Страница 12 из 14
Когда показалось солнце, каждый из нас ободрился и удвоил свою черепашью скорость. Ровная тропа закончилась, начались камни. Камни песочных, шаровых, красных цветов с прожилками и вкраплениями пятен различного цвета. По ним приходилось ломиться вверх, балансируя на нагромождениях. Иногда наконечник палки попадал между камнями и заклинивался, приходилось на ходу выдергивать его, лишая себя дополнительной точки опоры. На склонах, расположенных достаточно высоко над рекой, палки приходилось сдваивать, чтобы не съехать вниз и не убиться. Выше четырех тысяч, чтобы поставить бивак на пронизывающем ветру, при сильном, почти за сорок градусов, минусе, требовалось напилить лавинной лопаткой кубиков снега, оттаскать их к палаткам и обложить их по периметру. Получалась своего рода стена из кирпичей снега, которая не давала ветру продувать палатки.
Готовка еды была отдельным ритуалом. В тамбуре нашей с Тунгусом палатки сидел я, окруженный джетбойлами, и добавлял из кучи снега под ногами снежные круглые куличики в воду. По очереди во все три джетбойла. Еще и еще. В течение часа все три закипели, в два я засыпал заварку, а содержимое одного добавил в автоклав Чижа. Чиж топил снег в «клаве», пользуясь мультитопливной горелкой, которая питалась местным бензином весьма невысокого качества. Сидел он во второй палатке, расставив ноги, между ногами помещались горелка, баллон с насосом и пакованы с провиантом. Под самым пиком мы вышли к плато. Встали в центре этого блюдца, окруженного со всех сторон вершинами, с которых каждые полчаса скатывались с грохотом лавины, клубясь белыми облаками и постепенно сходя на нет. Попытка восхождения на вершину прошла неудачно. Времени было в обрез, нам надо было возвращаться. Стоянка на «блюдце» была тягостной, поскольку пики скрывали от нас солнце. Мороз крепчал: на нашем термометре бордовая ртуть ушла за отметку минус сорок.
Сыпал редкий январский снег. Мы удалялись от Ишкашима в сторону столицы на двух Умедовских внедорожниках.
По дороге от границы нас пронял голод после пережитых волнений, и мы частенько в сопровождении Умеда заруливали в ошхоны. Скидывали обувь, садились или ложились на курпачушки и сметали со стола все, что подавали. И шашлык, и шурпо, и яичницы, и кабоб, и много литров зеленого и черного чая из пузатых чайников с привязанной к ручке крышкой.
За пару дней доехали до столицы и расположились на базе на бывшей улице Чехова. Мы с Чижиком сгоняли на Зеленый базар в поисках любой обуви для Чижа, поскольку в «кофлачах» много не навоюешь, бегать по ровному затруднительно. Запах у базара был изумительный – настоящий восточный базар с пряностями, кофе, мукой, коврами, местным фастфудом, дешевой китайской одеждой. Требовалось всего ничего – сохраняя лицо, торговаться до упора, чтобы и покупатель, и продавец получали удовольствие от покупок.
Город жил своей жизнью. Вечная стройка, дети, трудяги, толпящиеся у «биржи труда» при входе на базар. Вдвоем мы быстро нашли то, что нам было нужно, купили Димке американские ботинки древесного цвета, и он тут же их напялил. Попытались продать его «кофлачи», обработав их купленным тут же дезодорантом и сменив драные шнурки на новые. Но через полчаса плюнули на это дело и сдали ботинки в павильон, где торговали комплектами с натовских складов. Сказали, что нашли эту обувь в Ишкашиме на афганбазаре. Прикупили до кучи и орехов в сладкой глазури. Запаслись одноразовыми салфетками, дешевой газировкой (это уже в супермаркете), зашли в аптеку, взяли перевязочный материал и много пузырьков этанола. Пополнили запас сникерсов – вещь ценная, когда перекусить нечем, а двигаться надо. Вечером, когда переливали этанол в пластиковую тару, немного попало и внутрь под хорошую закуску. Утром Миша с солдатами отвалил, и пришлось опять тащиться на КПП к воротам с рюкзаками.
