Страница 29 из 69
— Господин! Я ничего не поджигал! Там просто лампа упала, это же все знают! — верещал стражник. — Господин во сне наглотался дыма и задохнулся.
— Тогда объясни мне, порождение шакала, почему под дверь оказались подложены клинья, а пол обгорел, как будто опрокинувшаяся лампа была размером с ведро? И почему все лампы в покоях оказались на своих местах? И почем на крыше нашли веревку с узлами? Ты не знаешь? — вопросил писец.
— Я не знаю, господин! Я ничего не видел! Пощадите! — орал стражник, видя приготовления палача.
— Пожалуй, сначала будут все-таки тиски для пальцев. Начинай!
Четырьмя неделями позже. Мен-Нефер, он же Мемфис.
Великий фараон Тахарка слушал неутешительные новости. Погиб великий жрец Аменемхет, которого самым чудовищным образом сожгли в его собственном доме. Для народа это было представлено, как несчастный случай, но, как обычно это и бывает, все всё сразу узнали. Слухи покатились по Фивам, один другого причудливей. Ну не умирают люди такого уровня от нелепых случайностей, да еще так вовремя, насолив врагам. Потом погиб Начальник Дома оружия, который был по совместительству зятем Птаххотепа. Его зарезали в собственной постели, издевательски оставив в ране богато украшенный нож фиванской работы.
Вслед за этим был зверски убит старший жрец Амона-Ра, который должен бы занять место покойного Аменемхета. Ему отрезали голову и положили на алтарь, что был в его доме. Неслыханное кощунство! После этого был задушен Начальник колесничего войска, который тоже был родственником Верховного жреца Птаха. Поражало то зверство, с каким проводились расправы. Ведь даже смертная казнь в Египте не носила столь изощренного характера. Вельможе давали возможность совершить самоубийство, а человека попроще просто бросали крокодилам. И преступник наказан, и священное животное было сытым.
Знать притихла. Новости со скоростью пожара распространялись по обеим столицам, и многочисленные родственники и протеже жрецов отсиживались в своих домах, окруженные охраной. Хуже того, дома сидели высшие чиновники и военные, от которых зависел исход войны со страшным северным соседом. Великий царь был в замешательстве. Эти негодяи решили у него под носом междоусобную войну развязать, что ли? Совсем распоясались? Обрушить свой гнев на жрецов Птаха он не мог. Во-первых, нет доказательств. Во-вторых, еще божественный фараон Нефериркара Какаи две тысячи лет назад сделал жрецов неприкосновенными. О, боги, как же ему поступить?
В покои зашел бледный, как полотно, первый министр, чья должность называлась Чати. Он упал на брюхо, а фараон, в знак особой милости, позволил облобызать свои ноги. Пусть радуется. Нечасто царь так балует своих рабов. Обычно они целовали землю, по которой он ходил.
— Повелитель, беда!
— Что еще случилось? — недовольно спросил фараон.
— Бог Апис умер! — прорыдал Чати.
— Как умер? — изумился Тахарка. Богу и десяти лет не было. Молодой еще бык. Апис был живым воплощением Осириса и Птаха. Он был посредником с миром мертвых и имел самое прямое отношение к разливам Нила. Он являлся одним из столпов жизни Древнего Египта, и был окружен самой трепетной любовью и почитанием. Ни одному египтянину даже в голову не могла прийти мысль нанести ему какой-то вред. Это было абсолютно невозможно. Обычно Аписы доживали до двадцати пяти лет, после чего их торжественно топили в Ниле. Мумию священного быка с царскими почестями хоронили в специальной гробнице. Когда находили новое воплощение Аписа, это становилось праздником для всей страны. Двадцать девять признаков должно было сойтись в одном животном, и тогда он и его священная мать переезжали на жительство в специальный храм, расположенный к западу от святилища Птаха в Мемфисе. Досрочная смерть Аписа была страшным несчастьем и считалась зловещим предзнаменованием. Солнечное затмение, низкий разлив Нила, саранча, эпидемия — все беды сразу могли обрушиться на Египет. В любом случае, действующему фараону это не обещало ничего хорошего. Ведь в глазах подданных он терял милость небес.
— Его убили, повелитель! — пискнул сановник, лежавший у его ног.
Тахарка рухнул в резное кресло, почувствовав, как сжалось что-то в груди. Это была катастрофа.
Через две недели. Окрестности Пер-Аммона.
Скромный купец Пакер вылез из своей папирусной лодчонки, безжалостно отпихнув ее ногой. Больше она ему не понадобится, как и личность купца Пакера. Он был на восточном берегу нильского рукава, где раньше стоял Пер-Амон. Персидская армия была здесь, он уже видел конные патрули.
Сукайя забросил на спину мешок с пожитками и едой, и побрел на восток. Воинов он встретил уже через час. Те, увидев беззащитного путника, не на шутку воспылали тягой к его имуществу, и пустиликоней рысью. Сукайя спокойно ждал, когда конники окружат его, весело обсуждая такой приятный сюрприз. К их удивлению, египтянин на отличном персидском языке произнес:
— Старший кто?
— Ты умом тронулся? — спросили у него воины. — Мешок давай сюда и вали, пока цел.
— Старший кто? — повторил вопрос Сукайя и достал из-за пазухи золотую пайцзу со знаком священного огня.
Конники на всякий случай соскочили с коней и склонили головы.
— Мне нужен конь. Вы проводите меня в лагерь. Потом свободны.
— Да, господин, — сказал старший из персов. — Но если эта штука не настоящая, я даже не представляю, что с вами сделают.
— А ты представь на секунду, что она настоящая, и что сделают с тобой, если ты сейчас меня не послушаешь. Ты все еще хочешь покопаться в моем мешке или уже передумал? — ответил ему Сукайя. — Веди в лагерь, и быстро.