Страница 4 из 7
«Мгновением играет рыба-омут из пузырьков…»
Мгновением играет рыба-омут из пузырьковикры и гуталина – неугомонно ловитв маме – кто мы? – малыш,слепивший гвоздьиз пластилина. Слепивший стыд, слепивший/+/ чисел, портрет отца, верблюжьеодеяло: рукою, одержимыйлетописец, поставивточку, всё начнёт сначала. Всё будет кратно внём его ангине, делящей выдох-вдохна чёт и нечет, и каждый слог,барашек гильотины,сползая вниз – молчание увечит. Кружась наместе бабочка-пылинка – о, как здесьмало надо для забвения – гдеслед от парафиновойгорбинки – оплывший ангел. Не безпромедления свеча возноситпотолку молебен, гдефитилёк надней сгоревшим ударением,как Тот – кто звёздызажигает в-–небе.Чертёж одуванчика
Я в брошенной марле увидел густеющий луг, где вкаждой ячейке зарыт одуванчика шорох – онвыпуклый гипс и дыхания девичьих рук,и собранный в след от ракетницымедленный порох. Всё это – искусственный сон набольшой высоте, где в пьезо-оркестре играетблестящий Гагарин – колышется облако,Ленин скребёт мавзолей, одетый,по-белому, как медоносный гербарий. Но тянутсягубы ко мне словно магниевый сплав, дыхнёти отступит назад винтовая опора – и лес,как один монотонный гружённыйсостав, к себе в этот раз прижимает меня до упора.В нём хочется петь и берёзовый воздух плести,а после бежать наутёк по распластаннымкронам – и мышечной силой – каклодочной жердью грести – застряв позолоченнойспицей в груди Аполлона. Когда бы ни музыка,всюду сошёл налегке, усидчивым газом водной из шахтерских кабинок, чтобвидеть бурлящие руды, как кровь в желваке, покаот неё не отняли бордовый суглинок. Утянет кврагам аккуратный бикфордовый шов, гдеты на простынке сутулясь наперниклатаешь – а рядом латает свой собственный голодИов и крылья откинула мокрая тень бельевая.Избавиться разом и тихо смотреть на пин —понг – тот шарик, себя бальзамируя,сделает чудо – то станет похожимна вышедший к морю Меконг,то в воздухе встречномзастынет куском-–изумруда.Варежка
Весомое, двуручное тепло – цветная память опрошедшем лете – ты дунешь на ладонь,как на стекло, и звон, хрустальныйзвон, пойдёт повсюду: в нёмпара рыб и праздничное блюдо, и дерево, чтов дерево вросло. Вся эта близость, схожаяс родством, есть непременно холоди комета, звезда зажжённаянад ёлкой в Рождество – дверной глазок плюсбезвозмездный дар – рука пятиконечнаяодета, а в ней пожар. В ней иволга,поющая навзрыд, нечаяннаядетская пропажа – спохватишься,ну а она всё там – фигуркойподвесного пилотажас резиночкой,-–пришитойк рукавам.Песочница на заднем дворе
От повернувшихся ко мне спиной – тень отделяетсягустой молочной пенкой, горит осенний воздухрасписной в проштрафившейся бабочке —белянке. В него упасть и дальшени ногой – и молчаливые, игрушечные танки снуютв сырых развалинах песка – живут в коробочкахрезные лилипуты: в них ниточка дрожит,а в ней тоска, сухая, как соцветие-–цикуты.«Чем старее в каждом звуке страх, тем укромней…»
Чем старее в каждом звуке страх, тем укромнейдачные чуланы – видишь – солнце вышлооловянным, маковой росинкой,буквой /О/. Створкиоблака —токарная резьба, кесарем рассечена надвое – я втебя врастаю головою, как врастает новаялуна в кольчатую ветвь земнойорбиты – наливноеяблочкокрасы: пуговка – петелька, /Миру —мир/, пусть все двери будутприоткрыты, чтобыслышать,-–как уснутчасы.Ослик
Всё сильнее дул западный ветер – так Бернини во снесдувал с мрамора лишние складки, прикрываярукою холодную наготу: волокнистыйбутон зацветающей хлопковойгрозди. В отражении пейзажабродила седая вдова – я собою к тебе прирасту черезнакрепко вбитые памятью ржавые гвозди: такстеснительна их теснота в диафрагмедоски. От тоски – до тоски —расстояние – равное взгляду.Игрушечный ослик, понукаемый веткой-кнутом, ищетв бархатном дёрне проросшие зёрна овса. Гденочная звезда – продолжает над нимнависать грозным, тонущим/после…/ – там – сошедший сизгиба стола, он застынет как вкопанный,малой берцовою костью – а затемповернется и сменит вомне полюса.