Решили так: если придется эвакуироваться, альпинистское железо и веревки оставляем на станции и валим налегке. Себе оставляем коврики, спальники, медицину, пеммикан с заваркой и штурмовую палатку. Рюкзаки брали с собой для того, чтобы можно было быстро свалить в сторону здания, где находился кабинет дяди Коли. Это было единственное одноэтажное крепкое строение, и в случае внезапной атаки можно было в нем укрыться. На кран с водой мы натянули резиновый шланг, которым пользовались для полива, и пробросили его как можно ближе к входу в здание, набрав перед этим воды во все фляги и баклажки, которые можно было найти. Запасов воды должно быть много. Так прожили три дня. Туалет на станции стоял на отшибе, почти у входа. Из такого туалета легко могли человека похитить, никто бы даже и не спохватился. Поэтому туда приходилось ходить парами. Шел снежок, присыпая грязный асфальт. По городу движения не поубавилось. Вездесущие микроавтобусы «тангемки», гражданский транспорт, белые джипы иностранных специалистов. Выделялись белые внедорожники деминеров с красными треугольниками на бортах. В центре города все деревья-исполины, когда-то создававшие уют, были спилены.
Купить билеты в турагентстве проблемы не составляло. Турагентств и аптек было вокруг Зеленого базара предостаточно. Самолеты летали исправно. А вот прорваться в аэропорт по пробищам, которые возникали тут и там, было гораздо сложнее. Последний километр до аэропорта шли пешком в сопровождении милиционеров и группы Умеда.
Перед входом в аэропорт, у места, где обычно толкутся тангемщики и таксеры, стояла толпа молодежи. Наши аккуратненько вошли клином в толпу и протащили нас к воротам. До первого поста нас сопровождала полиция, как почетных гостей. Обнимались с остающимися мы уже внутри.
Пару раз пограничники внимательно осматривали наши загранпаспорта и тыкали пальцами в афганские визы и султан-ишкашимские треугольники, однако в итоге всех завели на загрузку. Перевеса ни у кого не было, сувениров обратно не везли. Сели в самолет спокойно, поменялись местами, чтобы сидеть блоком, с позволения стюардесс. Самолет взлетел. Сидящие с обоих бортов приникли к иллюминаторам. В городе, похожем сверху на блюдце, в обрамлении гор, что-то горело, шел столбом черный дым.
Мы летели домой.
Юлия Лысова
Родилась в 1980 году в г. Лысково (Нижегородская обл.), окончила Нижегородский иняз, режиссерскую лабораторию «Нультбюро» сценарные курсы Геннадия Островского, работала шеф-редактором на телеканале «Ю». Студентка магистратуры ВШЭ «Литературное мастерство». Сценарист короткометражных и полнометражных художественных фильмов, «пилотов» ТВ и веб-сериалов.
Рабыня Пузатова
Астраханская готика
Переводчик в прозе – раб.
Раб, сознающий свое рабское положение и борющийся против него, есть революционер.
Не пей на ночь – в Астрахань поплывешь.
Кажется, это Лев Толстой вспоминал, как его, грудного младенца, пеленают взрослые? Мой первый отпечаток в памяти относится к возрасту четырех лет. 1984 год. Я в деревянном доме, сижу за столом напротив деда. Нас разделяет шахматная доска с фигурами. Дед объясняет мне, что такое ферзь. Ферзь, как и все остальные черно-белые обитатели поля, ходит без ног и ест безо рта. Бабушка суетится, ставит на стол кастрюлю, укутанную в несколько полотенец, велит деду убирать свою ерундистику (шахматы) и доставать тарелки – обедать пора. Дед вздыхает, собирает шахматы и кладет их на полку, где в окружении книг тянет обглоданную до железной кости ножку бледная гипсовая балерина.
Бабушка лезет в погреб, возвращается с банкой квашеной капусты, не может открыть плотно вцепившуюся в горло банки крышку, отдает деду. Дед как силач на арене демонстрирует мощь. Вздутая крышка пищит, но покоряется. Деревянной ложкой дед извлекает хрустящую капусту, раскладывает по тарелкам, куда перед этим из раздетой кастрюли уже доставлено дымящееся картофельное пюре. Бабушка режет буханку свежего хлеба и, обнаружив, что кто-то выгрыз мякиш изнутри, со знанием дела сообщает: «Христос ночевал!» Я уже в курсе, что Христос – это Бог в молодости. Но впервые слышу, что он был маленький, как пластиковая дюймовочка в железном цветке – игрушке, которую вчера купила мне мама.