Страница 10 из 23
И выходило, что таки-да, инсургенты, скорее всего, потерпев неудачу в зимних выступлениях, решили действовать хитрее. Ведь удалось же им взорвать эшелон Семеновского полка? — так отчего бы не повторить, только поднять на воздух теперь уже весь императорский дворец с августейшим семейством?
И, значит, они выследили Илью Андреевича, а дальнейшее было уже «делом техники», как выразился Петя. Зима, вечер, темно, выскочить, выстрелить — и бежать. План, увы, удался. И это значило, что инсургенты очень близки к исполнению своего плана.
— Это почему?
— Потому, что без Ильи Андреевича они нужного хода найти не могли. А теперь нашли, значит. И стал он им ненужен.
Федор задумался.
— А зачем вообще в него стрелять?
— Как зачем? Злодеи ведь —
— Злодеи, верно. Но что бы им сделал один преподаватель физики, что навёл их на требуемый ход? Вот они в Илью Андреевича выстрелили, и все теперь на ногах — и полиция, и жандармы, и мы. Что ж они, совсем глупые? Если хотели государев дворец подвзорвать — чем бы Положинцев им помешал?
— Ну, как сказать, — задумался Петя. — Они ж не знают, что Илье Андреевичу известно. Потащут они взрывчатку этими ходами, да на него и наткнутся. А ну, как он не один случится? Вот и решили — мол, проще убить будет. Слышал же, жандармы всё равно на БОСР списывают? На эс-эров? И верно — скольких они уже убили, и чиновников, и полицейских, и офицеров…
Приходилось признать, что Петя тоже прав.
— Так что надо Веру просить.
— Просить?! — вдруг возмутился тихий и кроткий обычно Петя. — Требовать! Человека мало что не убили, а ты — «просить»?! Довольно, хватит, напросились!
И вновь приходилось признавать правоту друга.
* * *
В ближайший же отпуск — в субботу — Федя явился домой, преисполненный решимости, аки Перикл перед Ареопагом.
Вера была дома. Она вообще почти никуда не ходила последнее время. Гимназистки-тальминки старшего, выпускного класса, конечно, уже начали готовиться к выпускным экзаменам, но при этом не забывали веселиться: вечеринки с танцами, любительские спектакли и концерты, каток, и прочее.
Неизменными и верными рыцарями прекрасных юных тальминок постоянно являлись кадеты старшей, первой роты Александровского корпуса. Они уже все давным-давно перезнакомились — корпусные и гимназические балы, каток, частные вечеринки; тётушки, помнившие времена блаженной памяти государя Александра Освободители, качали головами на нынешние свободные нравы, но и только.
Надя, средняя сестра Федора, хоть и не обрела ещё все права и привилегии выпускного класса, но тоже время даром не теряла: после всех зимних потрясений так хорошо было вернуться к обычным забавам!..
А вот Вера — нет.
Сиднем сидела дома, обложившись толстенными томами. Папа только крякал, глядя на счета, присылаемые милейшим Юлием Борисовичем Ремке, что держал книжную лавку «Ремке и Сыновья».
И это были не какие-нибудь там французские романы или модные журналы. Солидные труды по истории и политэкономии, дозволенные цензурой. Что сестра с ними делала, Федор не знал, да и знать не хотел до поры до времени.
И сейчас, едва взглянув на сведенные вместе брови кадета, его старшая сестра вздохнула, откладывая книгу.
— Ну, чего тебе?
— Много чего. — Федя закрыл дверь в комнату сестёр. — Эсдеки твои нужны, вот чего.
Вера, против его ожиданий, не стала ни фыркать, ни отнекиваться, ни даже раздражаться, как в прошлые разы.
— Ты опять про эту выдумку с побегом?
— Нет, — Федя покраснел, но смутить себя не дал. Сейчас это уже казалось и впрямь не столь гениальной мыслью. — Побеги — побегами, но есть дело поважнее.
Что-то всё-таки, видать, изменилось в нём самом
— Рассказывай.
— В Илью Андреевича Положинцева стрелял Йоська Бешанов, — выпалил Федор самое главное. — А Бешанов — это твои эсдеки.
И не услыхал даже ожидаемого им и возмущённого «да какие они мои?!»
— Ты уверен? Разве твой Илья Андреевич знает, кто такой Йоська Бешеный? Видел его где-то?
— Не видел. Но описал очень подробно. Даже удивительно, что успел разглядеть.
— Видимо, они хотели наверняка… вот и потеряли осторожность, подошли слишком близко… и фонарь, наверное, там был…
— Наверное. Конечно, может, Илья Андреевич и ошибся…
— Да не ошибся он, — с досадой сказала сестра. — Йоська — он… он на всё способен. Ярость и обида в нём небывалые. Почему одним всё, а таким, как он — ничего?
— Учился — и было б ему всё, — буркнул Федя.
— Дорогой мой! — восхитилась сестра. — Тебе сколько лет? Заговорил, ну словно нянюшка или наша mère. Сам-то этому правилу следуешь?
— Ну, следую… как могу…
— Ладно, не дуйся, — махнула рукой Вера. — Я только говорю, что Йоська — он и впрямь может. Стрелял уже, и без малейших колебаний, не зря его на стражу ставили… Так чего ж ты хочешь? Что я должна сделать?
Федя, как мог подробно, а, с другой стороны, кратко изложил их с Ниткиным теорию.
— Проберутся и подвзорвут, как семеновцев! — закончил он.
Вера молча кивнула.
— Что, ты согласна? — несколько опешил бравый кадет. — Не будешь говорить, что всё чепуха и ерунда?
— Не буду, — сказала сестра. — Потому что от
— Нужно, чтобы Охранное отделение проверило бы все подземелья. Чтобы следили.
— Ну, а я что?
— А вот ты теперь уже должна их там предупредить! И без отговорок!..
— А если я не могу? — спросила Вера с бледной улыбкой.
— Как это «не можешь»? — не понял кадет.
— Не могу, Феденька, — Вера опустила голову, затеребила край домашней шали. — Соврала я тебе. Никакой я не агент. Была с эсдеками, с большевиками, как они себя зовут… потому что уж больно несправедливости вокруг много.
Федор стоял, бессильно сжимая и разжимая кулаки. Соврала. Соврала! Соврала!..
— Соврала я. Грешна… — Щёки Веры тоже заливал жаркий румянец. — Прости, Феденька… прости меня, коль сможешь… Господа что ни день молю, чтобы простил…
— Так ты… ты с ними, что ли? С эсдеками? С бомбистами?! — шёпотом закричал Федя, едва обрёл дар речи. — Я… я тебе верил! Верил!..
Вера резко закрыла лицо ладонями, плечи вздрогнули. Словно почуяв, что дело неладно, котёнок Черномор вспрыгнул хозяйке на колени, потёрся мордочкой, запырчал, но не от удовольствия, а словно с тревогой.
— Ну да… я обманула… ничего лучше не придумала… стыдно было…
И Федор Солонов уже хотел закричать что-то об измене и прочем, но вдруг словно наяву услыхал рассудительный голос Пети Ниткина: