Страница 8 из 32
Глава IV. Гость незваный
– Гришка!
Стремительно обернулся.
Бугор, беглый десятник. Пообносился. Лицо осунулось.
– Ну? – не подал виду Лоскут.
– Что видел?
«Знает про Энканчана? – гадал про себя Гришка. – Знает про Кивающего? Нечаянно набрел на урасу или послан Дежневым, а значит, уведомлен?»
– Что видел? – повторил Бугор, внимательно осматриваясь. Наверное, искал какие следы. Наверное, хотел понять: один в урасе дикует Лоскут или пришел с кем-то?
– Мало видел, – ответил Гришка. И сам спросил: – А ты один?
– Прикажешь встречать тебя всей ватагой?
Не отвечая, Гришка осторожно оглянулся в сторону смутного, многочисленно дымящего, уже почти невидимого в опускающихся сумерках острожка:
– Зачем дым?
Бугор тоже оглянулся.
Видно было, что знает, а оглянулся.
Смирно таяли дымы в темном небе. Не закрывали звезд, но и не рассеивались.
– Прибавка людей, – не стал томить Бугор. – Юшко пришел.
– Какой еще Юшко?
Бугор недоверчиво усмехнулся:
– Неужто не помнишь?
– Ну, знал одного Юшку на Красных песках, – напомнил Гришка. – Он лодки строил. Хорошие лодки, а сам тихий. Воевода Пушкин скот у него описал. Тих и незаметен был тот Юшко, а одел все новое и пошел на смерть.
– Это как?
– Стрелял в воеводу.
– Дурное дело не хитрое, – не одобрил Бугор. С непонятной важностью прошелся перед Лоскутом по морозно поскрипывающему снегу: – Наш Юшко не такой. Тихостью не отмечен, волосом рыж. Сам стрелять не будет, пошлет умелого человека. Не вспомнил? Кого в Нижнем брал за бороду?
– Неужто Двинянин?
– Он, он.
Кафтан на десятнике потерт, прожжен, шапка пообтрепалась, а вот прогуливался перед Лоскутом как настоящий прикащик – живот вперед, руки на животе.
Повторил:
– Он, он.
«Ну, не судьба Семейке! – про себя огорчился Лоскут. – Не успел отдохнуть от Стадухина, как принесло Юшку. Этот, может, не пойдет с огненным боем по стойбищам дикующих, зато всех, кто попадет под руку, обдерет до липки. Семейка бережлив, осторожен, знает цену всему, а Юшко всех обдерет, лишит казну ясака». Хорошо помнил Двинянина. И шумную драку помнил, конечно, и как таскал Юшку за мяхкую бороду. И помнил, как рассказывали о Двинянине разное. Например, шел однажды в море. Отдерным ветром понесло судно в вечные льды. Торговый гость Афанасий Григорьев, плача, половину запасу и товару выметал за борт, убоясь страшной смерти в пенных валах. Кто упал на колени, кто с молитвой хватался за мокрые снасти, один только рыжий Юшко пил горькое. Вот, решил, вымечу все винцо, тогда и выплывем! Смеялся: да пусть несет, где-нибудь встанем! Трудно понять Двинянина. Он тебе последнюю рубашку отдаст, слезами уважения обольет, а назавтра по изветной грамотке обдерет догола, до липки, под бичи отправит на правеж. Или последний алтын бросит, придвинет к тебе чашку с последним куском, отдаст богатую кукашку, а завтра оговорит бесстыдно, ославит, опозорит, все, что нажил, отберет.
– Боисся?
– Кого? – удивился Лоскут.
– Да Юшку! – важно объяснил Бугор. Что-то с ним непонятное приключилось. Никогда Лоскут не видел бывшего десятника таким важным. – Ты учти, что Юшка нынче в силе. Его нам Господь послал. А то с Семейкой скоро про Русь забудем.
Гришка удивился:
– А мы не Русь?
– Да какая мы Русь? Русь мудрена, а мы так… погычский народец.
– Много пришло с рыжим?
– Более тридцати душ, – важно объяснил Бугор. – Если точно, то тридцать два казака и промышленных человека. Даже Гаврилка Алексеев пришел, кормщик. Для него промысел рыбья зуба за обычай, знает морской ход.
– А зачем Юшке морской ход?
– Ну как? – еще важнее объяснил Бугор. – Может, обратно морем пойдем? Мало ли. Если возьмем много рыбьего зубу, то заведомо лучше морем. Много ли увезешь на олешках да на собаках?
– Ты хочешь с Юшкой уйти?
