Риск-рефлексии в практиках конфликтных взаимодействий. Коллективная монография

Не меньшую ценность представляет анализ факторов, влияющих на выбор той или иной рискованной альтернативы или на отказ от риска, социальной предрасположенности индивида и группы к принятию риска, оптимальном ресурсообеспечении рационального риска, добровольности и недобровольности риска, специфика учета риска в политическом управлении и ряд других.

Все эти три направления так или иначе нашли выражение в исследованиях научного коллектива в С.-Петербургском университете в рамках исполнения гранта Российского фонда фундаментальных научных исследований «Риск-рефлексии в современных российских стратегиях управления конфликтом».

Проектная группа, объединившая ученых кафедр конфликтологии, философии и теории политики, социологии политических и социальных процессов, продолжила традиции исследований проблем влияния риск-рефлексий в различных социокультурных условиях на динамические и структурные показатели конфликта и управление им. представив широкий спектр позиций по междисциплинарным аспектам проблем конфликтного разрыва в российской версии «общества риска» взаимных оценок социальными и политическими акторами рисков, опасностей и угроз, представлений, установок и суждений о них.

Таким образом, можно сказать, что в Санкт-Петербургском университете образовалось институционально оформленное направление в области исследования рисков и управления ими, которое продолжает традиции конфликтологического, социологического и политологического анализа восприятия риска на основе современного российского опыта.

При этом спорные результаты экспресс-тестов на эффективность управления рисками и угрозами указывают на необходимость обновления эвристического инструментария анализа как на уровне стратегий теоретической идентификации, так и на уровне разработки технологичных механизмов и методов решения задач политического риск-менеджмента.

Итальянский философ Джорджо Агамбен подчеркивает, что эпидемия дала идеальный предлог трансформации состояния страха, которым заразилось сознание индивидов, в настоящую жажду ситуаций коллективной паники[10].

Значительно расширив понятийный репертуар описания обществ в падемию, Славой Жижек, считая, что «единственное, что ясно – вирус разрушит сами основы нашей жизни, причиняя не только огромные страдания, но и экономический ущерб в размере, который может быть больше, чем ущерб от Великой рецессии. Нет возврата к “норме”. Новое “нормальное” должно быть построено на руинах наших прежних жизней, или мы окажемся в новом варварстве, признаки которого уже ясно различимы. Недостаточно рассматривать эпидемию как несчастливую случайность, чтобы избавиться от ее последствий и вернуться к нормальному функционированию ведения дел в прежнем виде, возможно, лишь с некоторыми изменениями в управлении здравоохранением. Нам нужно поставить ключевой вопрос: что не так с нашей системой, если мы оказались неподготовленными к катастрофе, несмотря на многолетние предупреждения ученых?», обоснованно выдвигает в качестве предмета анализа в научном дискурсе вопросы: «Какова же адекватная реакция на эпидемию коронавируса? Чему мы должны научиться и что стоит делать, чтобы встретить ее должным образом?»[11].На наш взгляд, все участники дискуссии по вопросам восприятия рисков пандемии так или иначе подтверждают тезис У. Бека о смене в современном мире логики «распределения богатства в обществе» «логикой распределения риска»[12].

Обращаясь к способам концептуализации неравенства в распределении риска, можно обнаружить, что без ответа остается ряд принципиальных вопросов.

Какими критериями следует руководствоваться при артикуляции возможностей и ограничений различных методологических установок в исследованиях рефлексивности рисков[13]?

На основе каких теоретических моделей возможны исследования восприятия повседневных рисков? Как риск-рефлексии детерминированы индивидуальным опытом, культурой и принадлежностью к различным социальным группам[14]?

Наконец, являются ли риск-рефлексии элементом отражения господствующего властного дискурса, определяющего, что рискогенно, а что нет, кто относится к группам, находящимся в зоне особого риска, то есть навязывающего формы восприятия риска и рискового поведения. Отсутствие ясности при ответе на эти вопросы неизбежно порождает, используя определение М. Хайдеггера, своего рода «усреднённую и смутную понятность»[15], когда на первый взгляд аргументированные описания рисков вступают в противоречие с управленческими практиками, обеспечивающими усиление функциональности превенции и распределения угроз, которые зачастую интерпретируются как нечто иррациональное и вымышленное. Ключом к обоснованию роли риск-рефлексий в стратегиях управления конфликтами является политика распределения и компенсации риска[16].

Актуальность обращения к исследованию места и роли риск-рефлексий при принятии решений в условиях устранимой или неустранимой неопределенности обусловлена тем, что их продуцируют конкретные социальные акторы с определенными политическими интересами. В условиях «воспроизводимого алгоритма успешного экстремального поведения без правил, в котором власть с легкостью провоцирует повторные риски, опираясь на безответственность перед населением»[17], это влечет за в одних случаях преференции, оказываемые властью какой-либо социальной групп в ущерб другим, поскольку риски иерархичны и им в большей степени подвергаются слои общества, наименее всего способные к минимизации его последствий[18].

Эта конструкция усиливает тезис Мишеля Крозье, который подчеркивал, что сила власти зависит от объема контроля над источником неопределéнности[19].

В других случаях, споры о виновных за создание опасностей и угроз[20] являются важнейшим механизмом политической мобилизации. «Риск – это динамичная мобилизующая сила в обществе, стремящемся к переменам, желающем самостоятельно определять своё будущее, а не оставлять его во власти религии, традиций или капризов природы»[21].

Поскольку «социально признанные риски несут в себе своеобразный политический детонатор: то, что до сих пор считалось аполитичным, становится политикой»[22], они определяют паттерны и стратегии конфликтного поведения – «“риск” призывают на службу для выпадов против злоупотреблений власти. Обвинение в создании обстановки риска – это дубинка для битья авторитетов, средство расшевелить ленивых бюрократов, вырвать возмещение для жертв»[23].

Во многих моделях объяснения неравенства в распределении рисков ключевое значение придается специфике риск-рефлексий.

Данные острые дискуссионные моменты потребовали в ходе реализации проекта эмпирического исследования[24].

Оно было проведено в ноябре 2019 года с использованием оборудования ресурсного центра Научного парка СПбГУ «Социологические и интернет исследования».

Наиболее продуктивной методикой была признана «психометрическая парадигма» в исследованиях восприятия риска, в которой зафиксированы различия самих рисков по тому, как они воспринимаются в обществе. Данная методика эмпирических исследований особенностей восприятия риска эффективно применяются и российскими социологами[25].

10

Coronavirus and philosophers. M. Foucault, G. Agamben, S. Benvenuto. European Journal of Psychoanalysis – New Series. (https://www.journal-psychoanalysis.eu/coronavirus-and-philosophers).

11

Жижек С. Пан(дем)ика! COVID-19 сотрясает мир. Shakes the World New York and London OR Books New, 2020. Перевод на русский язык: При поддержке Žižek Daily (vk.com/zizekdaily).

12

Бек У. Общество риска: На пути к другому модерну. М.: «Прогресс-Традиция», 2000.

13

Jaeger С. С., Re