Страница 13 из 33
— Ты же примешь его выбор, о почтенная Тунья?
Охотница кивает, успокоенная, почти убаюканная журчанием Вильяриой речи. Тунья умна и любит жить умом. Одним умом и живёт, гордится своим здравомыслием. Только вот о Нимрине она помалкивала, вместо того, чтобы давным-давно послать Вильяре зов. Почему? Мудрая задаёт вопрос резко и неожиданно…
— Так я же позавчера пробовала тебя позвать, а ты не услышала. Я подумала, ты ещё плоха. Ты же знаешь, Вильяра, я не сильна в безмолвной речи, — смущённо оправдывается Тунья и даже почти не лжёт. Разок-другой она точно пробовала.
— Значит, отныне я буду слать тебе зов каждый день. Будем беседовать, пока ты не выучишься, как следует!
Тунья фыркает:
— Пощади, о мудрая! Будто мало мне соседушек, Даруны и Нгуны! Больная, больная моя голова!
— А моя голова уже перестала от этого болеть, и у Лембы — тоже. И ты привыкнешь.
— Вот, Лемба тоже велел нам всем учиться. Мол, все, кто мало-мальски слышат мысленную речь, должны говорить свободно и легко. Чтобы не полагались на других, как несчастный жених Ирими. Чтобы могли сразу предупредить, случись где какая погань.
— Правильно он велел, и я его слово подтверждаю, властью мудрой!
Лестница перед верхней калиткой особенно крута, Вильяре становится не до разговоров. А потом две женщины выходят на снег, под звёздное небо. Дышится здесь легче, и Вильяра больше не опирается на охотницу. Просит показать, где Тунья встретила Нимрина, и где он с неба свалился.
Увы, за восемь дней и след, и все чары, какие тут ни были, совершенно изгладились. Стира ещё что-то разобрал, а Вильяра — уже нет.
Мудрая отправляет Тунью обратно в дом, а сама идёт к Камню. Поёт приветствие, просит открыться… Увы! Любимый Камень дарит ей силу щедро, но в круг не пускает. Ну и ладно. Вильяра сворачивается клубком у его подножия, отдыхает, дремлет.
Шлёт зов Альдире, пересказывая всё, что разузнала у Туньи. Очень уж удивительно и непонятно ей это: «как с неба свалился». Нимрин не умеет ходить изнанкой сна, это точно. Вильяра помнит, как он закручивал вихри мрака и через них перемещался на довольно большие расстояния. Но светлый круг выжег колдовской дар Иули дотла, ему даже на жизнь сейчас не хватает. А ещё эта вспышка, подобная молнии… У Альдиры тоже нет объяснений.
О нынешнем состоянии Нимрина колдунья сообщает скупо: плох, совсем плох, помогаю, как могу. Альдира просит позволения явиться и поглядеть на чужака своими глазами. Своими ушами послушать Вильярины песни. Колдунья снова невольно сравнивает Альдиру с Наритьярой Старшим. Тот не церемонился бы: захотел — явился без предупреждения. Конечно, Вильяра позволяет, и Альдира не мешкает. К дому они спускаются рука об руку.
У калитки караулит Зуни, дед Лембы: заметно напрягся, увидев незнакомца. Вильяра, как должно, представляет друг другу охотника и пришлого брата по служению. Старик низко склоняется перед мудрыми, пряча недовольство. Он явно хотел поговорить с хранительницей наедине.
«Почтенный Зуни, у меня нет тайн от моего временного наставника Альдиры.»
Старик медленно распрямляет спину, меряет обоих взглядом исподлобья.
— О чём ты хотел поговорить со мной, о почтенный Зуни? — спрашивает Вильяра вслух.
— О делах дома Кузнеца и соседних. О внуке моём, Лембе. О чужаке Нимрине.
— Зуни, заботу о чужаке я беру на себя. Нимрин пока останется в вашем доме. Подросток Рыньи будет мне подручным, пусть скотники найдут ему замену на ближайшие десять дней. Возможно, мне потребуются ещё руки и снадобья, тогда я скажу. А вы с Туньей занимайтесь делами дома, как всегда, когда Лемба в отъезде. Нужна ли дому Кузнеца колдовская помощь мудрой?
На «делах дома» старик тяжело вздохнул, но промолчал. На последнем вопросе кинул отрицательно, мол, не нужна. Выждав, но так и не дождавшись, пока Зуни заговорит снова, Вильяра спросила сама.
— Что ты желаешь сказать мне о своём внуке, о Лембе?
— Мудрая Вильяра, прости старому Зуни дерзновенное вмешательство в дела мудрых! Но обычай не велит охотнику молчать, если он знает в избранном для посвящения некие изъяны, которые помешают тому стать достойным хранителем клана.