– С ним, – еще важнее объяснил Бугор. – Он на Погычу пришел не по-воровски. За ним грамота за государевой печатью. Уходя на Погычу, Двинянин свою прибыль заявил в казну – пятьдесят пуд рыбьего зубу.
– И позволит ему Семейка хозяйничать на своей корге?
– Какая она его? Разве не государева?
– Первым на нее ступил Семейка.
– А сила? – важно и знающе возразил Бугор. – Первый или второй, это кто считает? Главное, иметь силу?
– Неужто она за Юшкой?
Бугор важно кивнул. Было видно, что не договаривает чего-то. И хочет сказать, да не торопится. Что-то, наверное, очень важное. Что-то такое, перед чем все остальное – мелочь.
– Где был?
– До Камня дошел с Данилой Филипповым.
Ответив так, Гришка понял, что не знает об Энканчане Бугор.
Ни об Энканчане не знает, ни об уединенном зимовье. Видно, Семейка не посвятил бывшего десятника в секрет. Добавил, кивнув:
– Проводил Данилу до Камня. Потом искал следы дикующих, как просил Семейка. Только нет следов, откочевали, устрашась Стадухина. А песец ушел за олешками. Где вскопан снег копытами, там мышкуют.
– За этим и ходил?
– А за чем еще? – Гришка рассмеялся: – Ты скажи, что Юшка привез? Что у него купить можно?
– Хороший хлебный запас, – с важностью перечислил Бугор. – Некоторые холсты, прядена, кафтаны новые. Свечи восковые, настоящие. Новые вареги, одекуй, медь в котлах, железные топоры, мыло. Даже Павлика Заварзу не забыл. Ты не поверишь, – весело перекрестился Бугор, – Юшка привез Павлику десть бумаги. Так и сказал, что это специально для грамотного. Вот дескать слышал, что ушел со Стадухиным на Погычу некий умный грамотей, теперь бедствует при жадном Семейке. Дескать, от самого Стадухина слышал лестные слова о Заварзе. Много чего привез. И все дает под небольшие проценты.
– Под небольшие?
– А сам увидишь, – похвалился Бугор.
И вдруг не вытерпел, забыл про напускную важность, как дитя, весь раскрылся:
– Нам волю принес Двинянин! Что свечи, что одекуй! Нам Двинянин принес прощение государево! Нас на Погычу Стадухин вел беглыми, а Двинянин принес прощение за якуцкий бунт! Он вслух прочел такую государеву грамотку. Прочел ее перед всеми, не скрыл ни слова. Потом позволил перечесть Павлику. Тоже вслух. Чтобы все слышали, и чтобы каждый свое имя переспросил. Той государевой грамоткой даруется полное прощение бывшим ворам, и строго вчиняется впредь нести обязательные службы за Двиняниным. Мы, Гришка, на несколько раз перечли грамотку. Знаем теперь, что освобождены от всех вин.
Повысил радостно голос:
– Мы снова в служилых, Гришка!
– И я?
Бугор замялся.
Прикинул что-то про себя, потом честно развел руками:
– Нет, врать не буду. Ты ведь из Якуцка уходил не с нами. На Погычу мы во многом поднялись на твой кошт, но ты в грамотке не упомянут. Там все названы, а тебя нет. Артюшка Солдат назван, Павлик Заварза, Евсейка Павлов.
– Даже Евсейка?
Бугор важно рассмеялся:
– С этим Евсейкой и смех, и грех. Сам знаешь, суетлив, каждого достал длинным языком. В Нижнем пьянственным жил житьем, не сходил с кружала. Ушел со Стадухиным, может, тем спасся. Но стал еще суетливей. От Стадухина сбежал к Семейке, потом задружил с Моторой. Бегает от одного к другому, всех держит за козлищ. Вчера кричал на Семейку: самочинно сел прикащиком на Погыче! А когда Семейка хотел зашибить батогом, сбег к Двинянину. Да заодно крикнул на Семейку слово и дело государевы!
– И что теперь?
– А ничего, – весело ответил Бугор. – Многие смотрят в сторону Двинянина. Даже те, кто ни в каком воровстве не замешан. Все знают, что Юшка своих не дает в обиду. Так что, Гришка, тебе тоже надо бы повернуться к Двинянину. С Семейкой когда вернешься домой? А тут дело недолгое. Возьмем по лету рыбий зуб и домой!
Ухмыльнулся дружески:
– А про рыжую бороду забудь. Мало ли кого брали в питейных за бороду?
Лоскут отвернулся.
Холод.
Погыча льдом скована.
Лед покрыт несвежим отяжелевшим снегом.