференцию, они должны быть на нашей стороне. Завтра у нас будут постеры, патрульные будут раздавать листовки в супермаркете, мы должны быть уверены, что все, кто вчера днем совершал там покупки, знают о случившемся. В новостях на телевидении рассказали об этом, на Радио Бев рассказали об этом в нескольких эфирах, и они транслируют обращение по поводу информации. И я хочу копнуть глубже с Мелани Дрю: предыдущее место работы? Мы знаем, что она ходила плавать почти каждый день – пусть кто-нибудь поедет в бассейн и поговорит с теми, кто мог ее там знать. Школа. Она ходила в Сэр Эрик Андерсон до шестнадцати лет, а потом в Бевхэмский колледж дополнительного образования, так что поспрашивайте и там, и там – с кем она дружила, с кем поддерживала отношения до сих пор. Ладно, пока все, работы навалом. Спасибо.