Зуни удалось удивить обоих мудрых.
— Изъяны?! — резко переспросила Вильяра, Альдира молча вскинул брови.
— Поверь, о мудрая, мне нестерпимо горько говорить так о моём единственном выжившем внуке! Но его родовая ветвь может оказаться сухой, мёртвой. Он взял в жены Аю дочь Тари и перемял с нею немало пушистых шкур. Однако за всё лето она так и не понесла. Сведущие знахарки осматривали Аю и сочли здоровой. Мудрый Стира осмотрел Аю и Лембу. Ничего не сказал, только хмурился.
— Тунья родила этим летом дочерей-двойняшек, — напомнила Вильяра.
— Никто не сомневается, что родовая ветвь Туньи исключительно сильна, за то её и брали в дом! Но даже Тунья за три лета не родила Лембе ни одного сына.
Старый Зуни замолчал, угрюмо и смущённо. Молчал и Альдира, будто его тут не было.
— Я услышала тебя, о Зуни, — сказала Вильяра. — Благодарю. Мудрые учтут твои слова. Что ещё ты желаешь сказать мне?
Но старик жевал губами, задумчиво качал головой, пока Вильяра ещё раз не переспросила сама:
— Зуни, скажи мне, ты осмотрел следы Нимрина у Камня, прежде чем Тунья замела их?
— Я побывал у Камня после Туньи.
— Ты — колдун лучше неё. Ты не заметил там следов какой-нибудь странной ворожбы?
— Нимрин точно не ворожил там, он лишился дара и силы. Но мне показалось, кто-то вышвырнул его недалеко от Камня, и этот кто-то был светлее солнца. Никогда прежде я не ощущал ничего подобного.
— Зуни, почему ты сразу не послал мне зов?
— Я посылал, но ты не услышала, о мудрая. Солнечный след очень быстро изгладился, и сейчас я уже не уверен, что мне не показалось.
«Ему не показалось,» — сказал Вильяре Альдира, — «Стира тоже заметил.»
«Щурово зелье вам на язык и щуровым пестом по башке! Почему я обо всём узнаю последней?»
«Потому что ты болела, о прекрасная Вильяра. Встала на ноги — вот, теперь узнаёшь.»
— Зуни, а почему ты не позвал меня, когда Нимрину стало совсем худо? Вчера или позавчера?
— Вчера я поговорил с Лембой, Лемба поговорил со Стирой, а тот велел нам всем дожидаться тебя, но не тревожить.
«Альдира, щурову клюку тебе под ноги! Стира же наверняка передал всё тебе! Почему ты не поторопил меня?»
«Потому что я ценю твою жизнь и здоровье выше, чем чужака. И не спорь, ученица: я гадал на тебя и на него. Сейчас ещё не поздно лечить Иули, а тебе это уже не повредит.»
«Ну, пойдём же, Альдира, скорее! Я покажу тебе, как выглядит это не поздно!»
Глава 7
Рыньи в очередной раз менял больному подстилку из морского мха. Нимрин никак не помогал ему и не мешал: перекатывался с боку на бок, будто вязанка хвороста. Чужак совсем не слышал обращённых к нему слов, не отвечал даже сквозь бред. Однако после Вильяриных песен страшные язвы на его теле начали подсыхать, затягиваться чёрной смолой. И Рыньи тоже пел теперь: тихонечко, повторяя за мудрой, иначе ему оставалось только плакать от сочувствия. Но слезы у Рыньи — не целебные, а песни… Шерстолапам иногда помогают.
Рыньи так увлёкся своим делом, что пропустил, как мудрая вошла в комнату. Заметил лишь, когда её голос, её сила исподволь влились в его песенку, подхватили, будто волна ночного прилива… Рыньи смутился, испугался, хотел, было, замолчать, но песнь не отпускала его, вела, несла за собой. Созвучие за созвучием, два голоса, нет, уже три, третий — чей-то незнакомый… Рыньи не оглянулся посмотреть, кто пришёл: песнь важнее. Он осмелел, звуча всем собой и чувствуя, как надо!
А потом будто тёмная вода волной накрыла его, потянула вглубь, но страха уже не было, лишь удивление. Оказывается, он мог дышать в этой странной воде, и ему нужно было дальше, в глубину. Он грёб изо всех сил руками и ногами, а вода сопротивлялась, выталкивала, давила всё сильнее. Рыньи уже видел, за кем ныряет: долговязое тощее тело ни с кем не перепутаешь. Нимрин падал на дно, безвольно раскинув руки и ноги. Вот уже видно бледное пятно лица, широко раскрытые остановившиеся глаза… Рыньи нагнал тонущего и крепко ухватил его за запястье…